Расступаясь от страха.
Всё отчаянней крик электрички
Безумной
В ночи.
И с горы
С змеем огненным
Падаем
В тартарары.
Мы в желудке
У этого змея.
Мы бредём по охваченной
Жаром земле,
По обугленным душам,
Как картошка печёная,
Души везде
Плачут, стонут
И молятся Богу.
Мы встречаем знакомых
И просто людей,
Что хорошими вроде бы были,
Но так сильно любили,
Так сильно горели,
Что попали сюда
Догорать угольками.
Уголками
Губ улыбаясь,
Я с ними
Здороваюсь.
Здрасьте! Я ваша тетя.
Я приехала
Ненадолго,
Но может быть скоро
Буду здесь у вас жить...
Бомж по имени Ёж,
Моя блажь,
Раздувает огонь у костра,
Чтобы души уселись в кружок
И, из кружки
Глотая чифирь,
Говорили за жизнь,
Про любовь.
Голова закружилась:
Я увидела, милый, тебя.
Ты без пары сидел
И устало смотрел
На меня,
Не узнав.
Как упал,
Как сломал,
Расскажи,
свои белые крылья?
Он любил! Он пропал!
Закричали горящие души.
Ты смотрел и молчал.
И ушёл вдруг в шалаш,
Одинокий,
Пропащий.
Бомж по имени Ёж,
Моя блажь,
Мой Вергилий весёлый –
С милым рай в шалаше –
Отведи меня в сад,
Отведи меня в ад,
На прогулку...
« * *
На еврейском кладбище
У могилы мужа
Стою одна.
Все знают, кроме меня,
Дуры,
Что сегодня живому сюда нельзя:
Суббота.
Сиротская могила.
На памятник нет денег.
Денег нет ни на что:
Ни на жизнь,
Ни на смерть.
На сапоги тоже нет.
Ты же знаешь, Марк,
нашу с тобой жизнь:
Еле дотягивали до получки.
Разговариваю с тобой.
Ворох новостей.
Жалуюсь на сына.
Он всё со своей Машей.
Марк, я опять влюбилась
На старости лет
Тут в одного.
Ты привык.
Ты рассеянно слушаешь меня,
Лёжа
Словно на диване,
Незряче глядя
На свой небесный футбол.
Невпопад переспрашивая:
"Как его зовут? Саша?"
Горячась:
"За это надо давать
красную карточку
Или назначать пенальти!"
И я вдруг ясно понимаю, что
Ты такой же,
Ничуть не изменился.
И нам хорошо,
Как раньше,
Просто молчать
Друг с другом
Здесь на еврейском кладбище,
Когда живым сюда нельзя.
Суббота.
Год назад
Тебе нравится твое состояние –
Нелюбви.
Одинокое утро.
Мост над немецкой рекой (Шпреей?),