КИР БУЛЫЧЕВ

Как стать фантастом

(c) И. Можейко, 1999

Многие выдающиеся писатели и деятели культуры оставили свои мемуары. Мы их читаем и радуемся возможности посплетничать с разрешения автора.

Это тем более интересно, если автор с детства догадался о своем предназначении и принялся вести дневник.

Из дневника следует, что с ранних лет автор встречался со своими будущими коллегами, и те поили мальчика чаем, а потом давали мудрые советы.

Что говорит неудачливый спортсмен, сбивший планку? Он утверждает, что и не собирался покорять два с половиной метра.

А проходил мимо стадиона и случайно занес не туда ногу.

А что говорит любовник свой подруге: "Жена меня не понимает и никогда меня не привлекала".

Вот с точки зрения этих двух постулатов прошу рассматривать мою писательскую жизнь.

Во-первых, я не собирался становиться писателем и сейчас не хочу им быть. Просто проходил мимо стадиона и занес не туда ногу. А хотел я стать сначала художником, а потом палеонтологом.

Я даже образование получил не по вкусу. Собирался в геолого-разведочный, а поступил на переводческий. При условии, что в аттестате зрелости было только две тройки - по тригонометрии и по английскому.

Соответственно я никогда не был знаком со старшими коллегами, и ни один писатель не поил чаем резвого мальчонку и не передавал мне лиру. Я и сейчас знаком с немногими писателями.

Первая же рецензия, в которой говорилось обо мне и опубликованная по появлении моего второго или третьего опуса, сообщала, что я подавал надежды, но исписался, а все, что создал, украл у более достойных литераторов. Даже девочку Алису стащил у уважаемого Льюиса Кэрролла.

Я не могу написать мемуаров, потому что не знаю, о чем в них писать. В моей жизни ничего не происходило - она просто промчалась где-то рядом со мной, попыхивая дымом, как паровоз.

Так что мой опус, пожалуй, можно считать псевдомемуарами. Самого виновника торжества здесь не будет. Но я постараюсь рассказать об обстановке, родившей на свет и вырастившей плод, который почему-то принялся писать фантастические произведения.

В чем причина этого? В генетике? Или в роли окружающей среды? Как создавался социальный феномен Кира Булычева?

Ведь независимо от его объективной ценности как писателя, он есть порождение странных и разнообразных сил, схлестнувшихся на арене советской истории. Насколько эти силы сами по себе фантастичны? Насколько фантастичны их совокупности?

Пожалуй, только такая постановка вопроса может оправдать появление настоящих как-бы-мемуаров.

Напомню о втором выдвинутом мною постулате: о жене, которая меня якобы не понимает и не .привлекает как женщина.

Моих книг не бывает в рейтинг-листах "Книжного обозрения", их нет и быть не должно в номинациях "Интерпресскона" или других конкурсов. Фэны не пишут мне писем и не устраивают клубов имени-памяти меня. Очень соблазнительно и утешительно в таком случае полагать, что меня не понимают читатели, что они плохо воспитаны, а критики - недобрые и злобные люди.

К сожалению, долго на такой гордой позиции не продержишься.

Я - представитель определенной категории массовой литературы, я даже не шестидесятник, а семидесятник (явление, в отличие от шестидесятничества, не воспетое и не исследованное). Кстати, именно на семидесятые и восьмидесятые годы падает моя активная деятельность в кино. А ведь мало кто сегодня помнит, что я написал сценарии к дюжине полнометражных фильмов и несметному числу короткометражек. К тому же мне удалось занять пустующую экологическую нишу фантастики для детей, постарше тех, которые уже были обласканы Эдуардом Успенским.

Девяностые годы - годы моего постепенного отхода в тень.

Я не совсем пропал из виду, но потускнел настолько, что приходится брать телескоп, чтобы разглядеть.

Я согласился на то, чтобы написать статью "Как стать фантастом", потому что мне интересно субъективно осмыслить эпоху как сумму влияний, родивших определенного цвета мышку.

И прошу вас, не воспринимайте все мои без исключения слова как чистую правду или попытку сказать чистую правду. Чистой правды вообще на страницах мемуаров не бывает. На страницах лжемемуаров одного из фантастов Страны Советов чистая правда должна быть перемешена с непроверенной информацией и разного рода апокрифами.

К тому же мы будем иметь дело с исторической прозой, которая является самой живой из видов литературы. Я не претендую на создание художественного произведения. Я ничего не буду придумывать. Все факты, которые можно проверить, на самом деле суть факты. Имена - настоящие. События имели место.

Остальное - ложь.

Автор, известный также как Игорь Всеволодович Можейко, родился в Москве, в Банковском переулке возле Чистых прудов 18 октября 1934 года в семье пролетариев - слесаря Всеволода Николаевича Можейко и работницы фабрики Хаммера Булычевой Марии Михайловны.

Этим я сделал первый шаг к фантастике, ибо трудно придумать более лживую информацию, тем более что приходится собирать ее по крохам.

Я отношусь к той широкой категории российских подданных, семьи которых были созданы революцией, а генеалогия уничтожена.

При нормальном течении событий моим родителям не удалось бы встретиться, зато мне были бы известны биографии бабушек, дедушек, теть и дядей.

К счастью, в Калуге живет моя любимая кузина Светлана, которой суждено еще возникать на этих страницах, так как некоторые фантастические события в жизни нашего семейства я узнал от нее. Светлана по натуре своей хранитель. Жалкие крупицы сведений о роде Можеек она собирает и хранит. Она даже совершала путешествия в поисках родственников и находила их.

Именно от нее я узнал, как мой дедушка в Полоцке добивался руки дворянки Елизаветы Ивановны. Как умер их первенец и бабушка поехала к Иоанну Кронштадтскому за советом и помощью. И Иоанн сказал ей, чтобы она не отчаивалась, потому что через год у нее родится мальчик. Через год родился мой отец. Это было уже в Петербурге.

В гражданскую войну они уехали на юг, кажется в Ростов, где и пережили смены властей. Наконец-то установившаяся советская власть деда арестовала, потому что его приняли за избежавшего справедливого возмездия императора Николая.

Какое-то время мой дед просидел в тюрьме, а когда стало наверняка известно, что настоящего Николая все же расстреляли, ему сменили статью и вменили в преступление службу у белых. И это было правдой, потому что дед служил бухгалтером при всех режимах.

Мой партийный отец боялся встречаться с дедом. Старики жили в Таганроге, и в немногие приезды деда в Москву встречала его мама. Дед умер в середине тридцатых годов, а бабушка переехала в Москву, и я даже смутно помню ее. Она дожила до войны.

Раз у меня есть кузина Светлана, значит, у папы была сестра.

Ее звали Ксения. Все говорили, что тетя Ксения очень красивая.

По мне, она красивой не выглядела, так как была очень толстой и всегда жевала.

Они с отцом были похожи - толстые узколицые блондины высокого роста.

Папа был частью сумасшедшего мира, но ничем в том мире не выделялся. А вот от тети Ксении шла такая фантастика - социальная, конечно, - что мне бы ничего подобного не придумать.

Толстая красивая тетя Ксения вышла замуж за комбрига Воронова. А у комбрига Воронова было два брата комбрига, и тоже Вороновы. Ксения родила комбригу Воронову дочь Светлану.

Тогда Светлана было имя знаковое, им девочка как бы мистически приобщалась к семье Сталина, А в тридцать седьмом тетя Ксеня, такая же красивая и еще более толстая, приехала в дом отдыха РККА на Черном море, где е.е увидел и безумно полюбил Петр Сикорский. Лейтенант, летчик. Племянник сбежавшего в САСШ (Соединенные Штаты Северной Америки) конструктора самолета "Илья Муромец" и изобретателя геликоптера. И он не боялся этого родства и не скрывал его.