Оказывается, от всех переживаний заключительные аккорды беседы напрочь вылетели у меня из головы.

— …ну, ты едешь? Мне пора уже давно…

— Езжай. Я постою…

И автор в задумчивости и уже полном бессилии оперся о какой-то близстоящий забор. Четырнадцать с половиной долларов чистого заработка (и даже милостью Наставника дарованные пятьдесят центов не иначе как «премиальных») временно уезжали от него… но все равно.

Отныне я был «замазан».

В те дни, 8 апреля 1994 года, в далеком и дождливом Сиэтле полиция обнаружила тело трагически и скоропостижно скончавшегося Курта Д. Кобейна. Последнего из рок-героев эпохи (а может — и просто « героев »), который Музыку и Слово ставил выше, чем Деньги и Славу…

Обратного пути — не было.

Пятнадцать долларов… нет, ну а что? Да, пятнадцать. Но все-таки бакс тогда был, замечу, не в пример нынешнему. Это ведь сейчас, когда и рубль не рубль (ну, этот-то никогда и не был), и доллар не доллар, и даже миллион не миллион… Доллар растет — всё дорожает, потому что доллар растет. Доллар падает — всё опять дорожает, потому что падает… А тогда… Нет, можно, вполне можно было обменять пятнадцать условных единиц на какие-то материальные блага, чуть большие, нежели теперешний поход в продуктовый магазин со скромной целью «прикупить чего-нибудь на ужин». И если двести ИХ, напомню, по-прежнему являлись несбыточной и голубой мечтой, то «сотка», с рядом известных примечаний и оговорок, могла считаться зарплатой «приличной» (так утешал себя Автор — прим. ред.). А кабы «сотку» эту разделить на четыре рабочих недели, то получалось уже близкое значение « двадцать пять »… А принимая во внимание тот факт, что после Возвращения я провел в рекламе всего лишь несколько дней, то в принципе, отбросив прошедший месяц как Предварительный и экстраполировав условно полученные пятнадцать на месяц последующий, то выходило ровным счетом… В конце концов, иные люди за такие бабосы каждый день на работу ездят, да!

Что же такое «ездить каждый день на работу» я уяснил довольно быстро. Ведь что была моя жизнь до Первого контракта — калейдоскоп, поток и вихрь! Всякий день — десятки новых лиц, искрометных диалогов и потрясающих открытий! С возникновением же Роберта Ароновича наступила некая рутина: за следующие сутки я скатал к нему в «Абурдон» еще трижды. За «макетом», который, несмотря на свое красочное название, оказался всего лишь обычной трехдюймовой дискетой, а потом сперва «не раскрылся», а затем «не попал в размер». Наконец, все тяготы и треволнения были позади, и прелестным пятничным утром я торжественно раскрыл перед настоящим уже Заказчиком газету с Нашей рекламой, скромно угнездившейся где-то в уголке ближе к финальным титрам.

Мы помолчали, словно бы не веря в случившееся. Будь на месте Роберта Ароновича кто-то другой, этот другой, я просто уверен, даже смахнул бы со щеки скупую мужскую слезу, а потом извлек бы из стола слегка початый сосуд с парой мутных стаканов и какой-нибудь походной закуской… но Роберт Аронович ограничился сугубо вербальными торжествами.

— Ну что ж, Миша, — сказал он, — Ви отвично сваботави. Тепевь будем ждать везультатов…

Я, откланиваясь, поднялся и направился к выходу. Роберт Аронович проводил меня слегка разочарованным взглядом — возможно, он предполагал, что мы в ожидании «везультатов» так и просидим с ним до вечера, трепетно склонив головы над газетой и сложив ладошки на коленях… полноте, граф! Нас ждали великие дела…

Впрочем, в тот день я, окончательно утомленный всеми событиями, нашел в себе силы только лишь телефонировать Старине:

— Старик, — сообщил я ему с гордостью, теперь уже как равный равному, пусть и не в количественном плане, но хотя бы в качественном, — Можешь меня поздравить. И, кстати, завтра — Оборотнян вызывает нас на Совещание.

— Молодец, — сказал Курбский, — А про совещание я уже знаю. В «Афанасии Никитине», в пять. У меня встреча завтра, так что давай прямо там уже пересечемся.

— Давай, — согласился я.

В шестнадцать-пятьдесят субботы я толокся у входа в уже знакомое нам заведение. Курбского покамест не было. Не появился он и без пяти, и даже ровно в пять, что на почти по-королевски пунктуального Старину было уже совсем непохоже. Прождав для порядка еще десять минут, я в волнении направился внутрь здания, дабы предупредить Оборотняна и затем немедля кинуться на поиски своего разлюбезного друга — и обомлел…

Возьму смелость предположить, что предыдущее сравнимого масштаба разочарование от распада творческого союза прогрессивное человечество испытало в далеком уже 1968 году. Тогда, напомню, случайно зашедший в лондонскую студию «Abbey road» мог, к глубокому своему удивлению, обнаружить, что фактически дуэта «Леннон-Маккартни» больше нет, и парни с увлечением работают в разных комнатах над совершенно разными песнями. Конечно, в тот момент мы со стариком были Джону и Полу не чета (хотя и кто знает) — но все-таки до того момента старались все делать вместе, деля и малую радость открытий, и преобладающую боль разочарований…

Теперь же Старина, как ни в чем не бывало, восседал на банкетке перед журнальным столиком вместе с Оборотняном и, судя по нахмуренному выражению лица последнего, чем-то назойливо загружал его мозг. Завидев меня, они синхронно замахали руками, мол, присаживайся — и продолжили активный обмен мнениями. Мгновенно сломленный морально, я поплелся к соседнему столику и, прихватив от него табуретку, горестно пристроился к ним с торца. Характерно, что рассадка наша, за вычетом Корефаныча и присного, повторила конфигурацию исторической Первой встречи в верхах, но внутреннее наполнение ее теперь было совершенно иное. Так нерадивый студент, скорбно ссутулившись сбоку припека, ожидает решения своей судьбы от сиятельного профессорско-преподавательского тандема. Наконец, обсуждение перипетий утренних переговоров старика и выдача ему в связи с этим ценных указаний на будущее были завершены, и Оборотнян, выдержав паузу и торжественно оглядев нас, перешел к главному.

— Ну что… — провозгласил он и на какое-то мгновение задумался, видимо, подбирая приличествующее случаю обращение. Было отчего: друзьями мы не были, на «коллег» все же не тянули, принятое в нашем научно-техническом заведении «мужики» в гламурном интерьере не прозвучало бы, а вторых «ребят», как быстро уяснилось из моего насупленного взгляда, мы бы ему уже не простили. Во всяком случае — я, так что поиски в итоге не увенчались успехом, и, помолчав еще немного, Маэстро продолжил:

— Ну что… Я открываю свое собственное рекламное агентство!

Сделав столь программное заявление, Оборотнян еще раз победоносно оглядел нас, предполагая, видимо, немедленное бурное выражение радости с нашей стороны вплоть до бросания в воздух пресловутых чепчиков. Светлым ожиданиям его в некотором роде не суждено было сбыться. Курбский переваривал поступившие в его адрес распоряжения, я же все еще находился под гнетом его демарша. Да и само словосочетание «рекламное агентство» ассоциировалось у нас в основном лишь с организациями, отбивающими у нас наиболее «козырную» часть клиентуры. Поэтому я лишь настороженно выдавил:

— Агентство, Сергей — это очень хорошо… Ну а делать-то чего?

Вопрос прозвучал как каноническое «Девушка, а что Вы делаете сегодня вечером?» — и ответ Оборотняна вышел ему под стать:

— Всё! Практически всё! — сказал он, широким движением руки оконтуривая пространство вокруг себя, — Вплоть до взятия на полное рекламное обслуживание!!!

«Взятие на полное рекламное обслуживание» прозвучало эффектно, но по-прежнему несколько туманно.

— Не, ну а конкретно-то? — проблеял я, — С «Moscow star», опять же… Ведь у нас там — наработки всякие, позвонить там, кому через неделю, кому через месяц…

— «Moscow star» никуда не денется, — тут же заверил меня Учитель, — с ней сотрудничество я продолжаю. Но главное — тут начинает издаваться собственный журнал, и моя фирма будет на рынке его эксклюзивным представителем!