— Повтори, — попросила она Ксандера.

Тот открыл было рот, но слов не последовало. Лошадь принялась переступать с ноги на ногу, словно почувствовав его беспокойство.

— Повтори, — прошептала Салли снова. — Скажи Дудочнику то, что сказал мне.

Когда Ксандер снова ничего не ответил, она повернулась к Дудочнику:

— Какие корабли отослали искать Далекий край?

— «Эвелин» и «Розалинду», — хором ответили Зои и Дудочник.

Салли улыбнулась — ее морщины разошлись и сложились в новый замысловатый узор.

— Он сказал: «Розалинда». — Она снова сжала плечи Ксандера. — Скажи Дудочнику. Скажи снова.

Ксандер глянул раздраженно, но все же произнес:

— Я уже сказал. «Розалинда» возвращается.

Его слов оказалось достаточно, чтобы мы устремились вперед и ехали весь день. Саймон уклончиво пробормотал, что подумает, посылать ли войска на запад в поисках кораблей, если мы освободим Нью-Хобарт. Я понимала его скепсис. Несколько слов Ксандера — не слишком весомый аргумент, если брать во внимание, сколько времени о кораблях не было ни слуху ни духу, особенно учитывая зимние шторма, которые должны охватить океан.

Тем не менее все последующие сутки я хранила слова Ксандера, оберегала их в своем сознании, как птичье яйцо. «”Розалинда” возвращается».

Ω

Когда мы добрались до болот, холод усилился. Путешествуй мы в спокойном темпе, могли бы позволить себе роскошь обойти самые топи, но мы не располагали временем. Поэтому по полдня наши кони брели по колено в воде. Салли не жаловалась, но по ночам, когда мы собирались у костра из сырого камыша, я видела, как дрожат ее руки, удерживающие еду, как от холода скрючиваются узловатые пальцы. Как Дудочник стискивает зубы и напрягается, чтобы не дрожать, а Зои натягивает рукава пониже, чтобы спрятать посиневшие кисти.

Саймон приказал разбить лагерь в глубине болот, когда до Нью-Хобарта оставалось около десяти километров на восток. Топи здесь были неподатливы, озерца чередовались с кочками, а небольшие возвышенности соединялись узкими тропками. Вода уже подергивалась тонким льдом у берегов, было слишком глубоко, чтобы пробираться, а засохшие камыши торчали выше роста Дудочника. Редкие деревца под порывами ветра гнулись своими сучковатыми, словно скрученными артритом ветвями, цеплялись за почву на краю затопей; кое-где корни бултыхались прямо в воде. Весь день ушел на поиск лучшего места для лагеря — примерно гектара кочковатой суши посреди вонючей болотной жижи. Единственная извилистая тропка вела по бесконечным болотам к этому месту. Лошадей по ней приходилось вести медленно, при каждом шаге проверяя, куда им поставить копыта, и когда мы наконец добрались до цели, кони сбились вместе у камышей, подозрительно всхрапывая. Но мы не боялись, что кто-то их услышит — кроме нас там никого не было. А случайные путники скорее утонули бы в мутной ледяной воде, чем наткнулись на нашу стоянку в камышах. Вестовых и разведчиков разослали собрать собрать уцелевших членов Сопротивления, но чтобы присоединиться к нам, им потребуется несколько дней, если не недель.

В палатке Саймона мы сгрудились вокруг карты местности. Обведенный карандашом, символизирующим выстроенную Синедрионом стену, город был изображен на возвышенности посреди равнины. Километрах в полутора на юг от него лежал лес, который мы с Кипом подожгли. На севере и западе равнины перемежались только случайными оврагами и подлесками. А на востоке тянулись болота, где сейчас располагался наш лагерь — островок из тины и грязи посреди полузамерзшей воды и высокого камыша.

— Не расслабляйтесь, — сказал Дудочнику Саймон, обнаружив нас троих за исследованием местности. Зои фыркнула, глядя на островок, покрытый камышом и чахлыми ивами. — Я направляю вас с Зои наблюдать за городом с юга. Виолетта и двое разведчиков уже отправились осмотреть северный периметр. Узнайте численность войск и любую информацию об обороне Синедриона. Периодичность патрулирования, численность разъездов, маршруты — все, что сможете разведать.

— Касс пойдет с нами, — заявил Дудочник.

— Это не прогулка. Вы с Зои лучше других справитесь с заданием. Касс безопаснее остаться в лагере.

— Она пойдет со мной, — сказал Дудочник.

Зои закатила глаза.

— Мне знаком Нью-Хобарт, — встряла я. — Я знаю окрестные равнины и лес лучше всех.

— Лес? — отозвалась Зои. — Ты про то, что осталось после устроенного вами с Кипом пожара? Вы ведь все дотла спалили.

Я пропустила колкость и продолжила, обращаясь к Саймону:

— Ты же знаешь, я очень хорошо чувствую местность. Я пойду с ними.

Саймон перевел взгляд от меня к Дудочнику и обратно.

— Ладно. Но присматривай за ней.

Он отвернулся. Говорил ли он о том, чтобы меня охраняли или о том, чтобы за мной шпионили?

В любом случае я была рада, что мы уходим. Враждебное отношение войск несколько притупилось, не столько вследствие доверия, сколько от более плотного знакомства и неизбежного ежедневного общения, когда мы останавливались на привалы или делали переходы. Люди разговаривали со мной достаточно вежливо, когда просили передать флягу с водой или выбрать более безопасный путь через топи. Но большую часть времени меня предпочитали избегать, провожая настороженными взглядами. Наверняка Саймон это заметил и решил поднять наш моральный дух, отослав подальше от лагеря.

Салли с Ксандером остались с войсками на болоте. Ни за что бы в этом не призналась, но вдали от него и враждебно настроенных солдат мне было легче. После сообщения о «Розалинде» он почти не говорил. Но всякий раз, когда его руки дергались, а с языка сыпались обрывки слов, мои руки тоже беспокойно двигались и ко мне приходили более яркие видения пламени, беспорядочно сменяясь в моем перегруженном разуме.

Переход по болотам до Нью-Хобарта занял несколько часов. Когда трясина отступила, мы вошли в лес — вернее, в то, что от него осталось. Мы с Кипом устроили тут пожар в конце лета. Теперь перед нами простиралась пустошь с обугленными пнями, вырезанными пламенем. Подлесок вообще исчез, остались только стволы больших деревьев. Я тронула один, и моя рука окрасилась черным.

До пожара нам с Кипом требовался светильник, чтобы двигаться в темноте, но сейчас лунный свет легко просачивался между обугленными остовами с заостренными концами, осуждающе вонзающимися в небо.

Может, именно так выглядел весь мир после взрыва? Но, скорее всего, тогда не осталось даже обугленных стволов. Уцелел ли помилованный взрывом лес хоть где-нибудь? Мир, да и вся жизнь, наверняка были сметены пламенем. Вспомнились мрачные мертвые земли, где ничего не росло даже спустя столетия. Отличались ли эти картины от местности Далекого края?

Ближе к городу стали появляться участки нетронутого леса. Здесь неподалеку от городских огней мы расположились лагерем на ночь. Я вызвалась дежурить первой. Было странно наблюдать за огнями на холме, понимая, что Эльза, Нина и дети сейчас так близко. Но после своих видений я не могла думать о них без душевной боли, при которой сердце бьется в груди испуганным кроликом. Теперь каждую ночь в моих грезах Эльза плавала в баке, ее рот сжимал трубку, уходящую в утробу. Дети ютились в большом общем резервуаре, их тела сплетались в клубок. Я узнавала лица: Алекс, задыхавшийся от смеха, когда Кип щекотал его живот, Луиза, которая постоянно следовала за мной по пятам и однажды заснула у меня на коленях. Тогда я узнала, что вес спящего ребенка слегка отличается от веса после пробуждения. А теперь в моих видениях Эльза и дети были невесомы, их волосы колыхались вокруг лиц.

Мне не всегда снились Эльза и дети, но другие грезы тоже не давали передышки. Это были всего лишь разные оттенки ужаса. Я просыпалась от взрыва или видения Кипа в резервуаре.

Этой ночью Эльза и дети мне не снились, и я проснулась с криком от взрыва.

— Это тебе пришло в голову взять ее с собой, — прошипела Зои Дудочнику, который навис надо мной, чтобы утихомирить.

Сама я говорить не могла — рот закрылся, блокируя рвущийся с губ крик. Увидев взрыв, я во сне царапала землю, и на ней остались борозды от ногтей.

— Она не виновата. — Дудочник крепко держал меня за плечо, успокаивая дрожь. — Тебе это известно, — холодно сказал он Зои. — И она нам нужна.

— Но нам точно не нужно, чтобы она своими воплями навела на нас патруль. — Зои отошла подальше.

За городом мы следили три дня. Каждое утро отваживались выйти на равнину из-под укрытия сожженного леса. Мы медленно передвигались в густой траве, прячась за кочками. Высокую стену вокруг Нью-Хобарта, которую спешно воздвигали, когда мы с Кипом отсюда бежали, патрулировали солдаты Синедриона в красных плащах. Они же охраняли огромные ворота.

Мы отметили численность пеших и конных патрулей и время пересменки. Пересчитали охраняемые телеги, которые иногда прибывали и выезжали через главные ворота по основной дороге, пересекающей восточные болота и ведущей в Уиндхем. Когда подвода въезжала, мы следили, сколько солдат открывали ворота, и подсчитывали охранников на вышках. Их было очень много. Каждый новый день наблюдений подтверждал захват Нью-Хобарта Синедрионом. Его стена обхватывала город, как руки душителя.

Совсем недалеко от нашего наблюдательного поста ждали Эльза, Нина и дети. Где-то за этим забором находились документы, содержащие сведения о Ковчеге и секретах, которые он хранил. Солдаты искали. Резервуары заполнялись. Часы, потраченные на наблюдение за городом, казались одновременно и слишком, и недостаточно долгими.

Каждое утро вскоре после рассвета около пятидесяти омег выходили за восточные ворота. Всадники гнали группу на поля, простирающиеся северо-восточнее города. Там под наблюдением солдат омеги трудились, пока под покровом темноты их и телеги с собранным урожаем не возвращали обратно.