4

Под сушилкой лежит пыльный комок. Он застрял под узловатой ножкой машины, там, где пылесос не достанет, а человек не сразу заметит. Но кроме этого, помещение кажется кристально чистым. Ни отпечатков пальцев на хромированной ручке сушилки, ни пылинок на всех поверхностях. Даже пол хранит слабый аромат лимонного средства, словно прислуга лихорадочно надраивала прачечную буквально за пару минут до начала вечеринки. А то мало ли, все расхотят становиться на путь пьяного разврата и примутся настирывать свои вещи, как приличные люди.

Ха-ха, какое совпадение, но я, похоже, предпочитаю заниматься этим в стельку пьяным.

В любом случае я рад такой чистоте, потому что дышится легче, когда я перекладываюсь в горизонтальное положение лицом вперед. Именно так я и заметил тот комок пыли.

И если интересно, в моющем средстве с запахом лимона на вкус совсем не чувствуется лимон. Скорее, бренность бытия. И химикаты.

— Гэвин! — восклицает Сойер.

Такая прелесть, что он из-за меня распереживался, уже не так стыдно за свой позор.

— Все намана. — Я заползаю под одеяло и переворачиваюсь на спину. Так гораздо лучше. Меньше шансов упасть. К тому же я рядом с Сойером.

Мы недолго возимся, устраиваясь на импровизированной кровати. Сойер лежит на спине, рука закинута за голову, одна нога согнута в колене. Я переворачиваюсь на бок, оказываясь практически вплотную к нему, ладонью подпирая свою голову. Привкус лимонного очистителя до сих пор покалывает на губах, что и вполовину не так эротично, как может показаться. Я несколько раз провожу по рту ладонью, покалывание, конечно, утихает, но запах остается. Ну, не так уж все и плохо. Яркие цитрусовые ноты прекрасно сочетаются с Сойером: что-то насыщенное, напоминающее запах кожи, как футбольный мяч, но без аромата потных носков из спортивной сумки.

— Ну так вот, — начинает Сойер, когда мы наконец оба устроились, — не знаю, правда, с чего начать. Я, эм... немного растерян. И не ожидал, что ты знаешь мое имя.

Не самое смешное, что было сказано или сделано за сегодня, но на грани. Я таращусь на него во все глаза. А Сойер увлеченно рассматривает что угодно, только не меня, поэтому ничего не замечает. Хотя мне нравится думать, что интенсивность моего сверлящего взгляда вынуждает его объясниться, блин.

— Во мне ничего особенного нет, — продолжает Сойер. — До сих пор в голове не укладывается, что ты знаешь меня. Наверное, лучше начать с этого. — Он поворачивает голову. — Откуда ты меня знаешь?

Что-то я не готов к подобному допросу. Открываю и закрываю рот. Прочищенный желудок все же повлиял на мозг, он слегка прояснился, но даже если бы я был трезвым как стеклышко все равно не нашелся бы с ответом. Сойер так давно является частью моей жизни, что я и не вспомню, когда случился тот переломный момент. То же самое как спросить волка, когда он впервые ощутил желание повыть на луну.

— Мы ходили в одну школу, — в итоге выдаю я. — Я уже давно тебя знаю.

— А. — На его лице написано разочарование, но оно быстро рассеивается, как облака, проплывающие мимо солнца. — Тогда понятно.

— Ты на четыре года меня старше, — добавляю я. Чувствую, что излишне болтливая версия пьяного Гэвина вот-вот выйдет на сцену, но помешать этому не в моих силах. Попытайся я запихнуть взбитые сливки обратно в баллончик, и то больше проку бы вышло. — Младшие классы всегда боготворят старшеклассников, и чем те круче, тем правдивее это выражение. Ты всегда был таким классным, даже в начальной школе, естественно я знаю, как тебя зовут. Я всю свою жизнь тобой восхищаюсь.

Все остатки разочарования на лице Сойера в миг улетучиваются:

— А.

— А я? — спрашиваю в ответ. — Откуда ты знаешь меня?

— Ты сын шерифа. Все тебя знают.

Я слышу это не впервые, но ладно. Не представляю, как иначе Сойер мог помнить мое имя. Разница в возрасте слишком большая, чтобы он вообще знал о моем существовании. Старшеклассники практически не обращают внимания на младшие классы, и даже если считать, что Понтиленд — крошечное пятнышко в северных дебрях Мичигана, мы не все друг с другом знакомы.

Хотя, конечно, работа отца делает из меня какую-то местную знаменитость. Но я не такой. Вот папа — да, потому что уже миллион лет работает шерифом и почти повсеместно обожаем народом. А я? Как-то сомнительно. Не сказать, что меня все ненавидят, это не так. Я просто невидимка. Отец не какой-то бодибилдер, но сильный и смелый и отлично справляется с поддержанием порядка в городе.

Если по моим недавним выходкам не до конца понятно, то я непоследовательный гном, который всегда что-то замышляет. А еще мои радужные цвета слишком ярко сияют для преследования Сойера. Кроме хлопушек с блестками, мне и показать-то больше нечего.

Короче говоря, я не унаследовал ни одного качества, за которые так любят моего отца. Претендентом на место шерифа вы никогда меня не увидите.

— Так значит... ты заметил меня из-за отца? — Я втягиваю в рот губу с привкусом лимона и тут же жалею об этом. Гримаса на моем лице вызывает у Сойера смешок, и до меня вдруг доходит, что этот человек — мужчина, в которого я был влюблен без ста дней как десять лет — смеется надо мной. Развлекается за мой счет. Посреди нами же организованного гнездышка. Пульс учащается, и одна мысль поглощает все остальные: хочу, чтобы он смеялся так только из-за меня.

Сойер перекатывается на бок и накрывает мою щеку ладонью, затем обводит большим пальцем губы. Очень хорошо, что все мысли из моей головы давно испарились — мозг резко коротит.

— Нет, — шепчет Сойер. — Я знаю твоего отца и тебя, но не поэтому пришел на вечеринку и просил о помощи всех своих друзей.

Палец замирает в центре моих губ, и Сойер заглядывает в глаза с таким выражением, словно влюблен в меня так же давно, как и я в него.

Голова снова кружится.

— Очень долго, — продолжает Сойер, — я представлял тебя тем ребенком, которого впервые увидел. С выпирающими зубами, большеглазого и наглого. Потом я уехал в колледж, а вернувшись, заметил тебя на барбекю у Шейна. Только тогда не узнал. Ты стоял посреди двора и с кем-то разговаривал, а я просто... — Он закрывает глаза и напрягается, будто к удару готовится. — Я не мог отвести глаз.

Случилось невозможное — болтливого Гэвина загнали обратно в стойло. У меня нет слов.

— Ты очень красивый. — Сойер нервно проводит зубами по своей губе. — В твоих волосах играли лучи солнца и придавали им карамельный оттенок. Ты спрятал руки в задних карманах джинсов и вскинул одну бровь, смеясь. Я не слышал звука, но все видел, и выражение твоего лица заставило рассмеяться и меня. Словно радость, которую ты тогда испытывал, принадлежала не тебе одному, а всем в округе. И мне хотелось стать ее частью. Я захотел видеть твою улыбку и слышать твой смех, а еще выяснить, как счастье тебя преображает.

Я вдруг понимаю, что перед глазами снова плывет, потому что кислород перестает поступать в легкие. Резко и как-то хрипло вдыхаю, от чего Сойер смеется.

— С тех пор я хочу тебя, — заключает Сойер. — Когда мои друзья догадались, почему я так странно себя веду, они решили провести разведку. Все вместе. Поэтому сегодня они следовали за тобой повсюду и сообщали мне, чтобы я знал, где и когда сделать свой ход. Только ты напился и теперь я ничего не могу.

В какой бы прострации ни находилась сейчас моя голова, эти слова резко возвращают в реальность:

— Что?

— Ты пьяный. — Сойер хмурится и опускает глаза. — Я не могу так с тобой поступить. Ты даже нормально под одеяло не смог залезть, сначала лицом вниз упал. Ты не в том состоянии, чтобы принимать какие-то решения, и я не собираюсь тобой пользоваться. Не хочу, чтобы потом ты пожалел.

— Ты издеваешься? — Я пытаюсь сесть, но руки и голова не слишком корректно сотрудничают сейчас, поэтому удается мне это не с первой попытки. — Нет. Нет-нет-нет-нет. Ты мной не воспользуешься, и я ни о чем не пожалею. Никогда.

— Ты пьяный, — повторяет Сойер. — Я не могу.

— Все ты можешь.

— Нет.

— Ты просто обязан.

— Гэвин. — Сойер тяжело вздыхает. — Успокойся, хорошо? Я не буду с тобой сегодня спать.

Твою ж мать.

Сойер хочет заняться сексом со мной.

Меня снова накрывает волной мурашек. По спине прокатывается дрожь. Член, который отдыхал большую часть ночи, заинтересованно напрягается.

Сойер пришел сюда, потому что хотел меня трахнуть.

Всё, забыли про минеты. Удваиваем ставки.

— Я… не пьяный. — Наоборот, конечно, но член Сойера мне нужен вот прямо срочно, и ради этого я придумаю любое оправдание. — Я постоянно падаю. Такой вот неуклюжий.

Сойер подозрительно косится в мою сторону:

— Тебя вырвало на мою куртку.

— Да. А! Насчет этого. Эм, рвотный рефлекс у меня тоже так себе.

— Гэвин.

Я морщусь:

— Значит, не поверишь, если я скажу, что меня от нервов рвет?

— Нет.

— Ладушки. Окей. Все понятно. Ничего страшного. — Страшно, конечно, но я притворюсь, что меня это не задевает, а значит, надо поменьше говорить как брошенный щенок и больше как взрослый разумный человек, кем я и должен являться. — Ты не хочешь мной пользоваться, даже учитывая, что я совершенно не против, а это очень благородно с твоей стороны. Прости, что вынуждал тебя делать то, чего не хочется, а еще за то, что все испортил. Я не специально. Просто...

Несмотря на всю мою напускную зрелость, в горле встает ком, который обрывает все мои извинения. Если я скажу еще хоть слово, голос дрогнет, и я обязательно разревусь.

Обидно упускать такую возможность.

А особенно Сойера.

Так и хочется врезать кулаком в стену.

И закричать.

Но вся едва сдерживаемая досада в миг испаряется, когда Сойер садится и сжимает мое колено.

— Эй. — Он слегка подается вперед и заглядывает мне в глаза, и вот так просто искры снова вспыхивают внутри меня. Они пронизывают тело, как статическое электричество, и стирают все самоуничижительные мысли. — Не переживай, хорошо? — Он наклоняет голову и касается моего носа кончиком своего. — Ты ничего не испортил.