Ненависть к царизму есть во всех слоях и классах общества, – есть, значит, и сочувствие к освободительной борьбе. Нужно это сочувствие сосредоточить на пролетариате, как революционной силе, выступление которой во главе народных масс только и может спасти будущее России. Наконец, настроение армии всего меньше способно окрылять правительство уверенностью. За последние годы было много тревожных симптомов: армия ропщет, армия недовольна, в армии брожение. Нужно сделать все, чтобы к моменту решительного выступления массы армия отрезала свою судьбу от судьбы самодержавия.
Начнем с последних двух условий, определяющих ход и исход кампании.
Последний период, когда при звуках труб была открыта эра политического обновления и при свисте нагаек эта эра была объявлена закрытой, – период Святополка-Мирского, – в своем конечном результате поднял ненависть к абсолютизму во всех сколько-нибудь сознательных элементах общества до небывалой высоты. Наступающие дни будут пожинать плоды встревоженных общественных надежд и невыполненных правительственных обещаний. Политические интересы стали более оформленными, недовольство глубже и «принципиальнее». Вчера еще первобытная мысль сегодня уже жадно набрасывается на работу политического анализа. Все явления зла и произвола быстро сводятся к первооснове. Революционные лозунги никого не отпугивают, наоборот, находят тысячекратное эхо, превращаются в народные поговорки. Общественное сознание впитывает в себя, как губка влагу, каждое слово отрицания, осуждения или проклятия по адресу абсолютизма. Ничто не проходит для него безнаказанно. Каждый неловкий шаг ставится ему в счет. Его заигрывания встречают насмешку, его угрозы рождают ненависть. Громадный аппарат либеральной прессы пускает ежедневно в оборот тысячи фактов, волнующих, раздражающих и воспламеняющих общественное сознание.
Накопленные чувства ищут выхода. Мысль стремится перейти в действие. А между тем та же тысячеустая либеральная пресса, которая питает общественное возбуждение, стремится в то же время направить его в узкое русло, сеет суеверное почтение к всемогуществу «общественного мнения», голого, неорганизованного «общественного мнения», не разрешающегося действием, порочит революционный метод национального освобождения, поддерживает гипноз легальности, направляет все внимание и все надежды недовольных слоев на земскую кампанию, – таким путем систематически готовит крах общественного движения. Обострившееся недовольство, не находящее выхода, обескураженное неизбежным неуспехом легальной земской кампании, опирающейся на бесплотное «общественное мнение» без традиций революционной борьбы в прошлом, без ясных перспектив в будущем, – это общественное недовольство может вылиться в отчаянный пароксизм террора, при полной сочувственного бессилия пассивности всей демократической массы, при денежной поддержке задыхающихся от платонического энтузиазма либералов. Этому не должно быть места. Необходимо подхватить падающую волну общественного возбуждения, направив внимание широких оппозиционных кругов на то колоссальное предприятие, во главе которого пойдет пролетариат – на всенародную революцию.
Передовой отряд должен будить все слои общества, появляться здесь и там, ставить ребром вопросы политической борьбы, звать, обличать, срывать маску с лицемеров демократии, сшибать лбами демократов с цензовыми либералами, будить, звать, обличать, требовать ответа на вопрос «что дальше?», снова и снова не давать отступления, доводить легальных либералов до признания собственного бессилия, отрывать от них демократические элементы и толкать эти последние на путь революции. Совершать эту работу – значит стягивать нити сочувствия всех демократических элементов оппозиции к революционной кампании пролетариата.
Необходимо сделать все, чтобы привлечь внимание и симпатии городского мещанства к выступлению рабочих. Во время прошлых массовых выступлений пролетариата, например, всеобщих стачек 1903 года,[56] в этом отношении почти ничего не делалось, – и это было одним из самых слабых мест подготовительной работы. В населении нередко циркулировали, как свидетельствуют корреспонденты, самые бессмысленные слухи о намерениях забастовщиков. Обыватели ждут нападения на свои квартиры, лавочники – расхищения лавок, евреи – погромов. Этого не должно быть. Политическая стачка, как единоборство городского пролетариата с полицией и войсками при враждебности или хотя бы только пассивности всего остального населения, означала бы для нас неизбежный крах.
Отчужденность населения прежде всего скажется на самочувствии пролетариата, а затем и на настроении войск. Поведение властей будет несравненно более решительным. Генералы напомнят офицерам, а офицеры солдатам драгомировские слова: «Ружье дается для меткой стрельбы, и никто не имеет права тратить пули по пустякам».
Этого не должно быть. Партия должна создать вокруг пролетарского ядра нравственный панцирь из симпатий всего населения и материальный панцирь из вспомогательных непролетарских отрядов. Чем больше понимания в населении смысла революционной стачки, тем больше к ней симпатий. Чем больше симпатий, тем выше число участников даже из среды «общества». Чем выше это число, тем ниже решимость властей прибегать к беспощадному кровопусканию: кому же неизвестно, что кровь революционного пролетариата имеет гораздо меньший удельный вес, чем кровь оппозиционного «общества»?
Итак, для успеха политической стачки пролетариата необходимо, чтобы она превратилась в революционную демонстрацию населения.
Второе важное условие – настроение армии. Недовольство в войсках, смутное сочувствие к «бунтующим» есть несомненный факт. Нет никакого сомнения, что лишь небольшую долю этого сочувствия можно отнести непосредственно на счет нашей агитации в войсках. Большая доля сделана самой практикой столкновений армии с протестующими массами. Решительно все корреспонденции, описывающие сражения царских войск с безоружным народом, устанавливают тот факт, что громадное большинство солдат тяготится ролью палача. По живой цели стреляют лишь безнадежные идиоты или безнадежные подлецы. Средняя масса солдат стреляет вверх. По этому поводу можно сказать одно: было бы противоестественно, если бы это было иначе. Во время всеобщей стачки в Киеве,[57] когда в Бессарабском полку был получен приказ идти на Подол, – командир полка ответил, что он не ручается за настроение своих солдат. Тогда был послан приказ в Херсонский полк, но и там не оказалось ни одной полуроты, которая целиком удовлетворяла бы требованиям начальства.
Киев не представляет в этом смысле исключения.
Во время всеобщей одесской стачки 1903 года[58] солдаты, по сообщению корреспондентов, далеко не всегда оказывались на высоте положения. Так, например, в одном случае поставленные караулом у ворот двора, куда загнаны были демонстранты, они позволили себя убедить не обращать внимания на бегство арестованных через соседние дворы. Таким образом скрылось 100 – 150 человек. Можно было видеть рабочих, мирно беседовавших с солдатами. Были факты отнятия оружия у солдат без особенного сопротивления последних.
Так обстояло дело в 1903 году. После того прошел год войны. Невозможно, разумеется, учесть в цифрах влияние истекшего года на сознание армии. Но не может быть сомнения в том, что это влияние колоссально. Одну из главных сил военного гипноза составляет энергично поддерживаемая в солдатах вера в свою несокрушимость, мощь, превосходство над всем остальным миром. Война не оставила в этой вере ни одного живого места. Солдаты и матросы отправляются на Восток без какой бы то ни было надежды на победу. Но утрата веры в свою несокрушимость означает для армии уже добрую половину неуверенности в несокрушимости того порядка, которому она служит… Одно влечет за собой другое.
Царизм показывает себя во весь рост в нынешней войне, а война – такое событие, которое помимо общего интереса притягивает к себе еще и профессиональный интерес армии. Наши суда ходят медленнее, наши пушки бьют не так далеко, наши солдаты неграмотны, у унтеров нет компаса и карты, наши солдаты босы, голы и голодны, наш Красный Крест крадет, интендантство крадет, – слухи и вести об этом, разумеется, доходят до армии и жадно всасываются ею. Каждый такой слух, точно острая кислота, разъедает ржавчину нравственной муштры. Годы мирной пропаганды не сделали бы того, что делает каждый день войны. В результате остается лишь механизм дисциплины, но бесследно исчезает вера в то, что так нужно, что так может дальше продолжаться… Чем меньше веры в самодержавие, тем больше места для доверия врагам самодержавия.
56
Всеобщие стачки 1903 г. – явились первым предвестником русской революции 1905 г. Они впервые выдвинули на арену революционной борьбы организованный пролетариат с развитым классовым самосознанием. Первая летняя стачка 1903 года началась 2 июля в Баку. В ней принял участие весь рабочий класс города – 50 тысяч чел. Вся промышленная жизнь замерла. В течение нескольких дней, пока не успели прибыть войска, город был в руках бастующих. Немедленно был организован стачечный комитет, руководивший стачкой и ведший переговоры с нефтепромышленниками. 6 июля произошла первая схватка рабочих с казаками. В город стягиваются войска. Из Петербурга дается приказ – ни в коем случае не уступать стачечникам. 14 июля объявляется днем начала работ, стачка прекращается, но в этот же день начинается стачка в Тифлисе. Тифлисская стачка была, главным образом, выражением солидарности и сочувствия бакинским пролетариям. Ею было охвачено 15 тысяч чел. Стачка продолжалась 10 дней. 17 июля забастовал Батум. Всего в Баку и Закавказье бастовало в этот период около 100 тысяч человек. Особенно ярко прошла всеобщая стачка в Одессе (подробнее см. прим. 60). Здесь она охватила более 50 тысяч рабочих. Стачку начал «Комитет независимой рабочей партии» (полицейская, зубатовская организация). «Независимцы» вели открытую борьбу с с.-д. организацией, вносившей политические мотивы в рабочее движение. Тем не менее огромная часть сознательных рабочих единодушно поддержала социал-демократов в их политической агитации. Военно-полицейская расправа с бастующими рабочими в Одессе своей жестокостью превзошла все другие города. Из Одессы стачка перекинулась в Киев и Екатеринослав, где ею руководили социал-демократические организации. Всеобщая забастовка охватила также и Елисаветград, Феодосию, Керчь и другие города. В общем и целом всеобщая стачка продолжалась более полутора месяца. Число рабочих, принимавших в ней участие, достигло 200 тысяч. Требования стачечников были повсюду одинаковы. Это были: 8-часовой рабочий день, повышение заработной платы, отмена сверхурочных работ и др. Под руководством партийных организаций эти экономические требования приобретали политический характер. Всеобщие стачки 1903 года показали всю силу рабочего класса и явились первым шагом на пути к победоносному восстанию пролетариата.
57
Киевская стачка – была ответом на забастовки в Баку и Одессе. 21 июня Комитет партии обратился с воззванием ко всем типографщикам и железнодорожным рабочим, в котором говорилось: «Бросайте немедленно работы. Наши одесские и бакинские товарищи ждут нашей поддержки». В воззвании был выставлен ряд (15) требований, в том числе о 8-часовом рабочем дне и о повышении зарплаты на 40 – 50 %. В тот же день прекратили работу все рабочие железнодорожных мастерских, депо и малого ремонта, а также южно-русского машиностроительного завода, – всего 4.000 чел. В листке к типографщикам Комитет предлагал выставить требование об увеличении заработной платы на 30 %, о 8-часовом рабочем дне, об устройстве вентиляции и лучшего освещения в типографиях. 22 июня типографщики в числе 500 – 600 человек присоединились к стачке. Через несколько дней бастовал весь Киев. Город оказался без электричества, газа и хлеба. Город, конечно, был объявлен на военном положении, были пущены в ход войска. Стачка прекратилась 30 июня.
58
Одесская стачка. – В июне 1903 г. была объявлена стачка рабочими механического завода Рестель. Администрация завода наняла штрейкбрехеров, которые работали под охраной полиции. Стачка провалилась, и вера рабочих во всемогущество «Комитета Независимых», руководившего стачкой, была сильно поколеблена. В это же время на бумаго-джутовой фабрике Родоконаки вспыхнула стачка, руководимая Одесским Комитетом РСДРП. Эта стачка через несколько дней была выиграна. Экономические требования рабочих частично были удовлетворены. 1 июля начинается большая стачка на Большом вокзале. Ближайшим поводом к ней явилось увольнение одного рабочего котельного цеха. Котельщики потребовали возвращения рабочего и удаления некоторых мастеров. Это требование было единодушно поддержано рабочими других цехов. Началась агитация за всеобщую железнодорожную стачку. 2 июля уже бастовал весь Большой вокзал. Были выставлены следующие требования: 1) 9-часовой рабочий день, вместо 10-часового, 2) увеличение заработной платы, 3) возвращение уволенных товарищей, 4) удаление некоторых мастеров, 5) вежливое обращение и ряд других мелких требований. «Независимые» решительно противодействовали всякой деятельности Одесского Комитета РСДРП среди железнодорожников. Тем не менее, листки Одесского Комитета и речи его представителей встречались восторженно огромной частью рабочих. 6 июля состоялось собрание бастующих железнодорожников, где представителями социал-демократов подробно разбирались политические вопросы – о борьбе рабочего класса в России, о задачах рабочих, о социал-демократической партии. Возгласы ораторов «долой самодержавие!», «да здравствует политическая свобода!» и др. дружно поддерживались рабочими. 4 июля начинается забастовка портовых грузчиков, требующих увеличения заработной платы до 2 рублей в день и сокращения рабочего дня на полчаса. С 6 июля к забастовке примыкают матросы, кочегары, угольщики. Так как часть моряков состояла членами кассы «Комитета Независимых», то последнему пришлось взять на себя руководство стачкой. Председатель «Комитета Независимых» Шаевич с первого же дня предложил сократить требования до минимума. Моряки не соглашались: умеренные требования Шаевича их не удовлетворяли. 13 июля началось сильное брожение среди кондукторов и кучеров конки. 15 июля конка и трамвай прекращают движение. Утром 16 июля прекращают работы фабрики Жако, Родоконаки и другие. 17 июля происходит огромная демонстрация рабочих, направляющаяся в Рубов сад. 18 июля в том же Рубовом саду дезорганизаторская, провокационная роль «независимых» сказалась еще ярче и выпуклее. Независимцы повели усиленную агитацию среди рабочих против социал-демократов. Последних выводили из сада и грозили передать в руки полиции. Собрание без политического руководства, разлагаемое независимцами, призывавшими разойтись, не могло продолжаться: большинство стачечников разошлось по своим фабрикам и заводам, где перешло к обсуждению своих частных требований. Несмотря на все препятствия, социал-демократам удалось кое-где выступить. На следующий день, 19 июля, градоначальник Арсеньев издает приказ:
«Вследствие возникших в городе беспорядков сим объявляю во всеобщее сведение, что при неподчинении требованиям полицейской и административной власти я принужден буду для восстановления порядка – на основании закона – употребить силу оружия».
Уже к 18 июля по городу были расположены войска в полном вооружении. «Комитет Независимых», как главный виновник беспорядков, был распущен. С 19-го войска начали расправу.
Хотя стачка ни к каким ощутимым политическим и экономическим результатам не привела, тем не менее ее значение было огромно. Она уяснила всем рабочим политику «независимых», политику самодержавия, политику социал-демократии. Зубатовская организация «независимых» потерпела решительный крах. Наиболее сознательная часть рабочих, примыкавшая к «независимым», отошла к социал-демократам. Авторитет социал-демократической организации среди рабочих значительно возрос. Шаевич был арестован и выслан из Одессы.