Революция пришла. Уже первым взмахом своим она перенесла общество через десятки ступеней, по которым в мирное время приходилось бы карабкаться с остановками и передышками. Она разрушила планы стольких политиков, которые осмеливались вести свои политические счеты без хозяина, т.-е. без революционного народа. Она разрушила десятки суеверий и показала силу программы, рассчитанной на революционную логику развития масс. Достаточно взять один частный вопрос: вопрос о республике. До 9 января требование республики должно было казаться всем либеральным мудрецам фантастическим, доктринерским, нелепым. Но достаточно оказалось одного революционного дня, одного грандиозного «общения» царя с народом, чтобы идея конституционной монархии стала фантастической, доктринерской и нелепой. Священник Гапон[61] восстал с идеей монарха против реального монарха. Но так как за ним стояли не монархисты-либералы, а революционные пролетарии, то это ограниченное «восстание» немедленно же развило свое мятежное содержание в кличе «долой царя!» и в баррикадных боях. Реальный монарх погубил идею монархии. Отныне демократическая республика – единственный политический лозунг, с которым можно идти к массам.
Революция пришла и закончила период нашего политического детства. Она сдала в архив наш традиционный либерализм с его единственным достоянием: верой в счастливую смену правительственных фигур. Глупое царствование Святополка-Мирского было для этого либерализма эпохой наивысшего расцвета. Царский указ 12 декабря[62] – его наиболее зрелым плодом. Но восстание 9 января смело «весну»,[63] поставив на ее место военную диктатуру, и дало пост петербургского генерал-губернатора генералу Трепову,[64] которого либеральная оппозиция только что спихнула с места московского полицеймейстера.
Либерализм, ничего не желавший знать о революции, шушукавшийся за кулисами, игнорировавший массу, рассчитывавший на свой дипломатический гений, сметен. С ним покончено на весь революционный период.
Либералы левого крыла пойдут теперь в народ. Ближайший период будет свидетелем их попыток взять в свои руки массу. Масса – это сила. Нужно ею овладеть. Но масса – это революционная сила. Нужно ее приручить. Такова намечающаяся тактика «освобожденцев». Наша борьба за революцию, наша подготовка к революции будет вместе с тем нашей беспощадной борьбой с либерализмом за влияние на массы, за руководящую роль пролетариата в революции. В этой борьбе за нас будет великая сила: логика самой революции!
Русская революция пришла.
Те формы, какие приняло восстание 9 января, разумеется, никем не могли быть предвидены. Революционный священник, которого история такими неожиданными путями поставила на несколько дней во главе рабочей массы, наложил на события печать своей личности, своих воззрений, своего сана. И эта форма способна скрыть от многих действительное содержание событий. Но внутренний смысл этих событий именно таков, как предвидела социал-демократия. Главное действующее лицо – пролетариат. Он начинает со стачки, объединяется, выдвигает политические требования, выходит на улицы, сосредоточивает на себе восторженные симпатии всего населения, вступает в сражение с войсками… Георгий Гапон не создал революционной энергии петербургских рабочих, – он только ее вскрыл. Он застал тысячи сознательных рабочих и десятки тысяч революционно-возбужденных. Он дал план, который объединил всю эту массу – на один день. Масса вышла, чтобы разговаривать с царем. Но перед ней оказались уланы, казаки, гвардейцы. План Гапона не подготовил к этому рабочих. И что же? Они захватывали, где могли, оружие, строили баррикады, пускали в ход динамит. Они сражались, хотя, казалось, вышли просить. Это значит, что они вышли не просить, а требовать.
Петербургский пролетариат проявил политическую восприимчивость и революционную энергию, далеко выходящие за пределы того плана, который был дан его героическим, но случайным вождем.
В плане Георгия Гапона было много революционной романтики. Этот план рухнул 9 января. Но не романтика, а живая реальность – революционный пролетариат Петербурга. И не только Петербурга. По всей России прошла грандиозная волна. И она еще далеко не улеглась… Достаточно было толчка, чтобы пролетарский кратер изверг из себя реки революционной лавы.
Пролетариат восстал. Он использовал для этого случайный повод – исключение двух рабочих, случайную организацию – легальное «Русское общество»[65] и случайного вождя – самоотверженного священника. Достаточно оказалось этого для того, чтобы восстать. Но этого было недостаточно для того, чтобы победить.
Чтобы победить, необходима не романтическая тактика, опирающаяся на призрачный план, а тактика революционная. Необходимо подготовить единовременное выступление пролетариата по всей России. Это первое условие. Никакие местные демонстрации не могут уже теперь иметь серьезного политического значения. После петербургского восстания должно иметь место только всероссийское восстание. Разрозненные вспышки будут только безрезультатно сжигать драгоценную революционную энергию. Разумеется, поскольку они возникают самопроизвольно, как запоздалый отголосок петербургского восстания, они должны быть энергично использованы для революционизирования и сплочения масс и для популяризации в их среде мысли о всероссийском восстании, как о задаче ближайших месяцев, может быть недель. Эта мысль, сделавшись достоянием масс, уже сама по себе способна концентрировать их боевую энергию, удерживать от партизанских вспышек, с одной стороны, и учить на опыте революционных вспышек делу революционного сплочения, с другой.
Здесь не место говорить о технике народного выступления. Вопросы революционной техники могут ставиться и решаться лишь практически – под живым давлением борьбы и при непрестанном общении всех активных работников Партии. Но несомненно, что вопросы революционно-технической организации выступления масс получают теперь колоссальное значение. К этим вопросам события призывают коллективную мысль Партии.
Здесь можно лишь попытаться вопросы революционной техники установить в надлежащие политические перспективы.
Прежде всего мысль останавливается пред вопросом о вооружении. Петербургские пролетарии проявили громадный героизм. Но этот невооруженный героизм толпы оказался неспособен противостоять вооруженному идиотизму казармы. Значит для победы необходимо, чтоб революционный народ стал вооруженным народом. В этом ответе скрывается, однако, внутреннее противоречие. Для вооружения народа недостаточно тех конспиративных «арсеналов», которыми может располагать революционная организация. Пусть эта последняя вооружает отдельных рабочих, непосредственно с нею связанных, – она сделает полезное дело. Но отсюда до вооружения масс так же далеко, как от индивидуальных убийств до революции. Пусть та или другая группа рабочих овладеет оружейной лавкой, – очень хорошо, но совершенно недостаточно для вооружения народа. Обильные запасы оружия имеются только в государственных арсеналах, т.-е. в распоряжении нашего прямого врага, и состоят под охраной той самой армии, против которой должны быть направлены. Для того, чтобы овладеть оружием, нужно преодолеть сопротивление армии. Но ведь именно для этого-то и нужно оружие. Это противоречие разрешается, однако, в самом процессе столкновения народа с армией. Революционная масса подчиняет себе часть или частицу армии, – это уже громадное завоевание. Дальше вооружение народа и «деморализация» войска пойдут неудержимо вперед, подталкивая друг друга. Но как будет достигнута первая победа над частицей армии?
Тысячи кратких, но выразительных воззваний, которые из окон осыпают солдат по пути их следования к месту «военных действий»; страстные слова баррикадного оратора, пользующегося хотя бы минутной нерешительностью военного начальства, и могучая революционная пропаганда самой толпы, воодушевление которой в возгласах и призывах передается солдатам. Меж тем солдаты уже подготовлены общим революционным настроением, они гнушаются своей ролью палачей, раздражены, усталы. И вот они ждут с трепетом и злобой команды офицера. Офицер приказывает открыть огонь – но его самого скашивает выстрел, может быть по заранее условленному плану или же под влиянием минутного озлобления. В войске происходит замешательство. Этим моментом пользуется народ, чтобы войти в ряды солдат и лицом к лицу убедить их перейти на свою сторону. Если солдаты по команде офицера дают залп, то в ответ из окон домов в них бросают динамитные бомбы. В результате опять-таки расстройство военных рядов, замешательство солдат и тут же попытка со стороны революционеров посредством воззваний или путем смешения народа с солдатами убедить войско бросить оружие или перейти с оружием на сторону народа. Неудача в одном случае отнюдь не должна отпугивать от повторения тех же средств устрашения и убеждения в других случаях, хотя бы по отношению к тем же частям войска. В конце концов моральное влияние военной дисциплины, мешающее солдатам поступить так, как им подсказывают ум и чувство, будет сломлено. Такая комбинация морального и физического воздействия, неизбежно ведущая к частичной победе народа, требует не столько предварительного вооружения масс, сколько внесения организованности и целесообразности в ее уличные движения, – и в этом, именно, главная задача революционных организаций. С частицей армии мы подчиним себе ее часть, а с частью и целое, потому что победа над частью армии даст народу оружие, а всеобщая воинская повинность сделала то, что в толпе всегда найдется достаточное количество людей, способных сыграть роль военных инструкторов. Оружие новейшего образца также способно служить делу революции в руках народа, как оно служит делу реакции в руках дисциплинированной армии. И мы еще на днях только имели случай видеть, что царская пушка, направленная надлежащей рукой, палит шрапнелью по Зимнему Дворцу.
61
Гапон Г. – родился в 1870 г. в Полтавской губернии, в семье казака. Учился в полтавской духовной семинарии, по окончании которой некоторое время служил земским статистиком. По настоянию жены, принял священнический сан, затем вскоре поступил в петербургскую духовную академию, а по окончании последней получил место в петербургской пересыльной тюрьме. Еще будучи слушателем академии, он связался с рабочими и сблизился с начальником московского охранного отделения Зубатовым и др. высшими чинами полиции, на службе у которой находился во все время своей деятельности в рабочих организациях. В том же году Гапон основал в Петербурге «Общество фабричных и заводских рабочих» по типу зубатовских организаций и был его председателем. В начале 1904 г. Гапоном был организован кружок рабочих полиграфического дела, который к концу года насчитывал до 70 – 80 человек. Кружок открыл на Васильевском острове чайную, в которой устраивал беседы. Упоминая о своих связях с полицией, Гапон объяснял их тем, что они необходимы для выполнения задач его организации. Мечтая об устройстве клубов по всей России для объединения всех рабочих, Гапон предполагал при общей экономической вспышке предъявить политические требования. Во время своих бесед Гапон развивал и некоторые положения своей будущей петиции. К декабрю 1904 г. гапоновское общество фабрично-заводских рабочих имело уже районные организации по всему Петербургу. Несмотря на недоверие сознательных рабочих и предостережения социал-демократических организаций, Гапону удалось объединить в своих организациях большое количество рабочих. Забастовки первых чисел января 1905 г. и натиск рабочей массы вынудили гапоновское общество принять на себя руководство движением. Вместо революционной борьбы стихийное движение масс было направлено Гапоном на путь ходатайства перед царем. Он лично выступал в последние дни перед 9 января на всех собраниях районов, произнося везде горячие зажигательные речи. Во время шествия к Зимнему дворцу Гапон был ранен, но спасен своими друзьями. При помощи эсера, инженера Рутенберга, он бежал за границу.
В Париже Гапон пробовал было сойтись с революционными организациями, несколько раз встречался с Плехановым, но обнаружил полное невежество в политических вопросах, честолюбие и властолюбие. Позднее он совершенно отошел от революционных организаций, не без основания подозревавших его в связи с охранкой.
После октябрьской амнистии политических деятелей Гапон возвратился в Россию, вновь завел связь с охранкой, получил от нее задание – восстановить разрушенное общество фабричных и заводских рабочих, получил деньги, намеревался даже издавать свою газету, но 28 марта 1906 г. на даче под Петербургом, в Озерках, был убит тем же Рутенбергом.
Насколько 9 января на время сделало из Гапона яркую революционную фигуру, показывает, напр., отношение к нему В. И. Ленина. Н. К. Крупская в N «Правды» от 21 января 1925 г. сообщает по этому поводу следующее:
"Один товарищ недавно возмутился: как это Владимир Ильич имел дело с Гапоном!
Конечно, можно было просто пройти мимо Гапона, решив наперед, что от попа не будет никогда ничего доброго. Так это и сделал, например, Плеханов, принявший Гапона крайне холодно. Но в том-то и была сила Ильича, что для него революция была живой, что он умел всматриваться в ее лицо, охватывать ее во всем ее многообразии, что он знал, понимал, чего хотят массы. А знание массы дается лишь соприкосновением с ней. Как мог пройти Ильич мимо Гапона, близко стоявшего к массе, влиявшего так на нее!
Владимир Ильич, придя со свидания с Гапоном, рассказывал о своих впечатлениях. Тогда Гапон был еще обвеян дыханием революции. Говоря о питерских рабочих, он весь загорался, он кипел негодованием, возмущением против царя и его приспешников. В этом возмущении было немало наивности, но тем непосредственнее оно было. Это возмущение было созвучно с возмущением рабочих масс. «Только учиться ему надо» – говорил Владимир Ильич. «Я ему сказал: Вы, батенька, лести не слушайте, учитесь, а то вон где очутитесь, – показал ему под стол».
8 февраля 1905 г. Владимир Ильич писал в N 7 «Вперед»: «Пожелаем, чтобы Георгию Гапону, так глубоко пережившему и перечувствовавшему переход от воззрений политически бессознательного народа к воззрениям революционным, удалось доработаться до необходимой для политического деятеля ясности революционного миросозерцания».
Гапон никогда не доработался до этой ясности. Он был сыном богатого украинского крестьянина, до конца сохранил связь со своей семьей, со своим селом. Он хорошо знал нужды крестьян, его язык был прост и близок серой рабочей массе; в этом его происхождении, в этой его связи с деревней, может быть, одна из тайн его успеха; но трудно было встретить человека, так насквозь проникнутого поповской психологией, как Гапон. Раньше он никогда не знал революционной среды, а по натуре своей был не революционером, а хитрым попом, шедшим на какие угодно компромиссы".
62
Постановление большинства ноябрьского земского совещания о предоставлении решающего голоса народным представителям (см. примечание 3) побудило «реформатора» Мирского сделать доклад Николаю о необходимости ряда реформ. В связи с этим докладом царь созвал совещание министров, которое поручило Витте написать проект соответствующего указа. Проект указа под заглавием: «О предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка» и был выработан Витте совместно с Нольде и подписан всеми членами совещания. Утверждая проект, Николай, при активном участии Витте и Победоносцева, вычеркнул основной пункт о необходимости привлечения общественных деятелей в законодательное учреждение. Манифест был опубликован 12 декабря; он говорил об административных реформах и, в очень туманных выражениях, о расширении прав населения и свободы печати. В подкрепление вычеркнутого пункта, следом за манифестом было издано «правительственное сообщение», которое запрещало обсуждать в общественных собраниях вопрос о конституции. Вполне естественно, что подобный указ ни в малой мере не мог удовлетворить даже самых умеренных земцев. Витте сам признается в своих «Воспоминаниях», что указ лишь обострил отношения между самодержавием и «обществом». Но возбуждение либералов, как подобает, ограничилось лишь новыми банкетами. Практические результаты манифеста свелись к некоторым проявлениям веротерпимости по отношению к старообрядчеству и сектантству и к изменению положения в школах западных губерний.
63
«Весна». – Убийство Плеве явилось серьезным предостережением для реакционной политики царского правительства. Плеве обещал своей политикой добиться быстрого и решительного уничтожения революционной крамолы, а в результате – погиб от руки революционера. Преемника Плеве нашли только через месяц. Новый министр внутренних дел, Святополк-Мирский (см. о нем прим. 28), хотя был тоже жандармом, но в отличие от Плеве – жандармом «либеральным». Его первым шагом явилось уверение «в благожелательности и доверии к общественным сословным учреждениям». Издатель реакционной газеты «Новое Время», А. С. Суворин, назвал эту эпоху сближения народа с властью «весной». Первое время после назначения князя Святополк-Мирского, вся пресса, не исключая и реакционной («Гражданин», «Новое Время» и др.), приветствовала, в лице назначенного министра, новый период в истории русского государства – период доверия, единения правительства с народом. Святополк-Мирский пытался в своей политике найти среднюю линию между самодержавием и ограниченным народным представительством. Новый министр предполагал опереться в своей политике на земцев. Для этого он созвал совещание представителей земских управ. Однако, возбужденный тон прессы внушил ему опасения за исход совещания, так что, в конце концов, последнее было запрещено и должно было собраться полулегально на частной квартире. Съезд земских деятелей определенно высказался за конституцию. Это решение съезда было восторженно встречено либерально-демократическими кругами и явилось исходным пунктом для бесчисленного количества банкетов, на которых неизменно выносилось приветствие земскому съезду. Резолюции, заявления, протесты, записки, петиции принимают в этот период эпидемический характер. В ответ на них правительство 12 декабря издает указ, в котором вскользь говорится о некоторых административных реформах, но непременным условием дальнейших реформ ставится сохранение «незыблемости основ самодержавной империи». О народном представительстве в указе не упоминалось ни слова. Через два дня после издания этого указа было опубликовано правительственное сообщение, которое запрещало даже обсуждать постановления земского съезда. Были запрещены всякие сборища, собрания, митинги. Снова начинаются гонения на печать. 31 декабря князь Святополк-Мирский издает циркуляр, в котором разъясняется, что пересмотр положения о крестьянах будет производиться на основе проекта Плеве. Этим циркуляром все политические иллюзии, внушенные половинчатой политикой Святополка, были окончательно рассеяны. Половинчатые решения больше уже никого не удовлетворяли, а, наоборот, только еще сильнее возбуждали массы. 9 января окончательно положило предел политике доверия. Спустя несколько дней после Кровавого Воскресенья, Святополк-Мирский должен был уйти. С его уходом формально заканчивается эпоха «весны».
64
Трепов, Д. Ф. (родился в 1855 г.). – Сын знаменитого петербургского градоначальника. В 1896 г. был назначен московским обер-полицеймейстером. На этом посту Трепов проявил себя активным сторонником зубатовских организаций. После событий 9 января был назначен петербургским генерал-губернатором. Здесь он продолжал вести ту же политику, что и в Москве. Поднимается гонение на печать: 5 февраля по распоряжению Трепова закрываются две крайние либерально-демократические газеты, «Сын Отечества» и «Наша Жизнь». В свою бытность петербургским генерал-губернатором Трепов имел большое влияние на Николая. В мае 1905 г. он был назначен товарищем министра внутренних дел и командующим отдельным корпусом жандармов. С этого времени он становится вдохновителем всей правительственной политики. Во время всеобщей политической забастовки, 14 октября, он издает исторический приказ: «Патронов не жалеть и холостых залпов не давать». Усмирение октябрьского восстания, черносотенные погромы, карательные экспедиции – все это проводилось под неустанным руководством Трепова. Во время работ I Государственной Думы Трепов стал высказываться за некоторые уступки «обществу» и был против роспуска Думы.
1 июля 1906 г. предполагалось покушение на Трепова, но по ошибке был убит похожий на него наружностью генерал-майор Козлов. Убийца (Васильев) был казнен. 2 сентября 1906 г. Трепов неожиданно скончался. В его лице царское самодержавие потеряло крупнейшего деятеля по борьбе с революционным движением.
65
Русское общество фабрично-заводских рабочих. – В августе 1903 г. группа рабочих, членов петербургского зубатовского общества, войдя в связь с Гапоном, сняла небольшое помещение на Выборгской стороне. Здесь устраивались беседы с рабочими об их нуждах; каждая беседа начиналась и кончалась молитвой. Вскоре Гапон получил полуофициальное разрешение на организацию «общества рабочих» и стал вербовать рабочих в это общество. Для легализации «общества» Гапон выработал устав, который послал в ноябре на утверждение властей. Целью «собрания русских фабрично-заводских рабочих г. Петербурга» устав признавал «трезвое и разумное провождение времени членами „собрания“ с действительной пользой как в духовно-нравственном, так и в материальном отношениях». Далее устав указывал, что общество организуется «для возбуждения и укрепления в среде членов-рабочих русского национального самосознания и для проявления… самодеятельности, способствующей законному улучшению условий труда и жизни рабочих». В начале ноября из «общества» были удалены, по единогласному постановлению его членов, агенты Зубатова: рабочие хотели обсуждать свои нужды без «отцовской» опеки охранки. 15 февраля 1904 г. устав был утвержден, причем в уставе везде была оговорена обязательность утверждения полицией выборных лиц, лекторов и др. Официальное открытие «собрания» произошло 11 апреля 1904 г. Открывая «собрание», Гапон заявил, что устав «собрания» впервые дал возможность рабочим объединиться без участия администрации. «Собрание» послало телеграмму царю, извещая «обожаемого монарха», что рабочие одушевлены ревностной любовью «к престолу и отечеству».
В мае 1904 г. открылось первое филиальное отделение «собрания» за Нарвской заставой. Интересно, что для оплаты помещения этого отделения средства были выданы полицией (360 руб.). В июле петербургское охранное отделение выдало Гапону на организацию новых отделов 400 р. 19 сентября Гапон устроил общее собрание членов «собрания», на котором присутствовало до 1.000 рабочих. Вскоре по всем окраинам Петербурга стали открываться отделения «собрания». Всего к концу 1904 г. «собранием» было открыто 11 отделений с общим числом членов до 7 – 8 тысяч. Наступившая «весна» заставила Гапона искать сближения с революционными партиями и либералами, но «банкетные» резолюции либералов уже не могли удовлетворить рабочих. В начале декабря было созвано совещание председателей отделений «собрания», на котором было решено шире развернуть агитацию среди рабочих. Увольнение 4 рабочих на Путиловском заводе поставило «собрание» перед необходимостью вмешаться и встать на защиту рабочих. 27 декабря на собрании председателей отделов с представителями от революционных партий (эсеров) был выработан ряд требований по отношению к администрации Путиловского завода. Сдача Порт-Артура 20 декабря 1904 года усилила недовольство рабочих и ускорила надвигавшуюся забастовку. Нужен был жестокий урок «Кровавого Воскресенья», чтобы окончательно заставить рабочих похоронить веру в царя. (О стачке петербургских рабочих см. в настоящей книге отдел «9 января»).