Превосходную иллюстрацию противоречия между словесно принимаемой программой и действительно проводимой тактикой дал г. Пергамент, председатель одесского совета присяжных поверенных, в своей беседе с сотрудником «Новостей» в начале апреля. «Первым и главным тезисом программы, – говорил лидер одесской адвокатуры, – должна быть работа, направленная к введению в России конституционно-демократического строя с широкими социально-экономическими реформами с целью освобождения всех (курсив подлинника) элементов трудящихся классов от экономической эксплуатации». Какой же путь ведет к этой несколько туманной, но крайне заманчивой цели? "Предполагаемая организация всех профессиональных союзов и выделяемого ими общего органа, Союза Союзов, – пояснил г. Пергамент,[134] – есть не революционное, а наоборот, антиреволюционное (!) движение, вызванное глубоким сознанием, что переживаемый момент требует напряжения всех общественных сил для осуществления всенародных стремлений" («Новости», 4 апр.). Мы уже знаем, что стоит за этим «глубоким сознанием»: жуть демократии. Жирондистская жуть перед тем, что, «она» придет и потребует страшного напряжения, героических усилий и неисчислимых жертв. Но горе было бы массам, если б во главе их стояли люди, одержимые этим страхом и заменяющие решимость и отвагу выжиданием и надеждой. Ибо она все равно пришла бы, но застала бы стихийную смуту в народных рядах, колебание и готовность к измене в вождях. Она все равно пришла бы, но число жертв ее было бы двойное и тройное…

У одного немецкого пастора я прочитал такую восточную легенду-притчу. К султану явилась чума и сказала: «Теперь пройду через твою страну, ибо нужно мне 10.000 жертв». «Возьми их, чудовище, – воскликнул с ужасом султан, – возьми – и уйди!». Через три месяца снова явилась чума к султану и сказала: «Теперь ухожу, все уж свершила!» – «Ты, лживая тварь, – вскричал султан, – ты требовала 10.000 жертв, а взяла 30.000». Но чума ответствовала: «Я взяла лишь мою долю, 10.000; остальных убил их собственный страх».

«Из истории одного года». Петербург, 1906 г., изд. «Новый мир».

(Письмо из России)

Нужно сказать правду: самый вредный тип демократов, это – из бывших марксистов. Главные их черты: непрерывная, точащая и ноющая, как зубная боль, ненависть к социал-демократии. Нашей партии они мстят за свое прошлое или, может быть, за… настоящее.

Марксизм без остатка выскоблил в них то естественное «нутро», без которого, как ни ухищряйся, какими философскими медикаментами себя ни пользуй, все равно не станешь дельным политическим радикалом. Они слишком скептики, чтобы броситься в революционный авантюризм. Они слишком мало связаны с помещичьим землевладением и слишком «интеллигентны», чтоб раствориться в земском либерализме. Они никогда, в сущности, не знают, что с собой делать. Они могут немножко так, но могут немножко и этак. Даже самые деловитые и суетливые из них являются, если приглядеться, какими-то лишенными определенных вкусов политическими фланерами. До недавнего времени они шатались в небесах философии со скучающим видом (среди самых бурных энтузиазмов г. Бердяева[135] слышались зевки), переходя от системы к системе так же, как переезжают с курорта на курорт… Марксизм их повредил – некоторых на всю жизнь. Нравственная связь с пролетариатом и его партией, если и была когда, то порвалась совершенно, но полученная от марксизма способность подмечать в политике игру классовых интересов сохранилась. И эта способность их преследует, она лишает их не только «энтузиазма», но и необходимого минимума самоуважения.

Освободив их от демократического нутра и лишив возможности быть откровенными либералами, марксизм позволил им на все, и на свою собственную политическую позицию в том числе, смотреть со стороны. Возьмите объективную роль освобожденской «демократии»: состоит в ординарцах при земском либерализме. А самооценка: «мы рождены для высшего, но временно исполняем черную работу истории; когда все сие совершится, мы обернемся еще другой, неведомой всем стороной. А пока – не взыщите». И «пока» они разрешают себе быть плохими либералами на том основании, что они не просто демократы, а демократы высшего квалифицированного типа.

Позиция со стороны позволяет им свысока третировать «Освобождение», и их нисколько не стесняет при этом то, что они носят имя «освобожденцев».

Идея Струве – «довести правду до царя»? Конечно, мы согласны, что это плоское неприличие!.. Выкрики, что русская армия в войне с Японией «исполнит свой долг», разумеется, это недостойная и неумная спекуляция на повышение шовинизма. – Но как же вы молчите, господа? Ведь это же ваш орган! Представьте себе, что «Искра» что-нибудь в этом же роде – в одну сотую долю… ведь партия ее немедленно разнесла бы в клочья! О, они себе это отлично представляют, но ведь именно потому-то они нас и не любят…

Их политическая позиция – прикомандированных к земскому либерализму – не позволяет им «высказывать то, что есть», что они и видят и знают, что есть. Они, может быть, подавили бы в себе пока голос марксистского анализа (все же не бог весть, как силен у них этот голос!), если б – не мы. Мы следили все время за их эволюциями, разъясняли им, каким путем они идут, предсказывали, куда придут. Мы бестактны, мы все вскрываем, мы разворачиваем гладко причесанные резолюции, ко всему придираемся, требуем прямых ответов. Неприятностей не оберешься…

«Настоящие» либералы, т.-е. более или менее черноземного или мануфактурного происхождения, те нас искренно и глубоко не понимают, – и, разумеется, нимало не ломают себе над этим головы. Мы для них внешнее препятствие, – лучше было бы, если б нас не было, но психологических затруднений мы для них не создаем. Либеральные «дикие помещики», вроде покойного Евреинова,[136] считают нас выродками, «анархистами» и башибузуками и, без сомнения, верят Суворину,[137] что мы ведем свою родословную от Болотникова,[138] который бунтовал в смутное время, и что мы разбрасываем прокламации с призывом «бить жидов и студентов», лишь бы произвести по своему делу шум. Более просвещенные знают, что социал-демократия – политическая партия, очень беспокойная, стремящаяся к коммунизму, но все-таки партия, против которой, к тому же, парламентарная Европа выработала целый арсенал оборонительных средств.

Другое дело – освобожденские либералы («демократы») с марксистским прошлым, эти нас понимают, – понимают, во всяком случае, что мы их понимаем, и это вызывает в них крайне неприятные внутренние «переживания» и – ненависть к нам.

Они все очень воспитанные люди, вращаются в лучших местах, утратили всякие остатки радикальской угловатости, – и им кажется или, по крайней мере, они так говорят, что будь мы воспитаннее, сдержаннее в форме – все было бы еще ничего. Но это, в лучшем случае, наивная иллюзия. Правда, нечего греха таить, мы далеко не всегда блещем «благовоспитанностью», а от тех или иных деяний нам, может быть, без вреда для дела можно было бы и отказаться. «Хороший тон» – хорошая вещь. Но суть не в нем. Не крикливый тон ненавидят они в социал-демократах, а их «определенность», «прямолинейность», упорство, самоуверенность и – больше всего – политическую неподкупность. Смотрите, чего-чего только ни совершили за последнее время либералы: кажется, следовало бы хоть сколько-нибудь «восчувствовать». Но нет, социал-демократы нисколько не растаяли. И это раздражает и озлобляет. Ибо, восчувствуй мы, как следует быть, – выходило бы, как будто позиция «Освобождения» оправдана.

Глухая, ноющая обида на социал-демократию прорывается у них на каждом шагу. «Освобождение», как ни старалось не полемизировать, но и у него сорвалось в статье против «Искры» почти злорадное заявление, что «революционного народа» в России нет, что политически сознательный пролетариат, это – выдумка социал-демократии. Освобожденцы из «бывших» всегда и неизменно констатируют с злорадным чувством наши промахи и недочеты, отсутствие пролетариата «в самый нужный момент», и этим как бы оправдывают себя в собственных глазах: революционного народа нет, как нет, а либералы все-таки… Именно все-таки.