Глава 14

Оммедзи почти весь день убирал самых опасных ёкаев в Миназури, хотя отказывал очищать духов, которые были игривыми, а не жестокими. Кира ходила за ним, ей было интересно. Ее восхищал мир, который открылся ей. Она могла многое узнать из книг и историй, а жизнь в академии Хэйва другого не давала. Она почти ничего не знала о духах, хотя была такой… хотя бы отчасти. Она не знала пока детали, но надеялась найти время и задать вопрос оммедзи. Он знал все о духах, какой бы вид они ни встречали. Он не давал ей биться с ёкаями, каждый раз говорил держаться подальше, и после ее поражения в храме она не осмеливалась ослушаться его.

Янмей отставала. Ей было больно. Ее техника убивала ее. Каждый раз, когда она использовала ее, огонь ранил ее больше, и раны заживали дольше. Кира слышала, как Пятый Мудрец сказал ей перестать использовать ее. Янмей была сильной, сказал он, но огонь нельзя было сдержать. Он был воплощением разрушения. Он горел, пока не уничтожал все. Им нужно было найти Четвертого Мудреца под Небесами, чтобы исцелить Янмей. До этого Кире нужно было следить, чтобы Янмей не использовала свою технику, что бы ни случилось. Она защитит Янмей любой ценой.

Старый поэт шагал рядом с Янмей, то жалуясь на холод, то на колени. Кире он нравился, ведь он не злился на нее за то, что она пыталась спасти жизнь Харуто. Она не понимала и это. Она думала, что Янмей обрадуется, что она пыталась помочь, будет гордиться. Но Янмей смотрела с упреком. И каждый раз, когда Харуто сталкивался с ёкаем, он смотрел на нее и говорил ей не лезть, словно она была плохо обученным щенком. А потом он уходил, и его били. Он должен быть покрытым ранами, но они быстро заживали.

Когда наступила ночь, она стояла на крыльце гостиницы с оммедзи, который сидел на ступеньки, засыпая. Его глаза слипались, голова склонялась. А потом он вздрагивал и ворчал что-то под нос. Кира не знала, почему была с ним, но он злился на нее, и она хотела загладить вину.

Гуан появился с новым кимоно на руке, тускло-желтым с вышитыми осенними листьями. Он накинул хаори на плечи Харуто, чтобы не беспокоить его, но оммедзи даже не дрогнул. А потом старый поэт ушел искать им еду.

— Что? — спросил Харуто. Он не поднял головы, просто сидел на крыльце, горбясь. Люди двигались по улице перед гостиницей, некоторые помогали раненым или тушили огонь, другие старались жить, несмотря на вторжение духов. Стражи тоже были там, четверо следили за Харуто, как и приказала судья. — Ты стоишь и смотришь на меня. Почему?

Кира села рядом с Харуто. Она даже не думала, что он заметил ее.

— Что такое онрё? — спросила она.

Он приподнял голову и взглянул на нее краем глаза. А потом он вздохнул.

— Это ты.

Кира теребила хакама, сжимала темную ткань пальцами. Она вряд ли получила бы прямой ответ. Она ощущала, что было важно знать, кто она.

— Ты не знаешь, кто ты? — спросил он у нее. А потом посмотрел на Янмей, которая точила клинок нагинаты. Шики стояла на улице перед Янмей, ее мохнатое тельце было в снегу, она смотрела, как Янмей двигала клинком по камню.

— Она — унгайкьо, — сказала Янмей. — Я спасла ее из зеркала десять лет назад.

Харуто прищурился, глядя на нее.

— Унгайкьо — ёкай, который появляется, когда кого-то убили, пока он смотрел в зеркало, — он посмотрел на Киру, словно это должно было что-то значить, но ничего не было. Она слабо помнила жизнь до плена в зеркале. До ее убийства, видимо. А потом размытый период в зеркале, чувства одиночества и гнева, а потом десять лет свободы после того, как ее выпустила Янмей.

Она помнила время в Хэйве с Янмей. Как она цеплялась за ее хакама, пока Янмей представляла ее другим ученикам. Кира боялась, ходила за Янмей в ее комнату, а не спала с другими учениками. Она две недели спала в кровати Янмей комочком, прижавшись к ней. Но Мудрец остановил это, приказав Кире спать в общежитие. В ту ночь над ней стали издеваться.

Даже когда Кире запретили спать в комнате Янмей, Кира ходила за ней. Она смотрела, как Янмей тренируется с нагинатой, ее потрясало то, как она крутила оружие в руках, двигалась по траве в снегу во дворе академии, плавно переходя из одной позы в другую. Однажды Кира сбежала с урока политики, истории или чего-то еще скучного, увидела тренировку Янмей. Она смотрела какое-то время, потом нашла себе метлу. Когда она вернулась, она стала повторять движения Янмей на снегу. Она не смогла, у нее не было такой грации. Но Янмей не ругала ее за пропущенный урок, не смеялась над ее неудачами. Она просто замедлила движения, порой исправляла то, как Кира держала метлу. Кира не помнила время до Янмей, не помнила старую жизнь и плен в зеркале, но даже если бы она могла все это вспомнить, время, проведенное за тренировками с Янмей, точно осталось бы ее любимым воспоминанием.

Шики прошла к Харуто, забралась на его колени и закрыла глаза. Она стала тихо посапывать через мгновения.

— Онрё — ёкаи, которые вернули что-то из своей человечности, — сказал Харуто. — Порой — оставшись после совершенной мести, порой — другим методом.

— Каким? — спросила Кира.

Харуто вздохнул и посмотрел на нее утомленными глазами.

— Не знаю, — он поднял руку, не дав ей задать еще вопрос. У нее были десятки вопросов в голове, молящих быть озвученными. — Я знаю только то, чему меня учил старый наставник, когда я становился оммедзи, а он знал мало. Никто из оммедзи не видел онрё и выжил, чтобы рассказать об этом, — он почесал шерсть Шики. — Онрё — наполовину ёкаи, наполовину люди. Меня учили, что это делает их сильнее, и…

— Почему? — спросила Кира. — Или как? — ей нужно было знать, было важно понять себя.

Харуто взглянул на нее, опустил взгляд и вздохнул.

— Думаю, дело в ци. Люди создают свою ци. Она питает нас, дает нам силы. Для духа нужна ци, чтобы существовать на земле. Но духи не могут создавать себе ци на земле. Когда многие духи приходят сюда, они могут существовать, пока у них есть ци, а потом они угасают и возвращаются на небеса. Некоторые, как инугами, питаются от шалостей. Так они получают энергию, чтобы остаться тут. Другие, как ёкаи, забирают ци у людей. Некоторые — пугая их, другие — убивая их. Редко ци передают по доброй воле. А есть духи-спутники, как этот комок шерсти, — он постучал Шики по голове, она перестала храпеть, открыла глаза и попыталась игриво укусить его палец. — Она берет мою ци. Пока я жив, у нее есть энергия, чтобы оставаться на земле. И когда я, наконец…

Шики перестала кусать его палец и запищала.

— Верно, — сказал Харуто. — Если я, наконец, умру, она угаснет и вернется на небеса.

Кира нахмурилась. Учителя в Хэйве пытались рассказать ей о ци, но она никогда не понимала их слова.

— Как отличаются онрё? — спросила Янмей, все еще водя клинком нагинаты по точильному камню.

Харуто пожал плечами.

— Онрё создают свою ци, как люди. Им не нужно питаться людьми. Они почти всегда не привязаны к шинигами или богам. И, как вы уже поняли, у них странные техники.

— Как у паучихи? — спросила Кира. — Эм, Сифэнь. Она сказала, что ее зовут Сифэнь.

Харуто кивнул.

— Она была йорогумо. Когда-то была. Убита пауками, явно подлым образом. Обычно йорогумо выглядят как большой паук с лицом человека, их настоящим лицом, на животе. Или тело паука и торс человека. Но эта обрела часть своей человечности и… кхм, ты видела, какой она стала.

Кира поежилась. Ей не нравилась паучиха. Белая, как личинки, плоть, лапы и бездонные черные глаза… Она ощутила холод и обняла себя.

— Я тоже была другой? Когда была унгайкьо?

Харуто пожал плечами и посмотрел на Янмей, словно у нее был ответ. Ладони Янмей дрогнули, клинок замер на камне.

— Нужно спросить того, кто видел тебя до того, как ты освободилась из зеркала, — сказал Харуто.

— Я была другой? — спросила снова Кира. Она помнила о времени в зеркале только то, что оно казалось вечностью и ощущалось как ловушка. Она помнила гнев, отчаяние и одиночество. И порой надежду, смешанную с… Она не могла вспомнить. Все ускользало от нее, когда она пыталась, что-то внутри поглощало это. Что-то ждало внутри. Черная яма, которая зияла и поглощала все.

Янмей посмотрела на нее печально, отвела взгляд, ее клинок снова двигался по камню.

— Это не важно.

Шея Киры чесалась, словно насекомое ползало по ее коже. Она слышала треск стекла, и вдали звучала тихая песня, она не могла даже различить мелодию.

— Ты! — толстая судья неслась по дороге к ним, вооруженные стражи следовали за ней. Кира снова слышала хруст стекла, трещина поползла по ее щеке. Она улыбнулась. Пора было поиграть. Она тряхнула запястьями, сжала зеркальные кинжалы в руках. Она повернула их к приближающимся солдатам, заставила их увидеть новых монстров, вылезающих из разбитых зданий, когти были в крови, тянулись к ним. Пара солдат вырвалась из строя и взмахнула копьями, целясь в пустоту.

— Кира, нет! — сказала Янмей. Она вскочила на ноги и встала перед Кирой, преградив ей вид.

— Но они хотят нам навредить, — сказала Кира. Она не понимала. Они были вооружены и агрессивны. Было лучше напасть первой.

— Мы не нападаем на людей без причины, — сказала Янмей. — Никогда. Посмотри на меня, Мирай.

Кира взглянула на Янмей, на тревогу на ее лице, и она разбилась, осколки зеркала упали вокруг нее, звякая об пол крыльца. Она хотела напасть на них, но зуд под ее кожей пропал. Она опустила взгляд и разбила кинжалы, кусочки упали на снег с другими ее осколками. Она вздохнула, от усталости тело казалось сделанным из камня.

— Прости. Я не понимаю.

— Это их дом, — тихо сказала Янмей, опустила на щеку Киры дрожащую ладонь. — И они боятся.

— Меня?

— Да, — сказала Янмей. — Они не понимают тебя, и ты намного сильнее, чем они, — это ощущалось как Хэйва. Янмей всегда говорила, что другие ученики боялись, потому обзывали ее, и они перестали бы, как только узнали ее. Они не перестали.

Толстая судья подошла к ним, и Кира подавила желание показать свой истинный гнев в окнах гостиницы за ней. Они были не так хороши, как зеркала, но любое отражение подошло бы.