Глава 1

Харуто толкнул дверь таверны и увидел пеструю коллекцию враждебных взглядов, преувеличенной дрожи, а бородатый мужчина застыл с напитком на пути ко рту. Он сделал шаг в таверну и стряхнул с сандалий снег. Он посмотрел на каждого посетителя с ладонью на катане. Все были мужчинами, некоторые были в кимоно, другие — в рабочей одежде. Хозяин суетился над глиняной чашкой, вытирая ее с пылом. Снег влетал за Харуто и падал на пол.

— С дороги, старик, — прорычал Гуан, толкая Харуто в спину и заставляя его пройти, спотыкаясь, в таверну. — Там холоднее, чем на плече снеговика.

Гуан Мен ворвался внутрь и захлопнул за собой дверь, стряхнул снег с тяжелой меховой накидки, повесил ее на крючок у двери. Миг прошел, таверна ожила. Разговоры продолжились, и о двоих прибывших почти забыли. У Гуана была чудесная привычка расслаблять окружающих, хотя он даже не пытался.

Они нашли пустой стол в углу, так близко к огню, как только удалось, и Харуто сел на колени перед ним. Он вытащил пять ритуальных посохов из держателя на спине и прислонил их к стене за собой. А потом вытащил из-за пояса катану в ножнах, опустил на пол рядом с собой. Всегда под рукой. Шинтей не мог быть без меча, хотя он уже не был шинтеем. Не был так долго, что почти забыл ритуалы. Гуан рухнул на подушку у стола, устроился удобнее. Он вытянул ноги и потер хрустящие колени.

— Я говорил, что ненавижу Ипию? — тихо спросил Гуан, пытаясь устроиться удобно. Он был маленьким мужчиной, который носил свой возраст как старый потрепанный плащ, любил достаточно, чтобы сохранить, но от него воняло плесенью, и кусочки держались вместе на нитях и надежде.

— Раз или два, — сказал Харуто с улыбкой. — Сегодня. Ты был довольно сдержанным.

— Стулья — это так тяжело? — сказал Гуан, стряхивая лед с неровной бороды. Он давно потерял волосы, но любил свою неудавшуюся попытку отрастить бороду. Он заявлял, что это согревало его лицо, хотя все еще жаловался на холод.

— Если бы у нас были стулья, ты не смог бы доставать до стола, — отметил Харуто.

Гуан заворчал, ерзая на подушке, сгибая одну ногу под собой, потом пробуя согнуть другую.

— Морковка! — выругался он. — Хотя бы дайте подушку побольше.

— Ненавижу твою клятву, — сказал Харуто. Он провел рукой по длинным волосам, стряхивая с них снег. Он поежился, кусочек льда скользнул по его спине.

— Мне плевать на то, что ты ненавидишь, старик, — сказал Гуан и рассмеялся.

Хозяин прибыл и поклонился им. Высокий мужчина с ангельским лицом и добрыми глазами, он взглянул на ритуальные посохи у стены, его брови подпрыгнули, как бобы на барабане.

— Чего желаете?

— Мы начнем с двух бутылок вина, — сказал Гуан, отыскав среди ворчания немного веселья.

— Три бутылки, — исправил друга Харуто. — У нас скоро будет компания.

— Она тут? — спросил Гуан, озираясь. — Я ее не вижу, старик, — хозяин взглянул на них по очереди с вопросом на губах.

Харуто пожал плечами.

— И немного еды, что-то особенное, — он махнул в сторону Гуана.

Гуан порылся в кошельке, вытащил пять льен и вручил хозяину, подмигнув.

— Я храню деньги, иначе старик их потеряет.

— Старик? — хозяин снова взглянул на них. Он указал на Харуто. — Он не выглядит старым, но вы… — он замолк, увидев хмурый взгляд Гуана. — Прошу прощения, — хозяин низко поклонился.

Харуто вытащил маленькую деревянную императорскую печать из рукава кимоно и поднял ее.

— Если сможете повесить это перед баром, пока я тут, я буду благодарен.

Глаза хозяина загорелись, как солнце.

— У нас есть для вас работа, мастер оммедзи. Ждите тут, я принесу еду, — мужчина поклонился с уважением, схватил печать и ушел.

— Работа, работа, работа, — бормотал Гуан. — Я многое отдал бы за выходной.

Харуто фыркнул.

— Один из нас должен зарабатывать.

— Ха! — воскликнул Гуан. — Я очень популярен в Хосе, кстати.

— Вот и нет.

— Властные люди посылали мне подарки, чтобы я написал их истории.

Харуто закатил глаза. Они повторяли этот разговор каждый день с тех пор, как покинули Бан Пинь.

— Это не так.

— Женщины в восторге от моих слов.

— То было двадцать лет назад.

Гуан прищурился, глядя на Харуто.

— С жестокими словами вонзается кинжал. Лед треснет, а под ним найдется чистая вода.

Харуто рассмеялся.

— Ты — ужасный поэт.

Гуан почесал ладонью бороду и кивнул.

— Признаю, это было не лучшее мое творение.

Хозяин принес им три бутылки вина и чашки. Харуто налил себе чашку, другую отставил. Через какое-то время черепашка выползла из кухни, прошла к столу. Она остановилась рядом с Гуаном, посмотрела на стареющего поэта и постучала по столу коренастой лапкой.

Гуан взглянул на черепашку.

— Сделай сама.

Черепашка еще раз попыталась поднять лапу достаточно высоко, чтобы забраться на стол, посмотрела снова на Гуана. А потом открыла рот и свистнула.

Гуан вздохнул и поднял черепашку с пола, перевернул ее и опустил на стол панцирем вниз. Черепашка болтала лапками в воздухе.

— Это немного подло, — сказал Харуто.

Гуан фыркнул.

— Она сможет перевернуться, если захочет. Просто ей нравится изображать беспомощность, — он склонился и смотрел на черепашку, ткнул ее пальцем, и она закрутилась.

С хлопком темный комок шерсти размером с котенка вылетел из черепашки. Она выглядела как большой комок пыли с огромными глазами и тонкими волосатыми ногами. Она прошла по краю стола, пока черепаха махала лапками в воздухе. Шики была игривым маленьким духом, который любил захватывать зверей, но она редко думала, в каком положении оставляла их, когда покидала. Она смотрела на Гуана огромными мерцающими глазами, вытащила из пушистого тела тонкую руку и погрозила ему, тихо чирикая.

— Что она говорит? — спросил старый поэт.

Харуто улыбнулся.

— Что ты — грубый нахал.

Гуан поставил черепашку на лапы и опустил на пол.

— Я не должен был спрашивать, — черепашка повернулась и ушла к кухне.

Шики закончила тираду и прошла к третьей чашке вина. Ее тонкие ноги казались достаточно сильными, чтобы поддерживать ее вес, и она всегда казалась неуклюжей в своем естественном облике. Наверное, потому она часто захватывала зверей. Она села на столе перед чашкой вина, ее ноги пропали, словно и не существовали, черные лапки с дрожью подняли чашку. Широкий рот открылся в глубинах ее шерсти, и она проглотила вино одним махом. Она облизнула губы, и ее рот пропал, словно его там и не было. Она была спутником-духом Харуто, сколько он помнил, но ее причуды всегда вызывали у него улыбку.

— Чудесно, — сказал Гуан.

Харуто пожал плечами.

— Нет-нет-нет, — сказал хозяин, когда принес две миски горячего бульона. — Никаких… кхм, зверей? Они пугают мою черепаху.

Шики взглянула на хозяина, моргнула, а потом посмотрела на Харуто и чирикнула.

— Шики — не зверь, — сказал Харуто. Он вел этот разговор с каждым хозяином таверн в Хосе, Ипии и Нэш. Может, не Нэш, но тем было плевать, даже если ты брал с собой в таверну лошадь. — Она — дух.

Хозяин таверны пялился миг то на Шики, то на ритуальные посохи у стены.

— Ёкай? Это хуже.

— Она — не ёкай, — возразил Харуто. — Она — дух-спутник. Мой дух-спутник.

Гуан фыркнул.

— Ёкаи устраивают проблемы. Она устраивает проблемы. В чем разница? — Шики хмуро посмотрела на него.

— Ты не помогаешь, Гуан.

Хозяин таверны стоял с красным лицом, держал их еду.

— Шики, — Харуто кивнул ей. Она встала, закружилась на месте, запрыгнула на плечо Харуто, долгий миг смотрела на хозяина, моргнула и исчезла. Харуто все еще ощущал ее пушистый хвостик, щекочущий его шею. Он заплатит за это позже. Шики ненавидела быть невидимой.

— Я думал, вы убиваете ёкаев? — сказал хозяин, опуская миски на стол.

Харуто скривился.

— Я — оммедзи, — сказал он. — Мы не убиваем духов. Точнее, убиваем, но злых. В основном, ёкаев. Шики — не ёкай.

Гуан сделал глоток вина и вытер лицо рукавом.

— Я написал пару стихотворений о его деяниях. Например, «Бой двух мостов»? Как там? Два моста пересекали реку Шо, но видно было лишь один. Другой в неизведанное вел…

— Гуан, — Харуто покачал головой. Стихотворение было ужасным и не показывало их в хорошем свете.

Хозяин таверны нахмурился и поманил одного из посетителей. Приземистый мужчина с растрепанными волосами и фартуком в старой крови с поля боя встал из-за людного стола и подошел.

— Нобу, — хозяин указал на Харуто. — Расскажи им.

— Уверены? — спросил мужчина в фартуке.

Хозяин кивнул.

— Он — оммедзи, даже с императорской печатью, — он указал на деревянную печать, которую Харуто попросил повесить на баре.

Нобу взглянул на печать, потом на ритуальные посохи, а потом на Харуто.

— Вы слышали о Воющей Женщине?

Гуан рассмеялся и сделал еще глоток вина.

— Слышали ли мы о Воющей Женщине? — он скрестил ноги, опустил ладони на колени и склонился над столом. Он собирался рассказать им историю. — А вы?

* * *

Давным-давно, еще до десяти воюющих королей Хосы и Кровавых двигателей Кохрана, мир был спокойнее. Хара Чинами, девушка с глазами сокола и уверенными, как скала, руками любила рисовать, создавала лучшие картины во всей Ипии. Ее умением так восторгались, что Исэ Кацуо, император Ипии, несмотря на ее скромное происхождение, захотел даровать ей часть нарисовать его. Сделать его бессмертным ее кистью. Но Хара взглянула на императора, и ее проницательный взгляд увидел, что было за поверхностью мужчины, ведь это было ее истинной техникой — не умение смешать краски, не мазки кистью, а умение видеть правду всего. Она отказала императору Исэ, заявив, что рисовала только пейзажи. Долины, такие красивые, что на них нельзя было смотреть без слез, реки, такие похожие на настоящие, что потоки мазков уносили смотрящих.

Император Исэ не обрадовался. Он ведь был императором, а никто не отказывал императору. Он пришел к ней снова на следующий день, потребовал, чтобы она сделала его бессмертным, нарисовала его таким ярким, чтобы все, кто видел картину, рыдал. Она снова отказала, Хара была крепкой, как деревья конара на горе Сока. Ее не мог запугать даже император. Он был не первым властным человеком, который требовал что-то от нее.