Папа смягчается.

— Жду тебя завтра в офисе. Надо обсудить ситуацию.

— Не могу. Занят. Прости. — Ладно, даже я знаю, что звучит саркастично.

— Ты нам нужен во время кампании. Я никогда не настаиваю на твоем присутствии, но есть стратегии, в разработке которых необходимо твое участие. Ты ведь все еще в моей команде?

— Только лишь потому, что уволив меня, ты будешь выглядеть дерьмовым отцом в глазах таблоидов.

Папа в бешенстве, но в присутствии Мэтта пытается сдержаться. Насилие отец не признает. Он вообще не проявляет эмоций, если не считать вечно стоического выражения лица. Самое большое, что когда-либо делал мой отец — угрожал вычеркнуть меня из завещания. Но вот он сейчас стоит здесь, весь покрасневший от ярости. Впервые в жизни задумываюсь, что будет, если я надавлю сильнее.

— Когда ты уже, наконец, забудешь то, что я сделал для тебя в колледже? —

Папа разговаривает со мной как с капризным ребенком.

Возможно, в некотором смысле, он и прав, если учесть, что вся эта история с Мэттом — трюк, цель которого вывести отца из себя. И все же, это не я пытался держать его под колпаком. Как раз наоборот. И так было всегда. Но на этот раз, будь я проклят, если позволю себя контролировать.

— Хочешь сказать: то, что ты сделал со мной. Не для меня.

— Если бы тот парень действительно был любовью твоей жизни, то не согласился бы уйти за жалкие пятьдесят тысяч и оплату обучения. Учитывая, что знал, сколько у тебя денег. Поверь мне, он, — отец указывает на Мэтта, — ничем не отличается.

Из горла Мэтта вырывается рык, я замираю. Не могу пошевелиться. Не могу подобрать слова, чтобы достойно ответить. Единственное, что приходит на ум — большое и жирное «иди в жопу», но не уверен, стоит ли оно того.

Так что мы продолжаем молча стоять в прихожей, сверля друг друга взглядами.

— Увидимся завтра, — наконец изрекает отец и выходит за дверь.

Мои глаза прикованы к месту, где он только что стоял. Отец прекрасно знал, что именно сможет заставить меня отступить, и сказал это. Ну конечно, он должен был упомянуть Натаниеля и сыграть на моей неуверенности в себе. Это же отец. И совершенно неважно, что он прав, потому что у нас с Мэттом все понарошку.

Тем не менее почему-то мысль о Мэтте, берущем плату за то, чтобы исчезнуть, скручивает все внутренности от ужаса. Мне, наоборот, следовало бы убедить его принять деньги. Легкая прибыль. Прощальный бонус.

Я проглатываю гнев и встречаюсь глазами с Мэттом.

— Кажется, полный облом, да? — говорю я, возвращая на лицо маску безразличия, хотя сердце готово выскочить из груди.

— Он подкупил твоего бойфренда?

Естественно, Мэтт ничего не упускает.

— Не хочу говорить об этом. — Я направляюсь на кухню, смочить пересохшее горло, но в последний момент оборачиваюсь. — И если расскажешь о случившемся Дэймону или Мэддоксу — сделке конец.

— Они не знают? Кто-нибудь вообще знает?

— С чего мне кому-то рассказывать, что мой парень, с которым я планировал «долго и счастливо», решил, что моя красная цена — пятьдесят кусков?

— Хм, чтобы найти его и надрать задницу?

Черт, его ответ заставляет меня улыбнуться.

— Он того не стоит.

— Это из-за него ты не заводишь постоянные отношения?

— А ты все еще девственник из-за страха быть геем? — огрызаюсь я.

У Мэтта отвисает челюсть. Не следует удивляться. Я надменный засранец, и веду себя соответственно. Спросите любого. Воспользовавшись заминкой, я выхожу из комнаты и, наконец, наливаю себе воды.

Слышу за спиной шаги.

— Не делай этого.

Боже, он говорит, как Дэймон.

— Не делать чего?

— Не соскакивай с темы. Ты пытаешься унизить меня, чтобы не говорить о собственном дерьме. Не выйдет.

Я залпом осушаю стакан.

— Не собираюсь с тобой это обсуждать. Нет, не так: здесь нечего обсуждать. Я должен был думать головой, прежде чем влюбляться в студента, живущего на стипендию, и именно я был настолько глуп, что последовал за ним в колледж, в уверенности, что отцу до нас не добраться. Мой бывший был мудаком. Мой отец оказался еще бо́льшим мудаком. Конец истории.

Внезапно сильные руки обнимают меня, и от этого простого прикосновения бешено колотящееся сердце начинает успокаиваться.

— Кто бы мог подумать, что мы с тобой найдем что-то общее, и это окажется проблема с отцами, — пытаюсь я отшутиться.

— Прости, я был предвзят. Думал, раз у тебя куча денег, тебе легко живется.

Я провожу пальцами по его мощному предплечью.

— По-разному бывает.

— И мне жаль, что в твоей жизни столько мудаков, — добавляет Мэтт. — Обещаю, что постараюсь не стать одним из них.

Улыбаясь, я прислоняюсь к нему спиной.

— Ты не так уж плох.

— Когда не угрюм, ага.

— Говорят, секс делает угрюмых счастливыми.

Мэтт стонет мне в затылок, толкается бедрами и упирается членом в мою задницу.

— Я готов, если ты не против.

Да, точно готов. Чувствую, как он становится тверже.

— Вот сейчас и узнаем, сверху ты у нас или снизу, — изрекаю я.

Мэтт смеется, его дыхание щекочет мою кожу, и меня пробирает сладкая дрожь. Закрываю глаза, чтобы насладиться этим ощущением.

— Уверен, мне будет хорошо в любом случае.

Мои веки распахиваются, я оборачиваюсь, не размыкая объятий.

— Откуда ты знаешь?

Мэтт криво улыбается.

— У меня дома столько игрушек, хоть секс-шоп открывай.

— Блядь, как же заводит.

Мэтт наклоняется, целует меня за ухом и спускается к шее. Он обхватывает руками мои бедра и притягивает к себе.

— И я опробовал их все. Все. До. Единой.

Мой член наливается и пульсирует, требуя свободы. Картинки, что рисует воображение... черт.

— Не подумай, что я извращенец, но хотелось бы как-нибудь увидеть своими глазами.

Мэтт смеется.

— И вовсе ты не извращенец.

— Как бы я ни жаждал лишить твою задницу девственности, сейчас я хочу, чтобы ты меня трахнул.

Мне это нужно. Нужно отключиться от всего этого дерьма с отцом. И лучшим проявлением бунта будет член в заднице. Да так, чтобы потом ходить в раскорячку. Я видел агрегат Мэтта. После него точно прямо не походишь.

— Не собираюсь отказываться, — шепчет Мэтт.

Мы переплетаем пальцы, и я тащу его вверх по лестнице на третий этаж. Мэтт присвистывает, когда мы заходим в спальню.

— Ты всегда так будешь реагировать? При каждом упоминании о моем богатстве?

— Да.

— Тебе скоро надоест.

Мэтт снова присвистывает, но когда я смотрю в упор, вскидывает руки, сдаваясь.

— Все, все. Наверное.

— Хорошо. Теперь мы можем приступить к траху.

Он с хищным взглядом толкает меня на огромную кровать, и мне ужасно нравится этот внезапный всплеск доминирования. Мэтт скидывает рубашку и садится на меня верхом. Его рот накрывает мой, и Мэтт рычит, когда я толкаюсь бедрами. Он тянет меня вверх, чтобы я тоже мог стянуть рубашку, затем расстегивает мой ремень и просовывает пальцы в штаны, обхватывая член.

Я откидываю голову, пытаясь сдержать стон и дрожь, охватившую тело. К плотной хватке Мэтта можно пристраститься.

Руки блуждают сами по себе, ощущая твердость могучих бицепсов и груди Мэтта. Вспомнив, как он отреагировал в самолете, нежно сжимаю его сосок. Мэтт тут же отталкивает мою руку. Я отстраняюсь, сбитый с толку.

— Я сейчас кончу.

— От того, что я поиграл с твоим соском? Значит, надо продолжить. Потом буду всем хвастаться, до чего я хорош.

Мэтт откидывается на пятки и смеется, когда я снова пытаюсь ущипнуть его.

— Черт, если ты можешь получить оргазм только от этого, из тебя выйдет отличный «нижний».

— Это талант и проклятие.

— Тебе нужно их проколоть.

— Не могу. Профессиональный риск.

— Мы еще к этому вернемся. Прямо сейчас ты мне нужен.

Мэтт поднимается с кровати. Не сводя с меня голодного дикого взгляда, он снимает джинсы, затем боксеры. Это заводит не по-детски, и я замираю. Глаза неотрывно следят, как сильная рука Мэтта опускается к члену и начинает медленно его поглаживать. Внезапно все становится слишком реальным. Воздух сгущается, и меня охватывает чувство вины.

Мэтт замечает мою нерешительность и наклоняет голову.

— Что не так?

— Не знаю. Разве это не должно быть... чем-то бо́льшим?

— А?

— В смысле, для тебя. Это же твой первый раз. Он должен быть... больше. — Не знаю, как еще объяснить. — Больше, чем просто быстрый трах, с кем-то получше.

Мэтт мученически вздыхает.

— Я тебе уже говорил, что не считаю себя девственником. Просто хочу попробовать что-то новое. Никакой романтики и любви до гроба. Я же не девица в ночь выпускного.

— Не надо себя недооценивать. Ты бы выглядел горячо в вечернем платье.

Мэтт показывает мне «фак», и напряжение между нами слегка ослабевает, но сомнения меня уже обломали. Точнее, мой стояк. Я не настолько хорош, чтобы быть первым для кого-либо. Всем, кто пытается стать мне ближе, я причиняю боль до того, как сделают больно мне. Не хочу, чтобы Мэтт пополнил этот список. Прежде я не заботился о чувствах других. После того, как обидел Арона, всячески избегал подобных ситуаций. Но, мать вашу, я так сильно хочу Мэтта.

Мэтт снова садится на меня верхом и толкает на кровать. Голый футболист на мне — достаточная причина, чтобы член вернулся к жизни. Вполне научно-объяснимое явление. Долбаная химическая реакция.

— Ноа, я знаю, о чем ты. Не парься, приставать потом не буду.

— Я и не парюсь. И совсем бы, кстати, не возражал, если бы приставал.

Мне нравится эта часть отношений — когда все ново, легко и весело. Пугает настоящая привязанность, которая приходит после. Мэтт сказал, что не ищет отношений. Как только он уедет в футбольный лагерь на предсезонные тренировки, между нами все закончится. Возможно, придется первое время соблюдать приличия, но долго это не продлится.

— Хватит думать, переходи к делу, — прерывает мои мысли Мэтт.

— Технически, делать будешь ты.

— Хорошо. Согласен. Теперь поторопись и сними, в конце концов, эти гребаные штаны.

Я приподнимаюсь на локтях, и он слегка отстраняется.

— Ты начинаешь говорить, как я. Дэймон меня убьет, если ты превратишься во второго Ноа Хантингтона.