Глава 9

МЭТТ

Несмотря на то, что улицы Нью-Йорка буквально кишат людьми, впервые за несколько месяцев я не чувствую неловкости на публике. Успокаивает то, что журналисты думают, будто мы еще на Бермудах. Я тянусь к руке Ноа и переплетаю наши пальцы.

— Что ты делаешь? — спрашивает он.

— Хотел кое-что попробовать. Так странно. Я держу парня за руку на людях и не психую из-за этого. Это вроде как... классно.

От меня не ускользнуло, что вчера вечером Ноа закрылся. Почти сразу же, как я в него вошел. Когда он отвернулся, я понял, что делаю секс слишком личным. Ноа избегает серьезных отношений. А у нас они ненастоящие. Просто трах. И притворство на камеру.

Здесь, на улице, когда никому до нас нет дела, мне хочется знать, каково это — быть с кем-то. Как в мою жизнь впишутся отношения после того, как буря из дерьма в прессе уляжется.

— Маленькие радости, да? — Ноа кивает на наши руки.

— Не маленькие. Особенно для меня.

Ноа вздрагивает.

— Извини. Просто я открыто держусь с парнями за руки уже сколько... восемь лет?

Довольно легко привыкнуть к этому как к данности.

— Если тебя напрягает, я пойму. Просто хотел почувствовать, каково это. — Я пытаюсь высвободить руку, но Ноа сжимает ее крепче.

— Нет, все в порядке. Просто это было так... «по-бойфрендовски», а у меня, ввиду некоторых обстоятельств, давно такого не было.

Теперь, когда я знаю настоящую первопричину, то не могу винить Ноа за сдержанность.

— Все хорошо, — говорю я и продолжаю держать его за руку.

Тот факт, что такая мелочь является для меня огромным достижением, давит просто адски. Как получилось, что широченную улыбку на лице двадцатитрехлетнего мужика вызвало то, что обычно испытывают в подростковом возрасте?

— Куда идем? — любопытствует Ноа.

— Я тут где-то видел кофейню. Хочется сходить куда-нибудь, пока есть возможность. Через несколько дней все снова станет дерьмово.

— Ты вытащил меня из постели, чтобы пойти выпить кофе? Если бы ты дал мне поспать, необходимость в кофе отпала бы сама собой. К тому же, чем чаще мы будем выходить, тем больше шансов, что нас вычислят.

— Я согласен на все, что мир готов мне предложить. Не могу я днями безвылазно сидеть в твоем доме. Так и крыша может поехать. Еще нужно найти поблизости спортзал.

Ноа резко останавливается.

— Я собирался держать это в секрете, потому как знал, что потеряю тебя, стоит тебе узнать, что в подвале полно тренажеров. Можешь воспользоваться, пока живешь со мной.      

— И долго ты собирался скрывать?

— Ждал, пока спросишь. И, смотри-ка, — Ноа бросает взгляд на свой «Ролекс», — ты смог продержаться один минет, один трах, а потом еще целых двенадцать часов.

— Ты прям прирожденный оратор.

Беззаботному отношению Ноа к миру можно только позавидовать. Его жизнь далека от того совершенства, которое я себе нарисовал, но Ноа ничему не позволяет себя сломить. По крайней мере, внешне.

Я притягиваю его к себе. Ноа кряхтит, впечатавшись в мое твердое тело.

— Что ты делаешь? — спрашивает он.

— Знаешь, что еще я никогда не делал на людях?

Глаза Ноа сканируют улицу.

— Ну, минет ты мне здесь сделать не сможешь... ой, минуточку, ты уже делал такое на публике.

Я щипаю его за задницу.

— Не минет. И, кстати, клуб не считается. Если бы не идиотские фотографии, тот случай никогда не получил бы огласку.

— Так чего же ты не делал на людях?

— Поцелуй меня, — требую я.

— Это приказ?

— Просто сделай это уже.

Ноа наклоняется ко мне.

— Именно эти слова ты будешь выкрикивать позже.

Он прерывает мой смех, прижавшись губами к моим. Я просто жалок, потому что чувствую всплеск адреналина от сознания, что Ноа целует меня прямо на обочине. Его рот. Не знаю, что в нем такого особенного — может то, что Ноа любит брать главенство и контроль в поцелуе. А может, то, что он так сильно меня заводит, что я согласен на любое проявление физического влечения. В чем я точно убежден, так это в том, что хочу от него большего. Хочу все, что Ноа готов дать, даже если ненадолго.

Когда он отстраняется, я пытаюсь его остановить — мне хочется еще, — но Ноа не позволяет.

— С удовольствием продолжил бы целоваться с тобой, но, хотя мы и не в каком-нибудь маленьком городишке в Теннесси, люди не всегда рады видеть, как два чувака обжимаются. Даже в Нью-Йорке. Печально, но факт.

— Точно.

Ну конечно. Может, я и получил больше свободы, но это не значит, что общество не попытается запихнуть меня обратно в клетку.

Ноа продолжает держать меня за руку, и мне нравится ощущать его гладкую кожу в своих грубых ладонях.

— Кроме того, продолжи мы в том же духе, поцелуем бы это не ограничилось, а непристойное обнажение по каким-то глупым причинам считается преступлением.

Я делаю мысленную пометку поблагодарить Дэймона за то, что свел меня с Ноа. Прямо сейчас он именно тот, кто мне нужен. Его пофигизм и уверенность в себе вызывают зависть. Я хочу быть на него похожим. Ну, может, не в плане страха отношений, хотя не факт, что я бы не был таким же, поступи так со мной отец. Если бы я не был геем и встречался с девушкой, отец сделал бы все, чтобы заставить ее исчезнуть. Может, будь я натуралом, вообще не попал бы в НФЛ — и необходимости использовать футбол как прикрытие не было бы. Возможно, жил бы сейчас в трейлере, по соседству со своей сестрой и ее дружком, и растил шестерых детей вместе с их мамочкой.

Я содрогаюсь от этой мысли.

В кофейне Ноа занимает свободный столик, а я делаю заказ. Когда я ставлю на стол чашку кофе, Ноа едва меня замечает. Подперев голову рукой, он неотрывно смотрит в одну точку.

— Что с тобой? — спрашиваю я.

Ноа вздрагивает и переводит взгляд на кофе, затем на меня.

— Извини. Плохо спал ночью. Это мне поможет. — Он обхватывает пальцами чашку.

— А я спал как младенец. Наверняка секс помог. После вчерашнего я готов пнуть себя под зад за то, что боялся открыться раньше. Все должны знать, какая отличная штука — секс.

Ноа ухмыляется, как будто может прочесть мои мысли.

— О чем думаешь? — Черт, видимо, и в самом деле может.

Я наклоняюсь к нему и тихо говорю:

— О том, что у нас еще три дня до «возвращения» из круиза, и на эти дни в моем расписании только два пункта: тренироваться и трахаться.

— Знаешь, если уйдешь из футбола, наверняка сможешь найти кого-нибудь, и тогда вся твоя жизнь станет такой.

— Думаешь, стоит бросить футбол? — спрашиваю я.

Ноа ерзает на стуле.

— Нет, но даже если вся эта затея с контрактом не сработает, твое будущее не будет таким уж страшным.

— Месяц назад мне так не казалось. — Голос срывается, хоть я и пытаюсь это скрыть. — У меня ничего не было. Если не получу контракт, у меня будет...

— Возможность делать со своей жизнью, что душе угодно. Вернуться в колледж и изучать архитектуру. Стать футбольным тренером. Жить в роскоши на миллионы, которые уже заработал.

В чем-то Ноа прав. У меня есть парень по финансам, который занимается моим инвестиционным портфелем, а трачу я относительно мало. Я посылаю деньги родителям, помогаю растить братьев и сестер. Еще у меня есть квартира в Фили, которую я, как дурак, купил, вместо того, чтобы оформить аренду. Если продам лофт и вложу вырученные деньги с умом, то при желании смогу не работать больше ни дня в жизни. Но думать об этом еще слишком рано. Мне кажется, как только допущу такую мысль, это будет означать, что я сдаюсь.

— Я еще не готов попрощаться с футболом.

— И ты мне будешь говорить, что он у тебя не в крови. Прими это, Мэтт. Твоя суть есть футбол. Вместо плоти и крови у тебя свиная кожа, как у мяча.

— Это... довольно жутко звучит.

— Всегда пожалуйста.

Когда чашка Ноа пустеет наполовину, я поднимаю тему, которую во имя безоблачности наших «отношений» наверно стоило бы избегать:

— Эм... так... ты собираешься сходить к отцу?

— Ответ — большое жирное «нет».

— Можно спросить, зачем ты вообще на него работаешь?

— Он не дает уволиться и не рискует уволить меня сам, опасаясь реакции прессы, как я уже вчера говорил.

— Значит, политиканство — не твой путь? — спрашиваю я.

— Меня не интересуют игры сильных мира сего. Помощь людям не является целью политиков. Им хочется лишь увеличить свой капитал, сделать своих друзей богаче, даже если для этого придется дурить простой народ, который действительно нуждается в деньгах.

— Без обид, но не думаю, что ты так уж часто жертвуешь свои кровные на всякие добрые дела.

Ноа хмурится.

— У меня есть финансовые консультанты, они ограничивают мои расходы. Я делаю пожертвования, когда это возможно, но эти финансисты работают на семью и не дадут никому из нас пустить деньги по ветру. Так что можешь считать меня великовозрастным детиной, все еще получающим пособие. Так уж в моей семье заведено.

— Почему ты не...

— Давай закроем тему.

Понимая, что не имею особых прав, я прекращаю расспросы и откидываюсь на спинку стула.

Ноа допивает кофе.

— Готов возвращаться? Я подумал, если ты не сильно рвешься тренироваться и согласен потягать железо чуть позже, мы могли бы вернуться в постель. Не для того, чтобы спать.

Думаю, я никогда еще не пил кофе так быстро.

В следующие три дня кофейня — единственное место, куда мы с Ноа выбираемся из дома. Каждое утро я встаю в пять, несколько часов тренируюсь в подвале, затем делаю пробежку до кофейни, беру кофе для Ноа, возвращаюсь и бужу его минетом. После первого раза я понял, что стаканчик кофе — недостаточный стимул для Ноа, чтобы проснуться.

— Я мог бы к этому привыкнуть, — бормочет он, когда я, наконец, залезаю на кровать.

Я беру стаканы кофе с прикроватной тумбочки, протягиваю один Ноа, делаю глоток из другого и прислоняюсь к изголовью кровати.

— Мог бы, но не получится. Я должен вернуться в Фили сегодня. Надо забрать машину.

— Не-а. Не беспокойся об этом. Перед тем, как покинуть корабль, я отдал ключи Мэддоксу и Дэймону. Они ее пригонят.

Я замираю, не донеся кофе до рта.

— Ты... ты позволил им сесть за руль моей машины? Ты стащил ключи?