Глава 6

Неизвестно кому и каким образом пришла в голову светлая мысль одарить детей из нашей деревни путёвками в летний лагерь. Смешно по своей сути. И ладно бы лагерь тот находился на берегу моря или в другом каком удивительном месте, но нет: серое бескрайнее поле и ни капли воды рядом, даже хилой речки вроде нашей Малиновки там не было.

Так или иначе, когда я училась в классе третьем, в школе раздали путёвки, не воодушевившие ровным счётом никого кроме Тошки. Тот прознал, что находится лагерь рядом с музеем авиации, в котором есть настоящие самолёты, и стоят эти самые самолёты прямо на улице. То, что в музей можно и не попасть, мало тревожило Тошку. Просто быть рядом с ним — уже счастье.

Тошка боготворил самолёты и вертолёты немного тоже. Как заворожённый смотрел он на пролетающие над головой воздушные суда. Он знал их все от старых до современных, его комната была заставлена моделями всевозможных размеров. В будущем Тошка собирался стать лётчиком.

Остальные поехали в унылый и бесцветный лагерь просто потому, что это бесплатно. Всего человек десять. Бабушку охватила паника, как впоследствии оказалось не напрасная, а я так не хотела отрываться от Тани с Тошкой, что уехала со скандалом под бабушкин плач, осенённая крестом и обрызганная святой водой с ног до головы.

Я могла бы сказать, что ничего не помню из времени, что я провела в лагере. Скучно. Серо. Строгое расписание и тихий час сводили с ума. Асфальт жарил, безумно хотелось разуться и помчаться по траве, ходить по которой запретили. «Гадюки» - сказали нам. Мы не очень-то верили в их существование, несмотря на то, что в моей памяти ещё жив был рассказ Нюты большой об одном из её родственников, что косил траву и наткнулся на змею. От укуса и умер. Но то когда было!

Как то раз к нам подошла директор лагеря и тихо сказала:

- Ребята, не ходите к столовой. Там змея.

Через минуту у столовой собрались все. Гадюка лежала на асфальте, свернувшись кольцом, и не собиралась ни на кого нападать. Я не помню, что стало со змеёй. Должно быть её убили или поймали и выпустили. Хотя наверняка убили.

Главное, из-за чего я хочу забыть то лето, случилось на следующий день после появления гадюки. Она пробудила в нас тоску по новому и неизведанному. Нам хотелось видеть необычное, будоражущее кровь, а не жить загнанными в жёсткие рамки расписания среди бетонных коробок и асфальтовых дорог.

Когда наступил тихий час, оказавшийся и не часом вовсе, а двумя, мы оделись, вылезли в окно и пошли, куда глаза глядят, чему поспособствовала дыра в заборе. Мы — это я, Таня, Тошка, Генка Кислицин, Пашка Мориков и Витька Промыслов. Тошка всё хотел увидеть самолёты, и мы отправились в сторону музея, но заблудились и вышли к песчаным карьерам.

Было тихо и удушливо жарко. В стороне замер экскаватор. Мальчишки полезли на насыпь. Витька притащил откуда-то картонку, уселся сверху и с криком понёсся вниз, поднимая фонтаны песка. Тошка начал зудеть, что нужно идти к музею, спросить у кого-нибудь путь и идти. Его не слушали.

- Детсад! - насмешливо сказала Таня. - Пойдём, Груня!

Мы вдвоём повернули обратно. Тошка трусил следом и причитал, что не туда идём, что музей не там, что наверняка экскаваторщик знает, что в кабине должен быть экскаваторщик, иначе технику угонят. Не может же он оставить машину без присмотра. Сто слов в минуту без остановки. Таня уже приготовилась треснуть его по голове, когда Витька закричал, что нашёл что-то интересное. Таня вздохнула и мы поплелись к мальчишкам. Интересно ведь. Витька копал как собака — песок так и летел в разные стороны. Ухватить это интересное никак не получалось. Тошка завёл свою шарманку про музей. Тут это и случилось.

Если бы мне не объяснили, я бы и подумать не могла, что это взрыв. Просто что-то грохнуло большое и громкое, взметнулся вверх песок, заложило уши и я, не зная ещё точно, что случилось, осознала с ужасом, что там, где раньше стоял Витька — пустота. Не знаю, действительно ли там ничего не было или мозг таким образом позаботился о моей психике, но в тот момент я видела только залитого кровью Генку. Он лежал наверху словно мёртвый. Я вглядывалась в его лицо и шептала: «Моргни! Моргни!» Дальше — темнота.

Таня любила потом припоминать всякие ужасные подробности. В ответ я кричала, затыкала уши и пыталась убежать, но кое-что всё-таки услышала. Оказывается, мы помним произошедшее абсолютно по-разному. Тошкино видение ситуации осталось неизвестным. Единственное, что он говорил: «А всё-таки в кабине был экскаваторщик».

Никакого экскаваторщика я не помню. Помню только тётю Люду Промыслову. Как бежит она по улице в летнем платье в цветочек и кричит. Я должна бы думать о Витьке с Пашкой, которых больше нет, но я смотрю на большую грудь тёти Люды, которая так и норовит выскочить наружу, на её объёмный живот, и в голову мне лезет всякая ерунда. «Какая же она толстая!» - не к месту думаю я. И эта мысль вертится и вертится в моей голове. Я почти смеюсь, вытесняя из сознания страшное. Ведь если я хоть на миг задумаюсь о произошедшем, то разревусь.

Я говорила, что воспоминания мои будут не войне. Так и есть, но почему-то она продолжает вмешиваться в жизни людей даже полвека спустя. У Витьки с Пашкой старый снаряд отнял жизнь, у Генки — левую руку. А мы с Таней и Тошкой, внешне невредимые, поняли ужасную вещь, что дети тоже умирают. Порой совершенно случайно и незаслуженно.