Эндрю провожает меня через парк к высотке, где мы с отцом живём. Когда я смотрю на множество этажей стеклянного здания, тошнота снова усиливается.
Эндрю стоит со мной за деревом на краю парка и смотрит через улицу на главный вход. Я узнаю швейцара в его бордовом мундире. Пожилой мужчина стоит за стеклянной дверью и смотрит наружу, перед ним взад-вперёд бегают возбуждённые люди.
Я прислоняюсь к стволу и вглядываюсь в крону. Раньше я любила этот парк и гуляла здесь почти каждый день, но теперь крохотное зелёное пятно — всего лишь копия того, что меня ждёт за куполом. Там свобода, голубое небо, звёзды. Увижу ли я всё это снова?
— Мы встретимся снова, Эндрю?
Я протягиваю руку и провожу рукой по его щеке. Он выглядит напряжённым. Хотя он лишь немного старше меня, жизнь уже наложила отпечаток на его лицо. Морщинки, играющие вокруг глаз и выгравированные на лбу, рассказывают свои истории. Даже если моя любовь навсегда — Айс, я не хочу терять Эндрю как друга. Он значит для меня больше всех, кто у меня остался, сразу за ним Мираджа. Наравне с мамой и сестрой, конечно, но я не хочу сейчас о них думать. Или, вообще-то, я должна думать о них, чтобы оставаться сильной. Мама умерла бы от горя, если бы со мной что-то случилось. Она и без того будет за меня бояться, если отец расскажет ей, что меня похитили.
Эндрю прижимает мои пальцы к своей щеке:
— Конечно, мы ещё встретимся, Ника. Мы будем управлять городом вместе, бок о бок, когда всё это закончится. Мы добьёмся большего успеха, чем наши родители.
Улыбаясь, я смахиваю слезу и протягиваю ему пистолет.
— Ты всегда был идеалистом.
— Реалистом, — с усмешкой отвечает он.
Я обнимаю его, желая увидеть его снова в ближайшее время.
— Я очень боюсь.
Он целует меня в щёку и шепчет мне на ухо:
— Я знаю. Но тебе не стоит. Ты не одна.
— Что ты имеешь в виду? — шепчу я ему в шею.
— Всё будет хорошо, по крайней мере, для тебя. Просто поверь мне.
Кажется, он хочет сказать что-то ещё, но затем поспешно отводит взгляд.
Вздохнув, я пробегаю пальцами по его волосам, прежде чем отпустить его и пробормотать:
— Я же говорю, идеалист.
* * *
Через три минуты я стучу в стеклянную дверь небоскрёба.
Швейцар качает головой и говорит по переговорному устройству:
— Я не могу впустить никого, кто здесь не живёт.
— Но я живу здесь!
Я убираю волосы с лица.
Глаза старика расширяются:
— Мисс Мурано! — Он немедленно открывает дверь и поспешно запирает её за мной. — Вы живы?! Я думал, вас похитили?
В вестибюле стоит мёртвая тишина, никого нет, но я прикладываю палец к губам:
— Тсс, никто не должен знать, что я вернулась.
Швейцар поспешно кивает.
— С вами всё в порядке? Повстанцы что-то сделали с вами?
— Я в порядке, но сейчас не могу говорить, мне нужно увидеться с отцом. Он здесь?
— Он прибыл несколько минут назад. Сказал никого к нему не пускать, но он определённо имел в виду не вас. — Он ведёт меня к лифту и нажимает кнопку. — Могу я сопроводить вас?
Я тяжело сглатываю. Отец здесь…
— Нет, спасибо, оставайтесь здесь.
— Что-то там назревает, — говорит он с мрачным лицом, когда двери лифта открываются. — Возможно, вам стоит уехать из города, пока можете.
Я знаю, что старик любит меня, он тепло улыбался мне каждый раз, когда я проходила мимо него, чтобы пойти на пробежку в парке.
«Я здесь, чтобы предотвратить катастрофу», — хочу я сказать, но сомневаюсь, что смогу это сделать.
* * *
Я прикладываю большой палец к сканеру на входной двери. Она открывается, и я собираю всё своё мужество перед тем, как войти. Но я не успеваю пройти далеко — на меня бросается огромный монстр, погребая под своим телом и выдавливая весь воздух из моих лёгких. Чудовище — это телохранитель отца, бывший Воин с орлиным носом! Узнав его, я произношу:
— Что это значит? Я хочу пойти к отцу!
— Итан! — слышу я его голос. — Кто наш незваный гость?
Шкаф слезает с меня, и я наконец снова могу дышать. Стоная, я растягиваюсь на спине.
— Это ваша дочь, сэр, — в голосе звучит нотка раскаяния.
— Вероника?
Отец немедленно становится на колени рядом со мной и срывает парик с моей головы. Я и забыла, что он всё ещё на мне. Теперь я чувствую себя голой и уязвимой, когда отец смотрит на меня сверху вниз, и смотрит скептически.
— Что ты здесь делаешь?
Моё сердце бешено стучит о грудную клетку.
— Я-я-я смогла сбежать.
Когда он приседает, внезапно тянет меня к себе на руки и обнимает, это застаёт меня врасплох.
— Я так счастлив, что ты снова здесь, — бормочет он.
Отец и счастлив? Он действительно проявляет чувства или это всего лишь игра, чтобы заставить меня чувствовать себя неуверенно?
Я осторожно обнимаю его. Он убийца моего любимого, он позволил убить Айса! Хотя я знаю это и хочу ненавидеть отца, его объятия сбивают меня с толку. Я ждала этого годами. Почему именно сейчас? Неужели он действительно рад меня видеть?
— Как тебе удалось сбежать?
Я придумала идеальный текст, сотню раз перебирала его в голове, но теперь всё летит кувырком.
— Сделала вид, что серьёзно больна, и попала в больницу. Там меня уже не охраняли так тщательно, и когда мой надзиратель заснул, я сбежала и…
Отец помогает мне встать на ноги, но потом его глаза снова остывают, и он отпускает меня так быстро, как будто у меня заразная болезнь:
— Давай поговорим позже.
Позже, когда он приведёт меня к другим сенаторам. Меня точно раскусят. Может, даже подключат к полиграфу. О боже, об этом я не подумала!
Я иду за ним в кабинет, телохранитель остаётся перед дверью.
— Ты немедленно соберёшься и полетишь к своей матери.
Я выдыхаю от облегчения. Полиграфа не будет. И разговор развивается лучше, чем ожидалось, я держу свой страх под контролем.
— Как мама? Надо сказать ей, что я вернулась.
Отец поспешно бросает бумаги в портфель, между делом загружая данные со своего компьютера на флешку.
— Необязательно, она не знает, что случилось.
Он ничего ей не сказал?
Очевидно, он замечает мой озадаченный взгляд.
— Стивен — единственный в Нью-Ворлд Сити, кому известно, что происходит здесь на самом деле, их Сенату известно только, что мы собираемся уничтожить аутлендеров. И так должно оставаться до тех пор, пока этот город снова не окажется под контролем. Затем мы возьмёмся за Резур.
— Что ты хочешь с ним сделать? — Мне нужно узнать, что он планирует! — Я могу рассказать тебе всё о Резуре, я запомнила всё, что только могла. — Я чувствую себя низкой. Как двойной агент. За исключением того, что у них определённо нет моральных проблем.
Отец смотрит на меня, приподняв брови:
— Ты любила его, да?
О боже, он говорит об Айсе! По спине пробегает ледяной холод. Я не могу сейчас ошибиться. «Сконцентрируйся, Вероника!»
Как можно холоднее я отвечаю:
— Да, любила или, по крайней мере, верила в это. Пока этот предатель не разрушил мою жизнь.
Я стараюсь казаться разозлённой, чтобы замаскировать своё горе. При этом я смотрю отцу прямо в глаза. Один неверный взгляд, одно неверное движение могут меня выдать. Лучше оставаться поближе к истине.
— Я поддалась его очарованию. Он играл со мной, воспользовавшись моей неопытностью и тягой к теплу. Он напирал на меня, пока я не сдалась. — Я сжимаю кулаки. — Я была слаба и одинока, но теперь хочу быть сильной. Я никогда больше не хочу испытывать те чувства, которые делают меня слабой. — Чем больше я говорю, тем громче становится мой голос. — Жаль, что его убила не я!
Меня вот-вот вырвет, но я удивляюсь своей силе, той крохотной части меня, которая по-настоящему холодна и расчётлива. Вероятно, это связано с годами тренировок, потому что отец ненавидит, когда я показываю перед ним чувства. Рядом с ним я веду себя словно робот.
Глаза отца сверкают, уголок рта дёргается:
— Это моя дочь.
Он гладит меня по спине, словно я его приятель, и продолжает упаковывать документы.
— Мне нужен каждый союзник.
Я киваю.
— Могу я что-нибудь сделать?
— На данный момент можно только паковать вещи. Мы уезжаем через час.
— Мы? Ты поедешь со мной?
Он кивает.
— Твоё похищение было испытанием, и я горжусь тем, как ты всё это пережила. Наконец-то ты достигла твёрдости, необходимой для работы. Здесь будет создано нечто новое, всё будет ещё больше и лучше.
— Что ты имеешь в виду?
Его глаза приобретают такой сумасшедший блеск, что я внезапно начинаю бояться отца.
Он ненадолго делает паузу, пока его компьютер загружает новые файлы на флешку.
— Сегодня утром я проклинал себя, потому что из-за того, что был ослеплён ненавистью к Тренту, моя месть привела к таким неприятным последствиям. Он всё запорол! Он не вернул тебя и перешёл на сторону врага. Теперь ещё и люди слетели с катушек, эти паразиты! Но, возможно, мы должны быть им благодарны. Наконец, есть возможность проверить газ.
— Какой… газ? — осторожно спрашиваю я.
— Он работает как своего рода нейромедиатор; через дыхательные пути попадает в кровоток, а оттуда в мозг. Химические вещества-посредники прикрепляются к рецепторам и как бы программируют его. Мы разрабатывали этот газ в нашем секретном исследовательском отделе на протяжении многих лет и неоднократно тестировали на заключённых. Он делает людей послушными, они будут следовать за нами, как дрессированные обезьяны. Ещё месяц назад газовые баллоны были установлены в системы циркуляции воздуха. Когда их запустят сегодня вечером, газ разлетится по всему городу.
Он говорит и говорит, а я могу лишь шокированно слушать. Как только мне начинает казаться, что хуже быть уже не может, я понимаю, что становится ещё хуже.
— Все будут дышать этим газом? — спрашиваю я как можно равнодушнее.
— Не все, порядка двухсот мужчин и женщин эвакуируют в защитный бункер. Врачи, исследователи, верные сторонники нашего дела. В конце концов мы не можем уничтожить умы всех людей, нам нужны наши светлые головы, потому что не известно, какой ущерб нанесёт газ в долгосрочной перспективе.