III Любимые собаки и лошади барона Мюнхгаузена

В жизни моей мне приходилось очень часто сталкиваться с большими опасностями, но могу уверить вас, что, не теряя самообладания, вы всегда останетесь победителем. Мне очень везло в охоте, благодаря присутствию духа, но однажды я очутился в очень незавидном положении, и не будь у меня верных моих друзей — собак и лошадей, то не помогла бы мне ловкость обращения с оружием, которым я владел лучше всех своих товарищей. Правда, я отношусь к ним очень хорошо и забочусь о них гораздо больше других заурядных охотников. Мне хотелось бы вам подробно рассказать о моих каменных конюшнях и отличных помещениях для собак, но боюсь чтобы не утомить вашего почтенного внимания и ограничусь только самым существенным, о котором грех было бы умолчать, так как услуг, оказанных мне этими дивными животными я не могу оценить и никогда в жизни их не забуду. Среди моих собак, самыми умными, ловкими и безгранично преданными были две: «Стрелка» и «Фифка».

Первая производила чарующее впечатление на каждого, кому приходилось хоть раз видеть это неутомимое животное. При ее помощи я мог свободно охотится ночью, точно днем, прикрепив фонарь к ее изогнутому вверх хвосту; она освещала перед собой широкую равнину и ни одна дичь не могла ускользнуть от моего зоркого взгляда. Таким остроумным приемом я поражал всех охотников в окрестности.

Жена моя, подобно мне, очень любила охотиться и, к тому же, прекрасно ездила верхом. Однажды мы, взяв с собой Стрелку и двух слуг, верхами отправились в ближайшую степь. Я поскакал вперед выслеживать дичь; собака ныряла во все стороны, обнюхивая густую траву и вдруг остановилась, как вкопанная, перед большой стаей куропаток. Я мог сейчас выстрелить и уверен, что на месте уложил бы несколько десятков, но я сдержал себя и поджидал жену, чтобы ей доставить удовольствие красивой стойкой собаки. Моя рука устала держать ружье наготове, а их все нет, как нет. Это обстоятельство меня сильно беспокоило, и я вернулся назад. Но проехав пол пути, я услыхал жалобные стоны где то очень близко, но кругом не было ни одной живой души. Мне показалось, как будто стоны доносились из под земли. В один миг я соскочил с коня и приложил, ухо к земле. И что же вы думаете? Я отчетливо услышал голоса моей жены и слуг, а невдалеке увидел отверстие заброшенной шахты. Теперь ясно стало, что мои несчастные спутники, не зная данной местности по неосторожности попали в глубокую пропасть. Медлить нельзя было. Одним прыжком я очутился на лошади и вихрем помчался в соседнюю деревушку за людьми. Рудокопы с большими усилиями, вытащили всех из шахты, имевшей, приблизительно около пятисот футов глубины. Мое нетерпение росло каждую минуту, так как раньше вытащили слуг, а потом уже мою любимую жену и лошадей. Нужно отметить то удивительное обстоятельство, что все вышли из глубокой, темной пасти совершенно невредимыми, не принимая во внимание незначительных ушибов, без чего, конечно, не могло обойтись. О дальнейшей охоте не могло быть речи, и мы все четверо поскакали домой. Я пару раз окликнул Стрелку, но ее не видно было. «Не пропадет!» подумал я.

Дома застали курьера, который ждал меня с поручением по одному казенному делу. Я немедленно вынужден был выехать в путь. Вернулся я ровно через две недели, и сейчас же спросил о Стрелке. Все думали, что она побежала за мной, а потому и не придавали большого значения ее отсутствию. Как то невольно у меня мелькнула мысль: «Неужели она осталась возле куропаток»? Как хороший

^{Рудокопы с большими усилиями вытащили всех из шахты.}

хозяин, я не мог оставить без внимания мою любимую Стрелку, приказал оседлать коня и направился к тому злосчастному месту. Еще издали я заметил горбатую спину моего пса и

моему удовольствию не было конца, когда я застал ее на том же месте, где оставил две недели тому назад. Из груди моей вырвалось радостное: «Стрелка»! Она вспрыгнула и согнала куропаток, я выстрелил вслед и градом посыпались убитые куропатки в количестве двадцати пяти штук. Моя бедная Стрелка исхудала и едва передвигала ноги. Я взял ее к себе на лошадь и довез домой. Через несколько дней она оправилась. Спустя некоторое время я снова с ней поехал на охоту и на этот раз выследили удивительной быстроты зайца. Мне очень часто приходилось гнаться верхом за зайцем, но быстрота этого зайца, поразила

меня. Целых двое суток гнались мы за ним. Конь мой выбился окончательно из сил, а Стрелка в изнеможении преследовала зайца по пятам до тех пор, пока я не приблизился к нему на расстояние ружейного выстрела. Я по своим убеждениям вовсе не суеверный и не верю колдовству, но случай с этим зайцем навел меня на размышления. Я выстрелил. Заяц кубарем перевернулся и упал. Я ловко соскочил с лошади и увидел что то невероятное! У зайца оказалось кроме четырех ног на животе, еще четыре на спине; когда он уставал бежать, то быстро переворачивался на отдохнувшую четверку и опять бежал со свежими силами.

Если бы мне кто нибудь рассказал подобную историю я не поверил бы, но, благодаря моей замечательной собаке, мне пришлось самому увидеть это редкое явление природы. Ей по справедливости принадлежало бы первенство, если бы я не владел еще одной борзой собакой, Фифкой, но Фифка немного затмила славу Стрелки. Фифка на вид была очень незавидная, но быстрота ее бега была чрезвычайная. С ней то я и любил проводит целые дни на охоте и любоваться ее быстротой и сообразительностью. Она так много бегала, что на старость у нее ноги, как бы вошли в туловище и впоследствии я пользовался ею как отличною таксою, и она была мне полезной до глубокой старости.

Когда моя Фифка была еще борзой собакой, я вышел с ней на охоту; несмотря на то, что она была в это время щенной. Другая, находясь в таком положении ленилась бы и, чего доброго, не вышла бы даже со двора, а Фифка сейчас же разнюхала зайца и быстро помчалась за ним. Выгнанный заяц показался мне очень толстым, чем еще больше меня заинтересовал. Признаться, мне очень жаль было видеть, как бедная Фифка бежала с обычной скоростью, так как я сознавал, что ей это стоит больших усилий. Вдруг мои мысли прервало тявкание целой стаи собак. Я стал прислушиваться к слабому, не совсем ясному лаю собак и был в недоумении — откуда слышен лай, но, подойдя ближе, я увидел неописуемое чудо.

У толстого зайца, или вернее — зайчихи, от быстрого бега, или от испуга на свет явились маленькие зайчата, а у Фифки — дивные щенята. Но важно то, что зайчат было столько же, сколько и щенят. Здесь мне пришлось увидеть врожденные инстинкты этих животных, сообразно назначению каждого. Появившись на свет — зайчата инстинктивно побежали, а щенята, со свойственным им инстинктом стали преследовать их и, наконец, даже нагнали. Я начал охоту с одной собакой за другим зайцем и торжественно закончил ее с шестью прелестными собаками и добыл старую зайчиху и пять нежных зайчат.

Когда мне приходится вспоминать эту удивительную историю с зайчатами и щенятами, как то невольно приходит в память другое не менее замечательное происшествие, имевшее случай в Литве, в имении моего доброго приятеля, графа Пржбовскаго. Приключение это относится к моей славной неоцененной лошади, которую я получил в награду за блестящую способность ездить верхом. Это относиться к тому времени, когда я путешествовал по России и остановился у моего приятеля отдохнуть.

Однажды, после обеденного чая, граф предложил гостям посмотреть свою любимую чистокровную лошадь, которой он очень гордился. Все мужчины вышли на крыльцо смотреть лошадь, а я в обществе нескольких дам и гостеприимной хозяйки допивал чай. Вдруг, мы услышали сильный крик ужаса и громкий испуганный говор. Я моментально выскочил на крыльцо. Лошадь неистовствовала, с пеной у морды, фыркала, брыкалась, точно дикая. Самые лучшие конюхи боялись подойти к ней, не говоря уже о гостях, хотя среди них были знаменитые наездники. Все ахали, а подойти никто не решался. Тут же подошел ко мне граф и с насмешкой обратился:

— Вот, этот конь, как раз по тебе, Мюнхгаузен, справься с ним!..

^{Прогарцевал по всем правилам искусства верховой езды между хрустальными чашками и стаканами.}

Признаться, меня немного задела едкая шутка графа. Не долго думая я одним ловким прыжком очутился на спине рассвирепевшей лошади, схватил за повод и дал почувствовать ей свое уменье обращаться с лошадьми. Испуг выразился на лицах присутствующих, среди дам послышались истерические вскрикивания. Конь взвился на дыбы, но я сейчас осадил его и он смирился. К изумлению всех, я объехал двор и чтобы доставить удовольствие дамам, я подъехал к ним, пришпорив коня вскочил через окно в залу, проехался несколько раз вокруг стола шагом, рысью, галопом и, в довершение, вспрыгнул даже на стол, прогарцевал по всем правилам искусства верховой езды между хрустальными чашками и стаканами. Конь, никого не допускавший к себе, так слушался повода, что не разбил ни одного стакана, ни одной чашки. Все гости остались очень довольными таким благоприятным исходом, а дамы смеялись до слез.

Граф, в порыве восторга, подарил мне своего любимого скакуна с чистосердечными пожеланиями удачи в войне против турок.

— Пусть конь этот тебе служит, дорогой, неустрашимый Мюнхгаузен, так же, как Буцефал служил Александру Македонскому.

После этого я поехал в Петербург представляться графу Миниху.