— Тут еще есть вопрос, — сказал Бельский, роясь в своих бумагах. — «Какие были трофеи?» Так. Могу сообщить… — и он прочел сообщение, которое было опубликовано во всех газетах на следующий день после успешного завершения Новинской операции.

Больше вопросов не было. Когда это выяснилось с полной определенностью, первое слово в прениях было предоставлено офицеру связи при штабе дивизии Бубнову.

— Теория и практика… творческие мысли… Трудно переоценить значение…

— Это только начало большой работы, — вставил Бельский.

— Разрешите, товарищ генерал, в плане критики: для лучшей усвояемости надо бы доклад разделить на три части, предварительно разбив операцию на…

— Кто еще желает, товарищи, выступить? — спросил Кирпичников, в то время как Бельский записывал пожелание, чтобы доклад был разделен на три части.

Стойкая тишина в ответ.

«Почему никто не берет слова? — думал Иван Алексеевич. — Ведь многие были не согласны с решением Бельского на учениях, многие сами пережили Новинск… Так почему же никто не просит слова?»

«А почему не я?» — спросил себя Иван Алексеевич.

И сразу же он нашел тысячу оправданий: «Не следует быть выскочкой…», «Я уже был на примете у генерала, могут понять так, что я просто обижен…», «Доклад надо продумать, и в следующий раз…» Ведь будет же тот самый раз, когда он скажет то, о чем сейчас думает!

Иван Алексеевич еще раз оглядел зал и вдруг увидел Балычева, сидевшего на три ряда впереди. Иван Алексеевич мог видеть только затылок Балычева, но ему казалось, что он видит его лицо и даже понимает его выражение. Сейчас Балычев подымется и попросит слова и скажет то, что надо сказать…

«Значит, пусть это сделает Балычев? Он человек принципиальный — это всем известно… Значит, кто-нибудь, но только не я?»

Иван Алексеевич встал, хотя достаточно было протянуть руку, чтобы его увидели, и, как показалось ему тогда, неестественно громко спросил:

— Разрешите, товарищ генерал, задать вопрос?

Бельский прищурился, увидел Ивана Алексеевича и улыбнулся:

— А я сегодня только докладчик. Председатель у нас подполковник Кирпичников. К нему, к нему обращайтесь. Но если память мне не изменяет, вопросы уже были.

Вслед за Бельским улыбнулся и Кирпичников:

— Товарищ хочет задать вопрос. Но он очень, долго думал, пока мы здесь работали.

— Это неплохо — подумать, — сказал Бельский, откинувшись на спинку стула.

Многие обернулись, улыбки словно перекочевали из президиума в зал.

— Я могу без вопроса, — сказал Иван Алексеевич. — Я хочу сказать…

— Выступление? — спросил Кирпичников. — Сейчас запишем… Сейчас, сейчас… Как ваша фамилия, товарищ майор?

— Поддубный, — сказал Бельский, делая вид, что его распирает смех по поводу неловкости комбата.

— Моя фамилия Федоров, — сказал Иван Алексеевич.

Он так волновался, что потом просто не мог вспомнить, как он шагал через весь зал на трибуну. Когда он вышел и глянул на людей, то почувствовал полную беспомощность. Мысли наскакивали одна на другую, создавая какую-то страшную мешанину. Надо было начинать, а он стоял и разглядывал зал. Вот свободное место. Почему оно свободное? Да ведь это же его место… Там он сидит. А вот его соседи танкисты — майор и капитан. Разве он не обязан рассказать им все, о чем он думал это время и что знает? Обязан. Они ждут. Им безразлично, владеет Иван Алексеевич ораторским искусством или нет. Они желают знать как можно больше о Новинской операции. И Иван Алексеевич, прямо глядя в глаза своим соседям, сказал все то, что он знал и о чем думал:

— Слева от нас действовал полк нашего же, Новинского корпуса, только другой дивизии, там они действительно доказали правильность плана. Они очень много работали по вопросам организации взаимодействия пехоты с танками и артиллерией, танков с пехотой и артиллерией и артиллерии с танками и пехотой. И это привело к тому, что атака была одновременной, артиллерийская поддержка атаки беспрерывной, а действия пехоты с танками согласованными.

— Ай да Поддубный! — заметил Бельский из президиума. — В какой академии тебя этому научили?

— Разрешите продолжать? — спросил Иван Алексеевич.

— Нет, ты нам скажи, в какой академии тебя этому научили, а дальше воля собрания.

— Разрешите доложить, товарищ генерал, я академии не заканчивал. Но это же ясно: анализ должен показать, что было правильно, а что неправильно.

— А по-твоему, что, неправильный план был?

— Взаимодействие пехоты с танками и артиллерией было организовано недостаточно четко, — сказал Иван Алексеевич, стараясь слушать только самого себя.

— Верно! — крикнул кто-то в зале. Иван Алексеевич так и не понял кто.

— Попрошу все реплики потом, — напомнил Кирпичников.

— Второе, о чем я хочу сказать, — это о людях, — продолжал Иван Алексеевич торопясь. — Простые люди проявили во время Новинской операции героизм. Были подвиги… Лично я командовал ротой…

— А я думал — дивизией, — заметил Бельский.

— Я командовал ротой…

— Вот и привык слушать ротных агитаторов, — не то засмеялся, не то рассердился Бельский.

Иван Алексеевич помолчал, как бы сомневаясь, говорить ли все, что было у него на душе.

— Хорошо бы упомянуть рядовых героев, — сказал он. — Нас учит партия, что…

В это время Кирпичников нагнулся к Бельскому и что-то ему сказал. Бельский одобрительно кивнул головой.

— Товарищ Федоров, — перебил Ивана Алексеевича Кирпичников, — идет теоретическая конференция. Понимаете, теоретическая! Просим вас придерживаться темы. Что же касается партийных установок, то командир дивизии знает их не хуже вас.

Снова Иван Алексеевич помолчал. Отвечать или не отвечать? Не отвечать было легче.

— Я только хочу сказать, что для того, чтобы выполнить приказ, нужен еще подвиг, — негромко ответил он. — И у нас были такие подвиги…

— В роте? — все так же, не то шутливо, не то сердито, спросил Бельский.

— И в роте, товарищ генерал-майор, — ответил Иван Алексеевич, сошел с трибуны и, ориентируясь на своих соседей, нашел свое место и сел.

Стало шумно. Шум поднялся и потому, что сразу несколько офицеров попросили слова, и еще потому, что в зале начался тот самый обмен мнениями, который тщетно пытался вызвать Кирпичников полчаса назад.

На трибуну вышел командир артиллерийского дивизиона Березин, который под Новинском был в группе поддержки пехоты. Он сказал, что бок о бок воевал с Федоровым и действительно подвели позиции, топтались долго на одном месте. А сколько огня извели зря! Федоров дважды подымал батальон и дважды…

— Друзьяки? — прервал его Бельский.

— Так точно, товарищ генерал, — ответил Березин, не заметив подвоха. — Я полностью придерживаюсь правила дружить с пехотой.

После Березина выступил Жолудев.

— Вот некоторые у нас говорят, — начал он неторопливо, — что, ежели бы под Новинском ближе к противнику стояли, большие бы потери несли от своей же артиллерии. Я, товарищи, в это время в дивизии генерала Северова служил и могу заверить: нигде дальше трехсот пятидесяти метров пехота не была, но наши артиллеристы стреляли так метко, что никто на них не жаловался. А удар, сами знаете, какой был!

Бельский нахмурился:

— Слыхали!

Третьим был сосед Ивана Алексеевича, незнакомый ему майор-танкист. Когда он вышел на трибуну, Бельский негромко спросил Кирпичникова:

— А этот откуда?

— Ваши гости, товарищ генерал, — услышав вопрос Бельского, внятно ответил майор. — Разрешите начать? Я, собственно, по одному вопросу. Наша армия имеет на вооружении множество самых могучих и разнообразных технических средств. Новинская операция, впрочем как и множество других боевых операций Отечественной войны, показала, что мы умело ими распоряжаемся.

— Вот это правильно, — заметил Бельский.

— Но именно Новинская операция показала, что не всюду одинаково хорошо использовались приданные пехоте танковые войска.

— Тоже у Северова служили? — быстро спросил Бельский.

— Никак нет, товарищ генерал, я под Новинском не воевал.

— Вот оно как! — Бельский откинулся на спинку стула, словно для того, чтобы лучше разглядеть майора. — Под Новинском не были, а туда же?

— Дело в том, что на прошлых учениях наши танкисты поддерживали батальон майора Федорова. Грамотный офицер. Я лично с ним еще не знаком, но мол офицеры вместе с майором Федоровым изучали и сильные и слабые стороны Новинской операции. Взаимодействие — душа успешного боя.

Бельский демонстративно зевнул:

— А мы этого не знали…

— В этой связи я позволю себе остановиться на некоторых вопросах взаимодействия танков с пехотой…

Четвертым был Балычев. Его речь, как всегда, была спокойной и негромкой, но чем спокойнее был его тон и чем тише голос, тем больше чувствовался внутренний жар.

Бельский несколько раз обрывал его, но Балычев, не отвечая на реплики, сказал все, что хотел сказать.

Снова у Рясинцева появилось такое ощущение, словно он шагает по заминированному полю. К счастью, остался небольшой кусочек — отговорит Балычев, и все. Но давно уже отговорил Балычев, а минное поле все расширяется и расширяется. В поддержку Федорова выступил Герой Советского Союза Сарбян, который командовал взводом под Новинском, секретарь комсомольской организации полка Ваня Карпов, а руки все тянулись и тянулись.

Весь вечер Рясинцев делал пометки в своем блокноте — что-то вроде конспекта для заключительного слова Бельского: слева — фамилии выступающих, справа — «Надо повышать свой теоретический уровень», «Дешевая демагогия» и т. д. Теперь он вырвал этот листок, незаметно разорвал и выбросил. Что толку, если Бельский выступит с громовой речью, круша вся и все? Доклад провалился, и спасать положение надо с умом. Он тихо подошел к Бельскому:

— Весьма удачная конференция, товарищ генерал, — сказал он негромко, но многозначительно. Бельский метнул на него яростный взгляд, но Рясинцев выдержал и продолжал настойчиво: — Ваш доклад был хорошо встречен и вызвал живое обсуждение. Только два офицера — Федоров и Балычев — мешали серьезному делу…