7

Ветлугин весь день пробыл в поле на учении, приехал поздно ночью, а в семь утра был уже на ногах. Как ни старалась Софья Николаевна не шуметь и как можно тише собрать в школу Мишку и Кирилку, Ветлугин все слышал. Да и не такое было нынче время, чтобы отдыхать.

Он наскоро выпил крепкого чаю, поцеловал малышей и уже прикидывал в уме, в какой полк ему лучше всего отправиться, но в это время вошла Лена и сказала:

— Папка, к тебе пришли!

— Кто? Рассыльный? Пусть войдет!..

— Ох, папка, папка… Совсем не рассыльный, а девушка, — и таинственным шепотом, расширив глаза, словно от ужаса: — Девушка, и притом хорошенькая…

— Ну ладно, не дури голову, — сердито сказала Софья Николаевна.

Лена пожала плечами:

— Прикажете не пускать?

Ветлугин встал, шагнул в коридор и сразу же увидел Тамару.

— Вы… ко мне? — спросил он неуверенно.

— Да, да, к вам… К вам, товарищ Ветлугин. Извините, что домой и так рано…

Ветлугин услышал в ее голосе тревогу и недовольно подумал о Лене: «Всегда шутит там, где не надо…»

— Заходите, пожалуйста!

— Я, товарищ Ветлугин, не хотела в политотдел… Я вам сейчас все расскажу…

Перемучившись ночь, Тамара к утру решила, что обязательно надо повидать Ветлугина и переговорить с ним. Плохо только то, что они почти не знакомы. Во время войны Тамара видела Ветлугина всего два раза. Первый раз, вскоре после Новинска, он приехал в медсанбат, и девчата сказали Тамаре: «Смотри, начальник политотдела… Верно, симпатичный?» Второй раз — в Германии, когда его, раненого, увозили в госпиталь. Впрочем, видела она только бурый моток марли величиной с футбольный мяч да блестящие, ярко начищенные пуговицы на шинели, которой он был накрыт.

Ветлугин, напротив, хорошо запомнил Тамару и обрадовался, когда, вернувшись в дивизию, узнал, что она вышла замуж за Ивана Алексеевича. «Это пара! Это хорошая пара!..» — повторил он с удовольствием. Но тут Кирпичников заметил, что: «Пара, да не совсем…» — «А что такое?» — спросил Ветлугин. В ответ Кирпичников только многозначительно улыбнулся, и Ветлугин сердито подумал: «Всегда плохое собирает».

Софья Николаевна тотчас же усадила Тамару за стол и стала угощать. Раннее утро, на улице еще темно, в доме горит электричество, заспанные малыши пьют молоко с хрустящей булкой, Лена слушает по радио новости спорта, Ветлугин собирается уезжать (шофер уже сигналит). И среди всего этого Тамара со своим, видимо, неотложным делом…

Но Софья Николаевна быстро все уладила: Лене поручила отвести детей в школу, а сама отправилась «по магазинам» — так она называла поход в военторговский ларек.

Ветлугин занимал две крохотные комнатки. В одной из них была сделана перегородка и за ней закуток, в котором он, как говорила Лена, «вкушал прелести одиночества». Но Тамара ничего не замечала. Ветлугин, поглядывая на нее, думал: «Похоже, что личная драма… Неужели Кирпичников все-таки был прав…»

— Товарищ Ветлугин, я пришла к вам по поводу моего мужа, — начала Тамара, и Ветлугин с досадой подумал: «Так и есть…» — Тут говорят, что мы живем плохо, что Иван Алексеевич… — Ветлугин хотел ее перебить, но она быстро продолжала: — Что майор Федоров ведет себя не так, как надо, то есть недостойно… в отношении меня, товарищ Ветлугин. Но это неправда! Слышите, я вам заявляю официально, что это неправда! Вы запишите, что это не так… А если надо, я могу подать письменное заявление, — прибавила она запальчиво, но уже чуть не плача, потому что запал был коротким.

Этого Ветлугин не ожидал. С таким делом к нему еще никто не приходил. «Неужели здесь какая-то неправда…» Мысль об этом была Ветлугину неприятна.

— Я так мало знаю о вашей личной жизни… — осторожно начал он.

— Нет, вы мне прямо скажите, товарищ Ветлугин: вы мне на слово верите или лучше заявление подать?..

— Нет, я вам верю, — сказал Ветлугин. — Я только вот чего не понимаю: почему в таком случае майор Федоров, с которым мы столько лет знакомы, не пришел ко мне…

— А пришла его жена, которую вы в глаза никогда не видели, — подхватила Тамара. — Товарищ Ветлугин, да ведь Иван Алексеевич ни о чем не знает. Если бы он знал! С его-то характером! Да он бы… Товарищ Ветлугин, ведь это же напраслину на него возводят!..

«Нет, дальше так не пойдет, — думал Ветлугин. — Это уж просто бред, ахинея какая-то». Но что-то подсказывало ему, что весь этот «бред», всю эту «ахинею» надо терпеливо выслушать до конца, что именно в этом суть дела.

— Ну и кто же, по-вашему, возводит напраслину на товарища Федорова? — спросил Ветлугин.

— Я вас, товарищ Ветлугин, не обвиняю, — горячо продолжала Тамара. — Я понимаю, что больше всего виновата моя тетушка… Хотя я думаю, когда она к вам в политотдел пришла, она мне зла не хотела… А может быть… может быть, и хотела… Мне сейчас многое не так, как раньше, кажется. Но только Иван Алексеевич не виноват. Не виноват он, это я твердо знаю. Просто он… Ну, послушайте меня: ведь могли бы и вы тоже сдружиться с кем-то, душевно сблизиться. — У Тамары горло на этих словах перехватило, но она все-таки еще раз выговорила: «Душевно сблизиться…» — Ведь могли бы! Ну что ж, что молоденькая, — все равно это совсем не значит изменить. Не верно я говорю?

— Да, пожалуй, что так, — сказал Ветлугин. Ему начинала нравиться эта маленькая женщина, такая ладная, несмотря на свою раннюю полноту, нравилась ее порывистая речь, эти быстрые подъемы и спады. В самом этом нестройном движении чувствовалась правда. — И вообще мне кажется, что это все дело сугубо личное, — добавил Ветлугин. — Как тут стричь под одну гребенку?

— И я так думаю! Знаете, я еще вчера не верила Ивану Алексеевичу, а потом, в Ленинграде, встретилась с Екатериной Григорьевной. Вы о ней ничего не знаете? Она воспитательницей работает в общежитии, где сын Турчанова, который у Вани служил… Екатерина Григорьевна, это верно, и молодая и красивая, но я к ней вот ни столечко не ревную. Ни столечко! Я ей поверила, — сказала Тамара медленно, словно вдумываясь в каждое слово. — И напрасно товарищ Кирпичников плохо говорит о Екатерине Григорьевне. Напрасно!

Услышав о Кирпичникове, Ветлугин насторожился, посуровел и стал расспрашивать Тамару. Она почти дословно пересказала вчерашний разговор.

— Вы вовремя пришли ко мне, — сказал Ветлугин. — Очень вовремя…

Тамара взглянула на него и поняла, что этим все сказано. «Надо идти… Пора… — думала Тамара. — Дело сделано, и надо домой. Собраться, пока Иван Алексеевич еще на учении. Дело сделано. Так она ему и скажет, когда он вернется: «Тебе теперь ничто не угрожает. Желаю счастья!»

Она встала и тут только почувствовала, как ужасно устала. «И он тоже… устал… — подумала она о Ветлугине, с участием глядя на его узкое лицо в глубоких морщинках. — Тяжело и ему достается…»

— Как вы считаете, товарищ Ветлугин, правильно я поступила, что пришла к вам? — спросила Тамара.

Ветлугин взглянул на нее и понял, как остро нуждается Тамара в ясном одобрении. «Чуть старше Лены… — подумал он. — Чуть старше…» Суровость его дрогнула, он ласково протянул обе руки Тамаре:

— Правильно! Ну конечно, правильно…

Когда она ушла, Ветлугин приказал шоферу:

— Съездите за подполковником Кирпичниковым. Я буду его ждать в политотделе.

Ветлугин не спеша шел по опустевшим Верескам. День был солнечный, повсюду слышались весенние шумы, то тут то там что-то звенело, из-под огромных пористых сугробов бурливо бежали первые ручейки, и сверху, кажется с самого неба, срывались льдинки, открывая нежную мартовскую синь.

Политотдельский домик выглядел покинутым. В кабинете Ветлугина было холодно и темно. Он поднял шторы, растопил печку и сел рядом, грея руки.

Кирпичников не заставил себя долго ждать. Едва увидев знакомого шофера, он быстро оделся и через пять минут уже был в машине. Он понимал, что Ветлугин не зря его вызывает, но никак не связывал этот вызов со вчерашним разговором с Тамарой. Как многие дурные люди, Кирпичников считал себя тонким психологом и уж во всяком случае знатоком женской души. У него и в мыслях не было, что Тамара Федорова могла кому-нибудь поведать их разговор. Опыт «психолога» говорил ему, что либо ревность свалит Тамару, либо страх. И не таких валило! А Тамара натура слабенькая — это заметно и невооруженным глазом.

Кирпичников даже и тогда не подумал о Тамаре, когда его прямо спросил Ветлугин:

— Кто вам дал право порочить майора Федорова? Почему вы это сделали?

Мысленно Кирпичников обругал одного только Рясинцева: «Где-то проврался, расхвастался своими «успехами». А может быть, это тетка-дворничиха так шумно выметает сор из избы?»

Он решил, что лучше всего дать Ветлугину выговориться: понятнее станет вся картина в целом.

Но Ветлугин потребовал прямого ответа па вопрос:

— Зачем порочите Федорова? Что у вас за цель?

«Ка-а-кой сердитый! — думал Кирпичников, чуть нагнув голову и глядя на Ветлугина снизу вверх. — Ты сердитый, а я умный…»

— Дмитрий Константинович, — сказал он с чуть заметным укором, — я как раз готовил вам материал по этому вопросу.

— «Этим вопросом» политотдел заниматься не будет, — сказал Ветлугин и, разворошив кочергой пламя, кинул несколько поленьев в печку.

— Слушаюсь, товарищ начальник. Разрешите доложить: я считал полезным обобщить материалы…

— Грязные слухи подбираете!..

— Сведения мне казались точными, товарищ начальник, а я не склонен к излишней доверчивости. Подтверждает не только Рясинцев, но и кое-кто из райкома комсомола, — и он все с тем же, едва заметным укором взглянул на Ветлугина снизу вверх. («Ты сердитый, а я…») — Следует считать установленным факт, что майор Федоров вел себя политически бестактно: с рвением, достойным лучшего применения, он публично рассказывал о подвигах какого-то сержанта, какого-то бывшего своего однополчанина, взятого в плен и поныне находящегося на территории иностранного государства. («А я умный…» — мысленно закончил Кирпичников.) Между прочим, в райкоме комсомола были особенно возмущены тем, что все это происходило в молодежной аудитории. Лично я согласен с таким выводом, товарищ начальник, — сказал Кирпичников и еще ниже наклонил голову, словно говоря: «А теперь дело хозяйское, если начальство полагает, что все это не является материалом…»