Вот клещ одолел половину расстояния до бугра. Но его желанная цель не стала ждать. Пришлось ему с досады прятаться под кустик, отдыхать, приходить в себя, снова ориентироваться, улавливать и мчаться со всех ног.

Вскоре после этой встречи, путешествуя, мы поставили две палатки по обеим сторонам машины. Одну палатку занял я, другую — мой спутник. Я устал с дороги, спал очень плохо, назойливые и беспокойные мысли крутились в голове. К утру похолодало, и тогда удалось забыться сном.

Утром, проснувшись, дружно сворачиваем палатки. Возле моей и под ней я насчитал девять клещей-гиаломм. Возле палатки моего молодого спутника — ни одного!

Я давно заметил: на человека, крепко спящего, клещи не ползут. Видимо, у бодрствующего мозг продолжает излучать биотоки, по которым клещи и находят свою добычу. Это смелое предположение может обескуражить требовательного читателя. В действительности, я давно установил, что вблизи клещи как бы руководствуются зрением, но издали определяют добычу каким-то неведомым способом.

Через несколько лет я вновь встретился с загадочным поведением этого жителя пустыни.

Тихий саксаульный лес только что зазеленел. Мы устроили бивак, сидим на большом, разостланном на земле тенте, обедаем. Вокруг по песку бегают муравьи, носятся чернотелки. Мир насекомых ожил, наступило весеннее тепло.

На тент, как всегда, страшно торопясь и размахивая передними ногами, заползает клещ-гиаломма. За ним спешит другой. Почуяли нас, выбрались из зарослей, примчались. Кое-кто из участников экспедиции вскакивает на ноги, опасаясь неожиданных посетителей. Тогда я рассказываю о клещах-гиаломмах, о том, что они вовсе не опасны, и хотя человек их привлекает как добыча, попав на тело и побродив некоторое время, они покидают его. Чем-то человек не подходит для этого кровопийцы. Может быть, по той простой причине, что испокон веков происходил своеобразный естественный отбор. Ведь на человеческой крови ни один клещ не воспитал потомства. Чтобы насосаться крови и отложить яички, клещ должен впиться в кожу и пробыть в таком положении несколько дней, напиться до размеров фасолины. Крупные животные, если клещи присосались в укромном месте, не в силах что-либо с ними сделать, невольно терпят своих мучителей, а человек всегда мог вырвать клеща из тела и уничтожить.

Взрослая самка, насытившись кровью, падает на землю, кладет яички и погибает. Из яичек выходят крошечные клещики-личинки. Они нападают на мелких животных, мышей, певчих птичек, ящериц, присасываются к ним; напившись крови, отпадают, некоторое время лежат, переваривая обильную пищу, линяют, превращаясь в другую стадию — нимфу. Для нимфы уже нужна добыча крупнее: лисицы, барсуки, волки, суслики. С нимфами происходит то же, что и с личинками. Они напиваются крови, отпадают и только тогда, перелиняв, превращаются во взрослого клеща. Зимует обычно взрослый клещ. Весною он более всего активен. Нападает он только на крупных животных.

Итак, во время своего развития клещ три раза меняет животных, за счет которых живет, соблюдая определенный порядок в этой смене и очередность.

Я вспоминаю о том, как ставил опыты с клещами, об удивительной способности их находить свою добычу, как забирался в легковую машину, проверяя действие экранизации металлом и тогда, как очень часто бывает, мне хотя и с запозданием, приходит простая мысль. Не исходит ли загадочное излучение только из мозга? Что, если попробовать экранизировать металлом только одну голову?

Вооружившись листом железа, я вместе с помощником брожу по саксауловому лесу, приглядываюсь, не появятся ли клещи. Эксперимент решено делать как можно ближе к естественной обстановке. Вот выскочил один, мчится прямо к нам. Иногда он заскакивает по пути на комочек земли, и, остановившись, поводит во все стороны своими чуткими ногами, как бы желай убедиться, что направление взято правильно, ошибки нет, можно продолжать поиск дальше. Мы слишком поздно заметили клеща и, желая увеличить между ним расстояние, пятимся.

Ну, пожалуй, хватит. До клеща метров десять. Помощник остается на месте, я же отбегаю в сторону. Расстояние между клещом и помощником сокращается. Вот осталось уже около пяти метров.

— Пора! — кричу я.

Помощник заслоняет голову листом жести. Клещ продолжает свой стремительный бег. Один раз останавливается, будто в недоумении поводит в стороны ногами, но потом продолжает свой маршрут и достигает цели.

Мне обидно. Предположения мои не оправдываются. Мозг человека тут не причем. Клеща привлекает все тело человека.

— А вы хорошо закрывали голову, не подглядывали, случаем, за клещом? — допытываюсь я.

— Конечно, потихонечку, краем глаза, подглядывал. Мне же тоже надо знать, бежит ли он ко мне! — невозмутимо отвечает помощник.

Тогда надо продолжать эксперименты. Вот снова встреча с клещом, мы пятимся, я отбегаю в сторону, помощник останавливается, прикрывает голову жестью. Некоторое время клещ мчится по намеченному пути, возможно, по инерции, как бы одумавшись, останавливается, не добежав каких-нибудь трех метров. Долго водит ногами, и, наконец, решительно поворачивает в мою сторону, несмотря на то, что до меня раза в три больше расстояние. Стараясь не шелохнуться, я с напряжением гляжу на него и радуюсь, когда он наконец забирается на мои ноги.

Мы бродим по саксаульнику, повторяем эксперименты с экранизацией. На вооружение наше уже взято жестяное ведро. Когда клещ, потеряв помощника, закрывшего голову листом жести, мчится ко мне, я надеваю на голову ведро, и он мгновенно отступает.

Итак, сомнений нет. Клещи улавливают излучение, исходящее из мозга человека, они своеобразный инструмент, в совершенстве отработанный длительной эволюцией.

Трудно сказать, в какой мере убедительны эти эксперименты. Для окончательной разгадки таинственной чуткости клещей их, конечно, мало.

Тем не менее уже сейчас ясно, что клещам в поимке добычи помогает не зрение, не слух, не обоняние, а излучение. Но какого совершенства и необычайной сложности достиг этот маленький аппарат клещей, крошечный комочек на концах лапок передних ног, едва различимый в сильную лупу, способный воспринимать ничтожную силу биологического тока! Вот бы разгадать его устройство!

В этом узком и извилистом ущелье Заилийского Алатау, поросшем дикими яблонями и урюком, было удивительно много ремезов, клещей и сорок. Ремезы летали вокруг своих изящнейших гнездышек, напоминающих рукавичку, связанную из серой шерсти, клещи всюду висели на кустах и травах, а сороки сидели на коровах и выклевывали с них напитавшихся клещей. Коровы, судя по всему, привыкли к своим защитникам и терпеливо сносили их суетливый нрав и крикливость.

Невольно вспомнилось из прочитанных книг о том, как в Африке подобным истреблением паразитов на носорогах занимается маленькая белая цапля. Она издавна приспособилась к этому занятию, сдружилась со своими хозяевами и стала служить им еще и тем, что криками предупреждала о приближении опасности.

Изрядно побродив по ущелью, я затратил немало времени, чтобы выбрать с моей собаки несколько десятков клещей. Мне казалось, что мой четвероногий друг теперь избавлен от гнусных паразитов, и ни один из них не раздуется от крови. Но я ошибся. Дома, на третий-четвертый день, у спаниэля стали появляться коричневые желваки, размером с горошину. Это были напитавшиеся клещи. Всей семьей, уподобляясь рахатским сорокам, мы старательно их разыскивали и выдергивали, в то время как собака, польщенная таким вниманием, растянулась на полу и кряхтела от удовольствия. Но кое-кто из клещей все же ускользал от нас и потом, отяжелевший, сваливался на пол, стараясь укрыться в темном местечке, чтобы предаться воспроизводству неисчислимого количества яиц. И тогда неожиданно обнаружилось и подтвердилось, что почти все клещи присасывались на туловище собаки в том месте, где были черные пятна. Будто понимая, клещи старались замаскироваться, чтобы не оказаться замеченными.