Обе тумбы стола были забиты папками, а в среднем ящике лежал один-единственный предмет — переплетенное руководство по мотоспорту. На верхней полке этажерки поблескивал в сумраке полутемной комнаты обыкновенный пузатый графин для воды. На горлышко был надет простой стакан толстого стекла со слегка отогнутой кромкой.

Графин был не полон, уровень воды был пальца на три ниже горлышка.

— Когда наливали воду? — спросил Аввакум безразличным тоном и не оборачиваясь.

Кладовщик вздрогнул — Аввакум увидел это по отражению в графине — и дрожащим голосом ответил:

— Сегодня утром, товарищ инспектор… Лично я не видел, но знаю, что уборщица каждое утро наливает свежую воду. У нас в подвале водопровод.

Аввакум повернул графин к окну — вода была совершенно прозрачной, без каких-либо следов осадка на дне или налета на поверхности. Он снял стакан и, поставив его на ладонь, стал внимательно осматривать кромку. Глаза его вдруг загорелись, суровые складки на лице разгладились, как у картежника, который наконец получил нужную карту, чтобы вести тяжелую и рискованную игру.

Он водрузил стакан на прежнее место и. повернувшись к кладовщику, спросил:

— Вы чего торчите у двери, словно наказанный? Кладовщик открыл рот, но так ничего и не произнес.

— Идите к себе в конторку, — коротко приказал Аввакум, — возьмите лист бумаги и запишите все, что давеча рассказали мне в вестибюле.

Если найдется что добавить, например, есть ли у кого еще ключ от входной двери, это будет вам на пользу. Ступайте!

Подождав, пока он уйдет, Аввакум отложил пыльную папку с перепиской и снова взялся за стакан. Обойдя труп, он подошел к окну, снова вынул лупу и с еще большим вниманием стал всматриваться в прозрачные края стакана.

Губы его растянулись в глубокомысленной улыбке.

Поставив стакан на стол, он склонился над потертым ковром. Дождя давно не было, на улице было сухо, и поэтому на ковре не оказалось никаких следов. Только он собрался выпрямиться, как его взгляд остановился на продолговатом мокром пятне.

Пятно было неправильной, конусообразной формы. Заостренная часть была обращена к двери, а основание почти упиралось в ноги трупа. Аввакум раскрыл нож и вырезал из пятна на ковре длинную узкую полоску, сложил ее в несколько раз и, завернув в чистый лист бумаги, положил в карман.

Он посмотрел на часы — было ровно двенадцать.

Аввакум подошел к столу, снял трубку и набрал номер министерства внутренних дел.

В ожидании сотрудников из госбезопасности Аввакум продолжал свои исследования. Теперь на очереди было окно. Карниз его находился приблизительно в ста двадцати сантиметрах от земли. Толстые двустворчатые ставни, закрывающие окно снаружи, были сейчас распахнуты и прикреплены двумя крюками к стене.

Прежде всего Аввакум осмотрел в комнате штукатурку под окном и особенно тщательно возле самого пола. Светло-зеленая краска выцвела и стерлась местами от времени, но на ней не было никаких следов прикосновения какого-либо твердого предмета — ни царапин, ни вмятин. Подоконник, когда-то окрашенный коричневой масляной краской, был довольно гладок и даже блестел. Пыли на нем не было; очевидно, утром уборщица прошлась по нему тряпкой. Но Аввакум более тщательно осматривал то, что на первый взгляд казалось ясным и бесспорным. Явная очевидность всегда вызывала у него сомнения, настраивала на скептический лад и заставляла быть начеку.

Глядя на чистую ровную поверхность подоконника, он строил в уме две системы предположений:

1. Если подоконник действительно протирали утром, например, за полчаса до прихода Венцеслава, и после этого никто не прикасался к нему, его поверхность должна быть всюду одинаково чистой или одинаково (хотя бы едва заметно) запыленной.

2. Если поверхность подоконника не всюду одинаково чистая или запыленная (пусть даже едва приметно), то это значит, что кто-то за последние часы прикасался к нему и оставил на нем свои следы.

Аввакум тщательно протер лупу и склонился над подоконником: под прозрачным глазом линзы возникли рои белесых пылинок. До середины подоконника их плотность и блеск коричневой краски были повсюду равномерны. Но примерно на расстоянии одной пяди до середины подоконника среди роев пылинок заметны были совершенно чистые места, одинаково округлые по форме. Аввакум насчитал пять таких пятен. Далее. на протяжении примерно тридцати сантиметров подоконник был совершенно свободен от пылинок и настолько чист, словно эта его часть бы та протерта шелковым платком. Вторая половина подоконника в точности повторяла первую: снова пять просветов между пылинками и полоса равномерно осевшей белесой пыли.

Аввакум усмехнулся. Не было никакого сомнения в том, что кто-то перелезал через окно и что это был человек худощавый, с тонкими пальцами и не очень высокий. Если бы он был чуть повыше, то влез бы в окно, не садясь на подоконник. Когда он влез в комнату со двора, то оставил отпечатки пальцев, а на обратном пути перешагнул через подоконник, не касаясь его руками.

Этот факт был настолько очевидным, что именно поэтому нуждался в тщательном исследовании и объяснении.

Аввакум обошел здание со двора и принялся сосредоточенно осматривать штукатурку под окном на уровне земли. Но, как он ни вглядывался в шершавый грязный цоколь, ему так и не удалось что-либо прочесть на нем.

Раздосадованный, он хотел было уже прекратить поиски, как вдруг его внимание привлекла продолговатая вмятина глубиной в полсантиметра, проходящая перпендикулярно окну на расстоянии одной пяди от земли.

Аввакум потер руки, и на его лице отразилось удовлетворение. Его радовало не столько это маленькое открытие, сколько торжество логического мышления, которое предвидело необходимость подобного следа.

Один след должен был неизбежно вести за собой другой. Его надо было искать среди бурьяна на заброшенном дворе. Определив на глаз кратчайшее расстояние до улочки, Аввакум, наклонившись пониже к земле, медленно зашагал по двору. Сухая погода не благоприятствовала следопыту, но некоторые признаки недвусмысленно говорили о том, что в этом направлении часа два-три назад ступала нога человека. Там и сям через одинаковые промежутки упругая, побуревшая трава была примята. Аввакум заметил несколько надломанных стебельков ромашек; из свежих переломов еще сочился сок.

Склонившись к земле, Аввакум стал измерять пядями расстояние между примятыми участками травы. Отрезки оказались неожиданно короткими — не более тридцати сантиметров. Что это означало? А то, что человек, пробиравшийся сквозь бурьян, был небольшого роста и шаг у него был короткий.

Итак, Аввакум уже располагал некоторыми сведениями Около десяти часов по заброшенному двору прошел невысокий худощавый человек с тонкими пальцами и маленькими ногами. Пролезая в окно, он острым носком обуви ободрал штукатурку на стене, сел на подоконник, пробыл некоторое время в комнате и вернулся тем же путем.

В этом предположении следовало сделать одну оговорку: неизвестный мог быть и женщиной. В таком случае ее рост можно определить как средний. Остальные признаки оставались в силе.

Не успел Аввакум вернуться в кабинет, как столкнулся с кладовщиком, который с таинственным видом сказал:

— Товарищ инспектор, кто-то звонит у входа!

— Неужели? — шепотом спросил Аввакум.

Кладовщик вытаращил глаза, и лицо его. не успев обрести нормальный вид, снова побледнело.

Аввакум молча смотрел на него. У двери продолжали настойчиво звонить.

— Ступайте отоприте и перестаньте дрожать, — сказал со снисходительной улыбкой Аввакум.

В кабинет вошли трое. Первым — врач Парутш Аврамов с сумкой в руках. Если бы не эта сумка, но всякий догадался бы, что перед ним врач, и притом судебно-медицинский эксперт. В элегантном летнем костюме. панаме, ярком галстуке, в очках с позолоченной оправой, тщательно выбритый, он походил скорее на дипломата, по меньшей мере — на секретаря посольства. За ним вошел капитан Слави Ковачев, недавно переведенный из Пловдивского управления в Софию. Вельветовые брюки, светло-синий пиджак и белая рубашка с отложным воротником придавали ему вид художника. Выражение лица его было надменное, слегка пренебрежительное.