Большие суда требовали много умелых моряков. Экипаж линейного корабля в то время составлял около полутысячи человек! Московская навигацкая школа из года в год увеличивала выпуск морских специалистов. На флот набирали «добрых и молодых», «неувечных и не дураков», «свычных в морском и речном хождении» мужиков, а также «робят малых» — в юнги.
В Петербурге была учреждена Морская академия.
Чтобы скорее усилить мощь Балтийского флота, Петр закупил несколько кораблей за границей, но вскоре отказался от этой затеи. «Смотрел покупные корабли, которые нашел подлинно достойными звания приемышей, ибо подлинно столь отстоят от наших кораблей, как отцу приемыши от родного сына, — писал он, — ибо гораздо малы перед нашими, хотя пушек столько же числом, да не таких… и зело тупы на парусах».
Русские корабли завоевали славу лучших в мире. Французский офицер Шарье рекомендовал приобрести их для Франции. «Русские корабли во всех отношениях равны наилучшим этого типа, какие имеются в нашей стране, и притом более изящно закончены», — писал английский адмирал Норрис.
Особенно хорош был 64-пушечный линейный корабль «Ингерманланд», названный так в честь отвоеванных у шведских захватчиков исконно русских земель на побережье Финского залива. Он нес на двух палубах 64 пушки от 14 до 30-фунтовых. Корабль отличался исключительно высокими мореходными качествами, на свежем ветре он развивал скорость до восьми узлов. «Ингерманланд» был любимым кораблем Петра, четыре года на нем развевался его вице-адмиральский флаг.
А Петр уже работал над чертежами 100-пушечного корабля, таких и в иностранных флотах было один-два — и обчелся.
В кампанию 1714 года в составе Балтийского флота насчитывалось уже более двух десятков многопушечных кораблей.
А строительство плавучих крепостей продолжалось. Тысячи мастеровых, собранных со всей России, и день и ночь трудились на верфях. Люди жили в наспех сколоченных бараках, недоедали, болели, выносили жесточайшие наказания.
Флот рос. Он превращался в грозную силу.
— Я предчувствую, — обратился Петр к своим соратникам на торжестве спуска на воду линейного корабля «Шлиссельбург», — что россияне когда-нибудь пристыдят самые просвещенные народы успехами своими в науках, неутомимостью в трудах и величеством твердой и громкой славы.
Знатоки морской старины пришли к выводу, что якорь, найденный на дне Невы, принадлежал многопушечному линейному кораблю Петровской эпохи. Под барабанный бой его «выхаживали» из воды сорок матросов.
А как же он оказался на дне? Это — загадка. Возможно, оборвался канат «толщиною в половину человека», а может быть, корабль снесло с места при сильном внезапном порыве ветра или наводнении… Ясно одно: он стоял на рейде перед домом основателя русского регулярного флота.
Ныне якорь установлен на берегу Невы, рядом с крейсером «Аврора».
«Морская Полтава»
— Про Полтавскую битву, конечно, знаете, а известно ль вам про «морскую Полтаву»?
Экскурсовод указал на весло в углу музейного зала. Посетители запрокинули головы: экая махина, метров четырнадцать!
— Вот такое помогло выиграть эту «вторую Полтаву» — подлинное весло русской галеры. Двенадцать пудов. Управлялись с веслом шестеро силачей-гребцов. А выделано оно из цельного ствола многолетней ели.
В Северной войне 1700–1721 годов балтийские моряки деятельно поддерживали армию. Сражаться со шведами приходилось вдоль северного берега Финского залива, где на ширину до 15 миль тянется великое множество каменистых островков и отмелей, так называемые шхеры. Там крупному кораблю не разгуляться. Поэтому сооружалось большое количество гребных судов — галер. Уж эти-то могли маневрировать в узких, извилистых проливах, на мелководье, среди камней и рифов. Длинные, с приподнятым острым носом, они имели до двадцати пяти пар весел, на каждом — пять-шесть гребцов. Такой корабль «мощностью» в 200–250 человеческих сил развивал скорость до семи узлов. Он нес десяток легких пушек, абордажную команду, запасы ядер, пороха, продовольствия. Галеры поменьше — до восемнадцати пар весел — назывались скампавеями. Гребные суда имели мачты — в открытом море можно было идти под парусами.
Шведы, обладатели сильного флота, относились к постройке русских галер высокомерно-пренебрежительно: куда этим «сороконожкам» тягаться с многопушечными линейными кораблями! В России думали иначе…
Солнечным майским утром 1714 гада Петербург провожал в боевой поход галерную эскадру генерал-адмирала Федора Апраксина. На девяноста девяти судах находился десантный корпус — пятнадцать тысяч солдат. Их предстояло доставить на восточный берег Ботнического залива. А оттуда до шведской столицы рукой подать…
На скампавеях находились Семеновский, Московский, Воронежский, Рязанский, Вологодский, Нижегородский и другие полки. Одетые в зеленые мундиры мужики шли пробивать для России выход в Балтийское море.
Впереди бежали дозорные лодки, чтобы, как образно говорил Петр, «безвестно не въехать в рот неприятелю».
Так дошли до длинного, лесистого полуострова Гангут, которым оканчивается северный берег Финского залива. И там на зыбкой линии горизонта увидели частокол мачт: тридцать один корабль привел шведский вице-адмирал Густав Ватранг. У него был строжайший приказ короля ни в коем случае не выпускать русских из залива.
Линия шведских кораблей вытянулась от полуострова в сторону моря на пять миль. Как сказочные замки, высились окрашенные в черный цвет корпуса пятнадцати линейных кораблей, словно облака парили паруса фрегатов. С палуб судов грозно глядели жерла 1127 орудий.
В небольшой защищенной островами бухте Тверминне, что в одиннадцати верстах от Гангута, галеры отдали якоря: драться с такой армадой плавучих крепостей невозможно.
И тогда из Ревеля на галерную эскадру прибыл Петр или, как приказывал он называть себя, шаутбенахт Петр Михайлов — это контр-адмиральское звание он получил за победу в Полтавской битве. На самой быстроходной галере шаутбенахт лично разведал позиции шведов и задумал «разволочь» неприятельский флот.
Петр велел перетащить по суше в самой узкой части полуострова несколько скампавей, чтобы устроить «конфузню» в тылу врага. Перешеек огласился стуком топоров. Полторы тысячи солдат рубили деревья, растаскивали гранитные валуны, настилали помост.
Получив донесение о готовящемся «переволоке», Ватранг собрал адмиралов и объявил:
— Положение русских безвыходное. Мы разгромим их по частям.
Десять кораблей под командованием контр-адмирала Эреншильда направились к западному берегу полуострова, туда, где русские будут спускать свои суда на воду. Другой отряд из четырнадцати судов под флагом вице-адмирала Лиллье вышел к бухте Тверминне, чтобы запереть в ней и уничтожить оставшиеся галеры артиллерийским огнем.
Петр зорко наблюдал за действиями шведов.
26 июля на море стоял мертвый штиль. Прекратив устройство переправы, моряки на двадцати скампавеях вышли в залив. Гребцы дружно налегали на весла.
Галеры как птицы пронеслись мимо кораблей вице-адмирала Лиллье. Те не шевелились — их паруса беспомощно повисли.
Вице-адмирал Ватранг встревожился. Куда идут галеры? Неужели убегают в Ревель? Какая досада! Он дал королю слово полностью уничтожить или пленить петровский флот. Жаль, что нет ветра — фрегаты быстро настигли бы эти суденышки.
И вдруг лицо его вытянулась: скампавеи круто повернули на запад, они обходили эскадру.
— Не пропускать! — спохватился Ватранг. — Открыть огонь!
Но ядра не долетали до галер. Если бы задул ветер и линейные корабли могли сделать хотя бы четыре-пять кабельтовых мористее!
А из-за островов показалось еще пятнадцать скампавей.
— Спустить шлюпки! — распорядился Ватранг.
Шесть шлюпок пытались сдвинуть 90-пушечный «Бремен» (на нем держал флаг шведский адмирал) к месту прорыва галер. Но они уже обогнули мыс и скрылись из виду.