Над Севастополем, Николаевом, Петербургом плыл скорбный колокольный звон. Панихиды справляли официальные и неофициальные.

Выли вдовы, лишившиеся единственных кормильцев. Пошли по миру еще десятки семей на Руси.

Перед Комиссией один за другим проходили люди. Все, кто хоть в какой-то мере мог прояснить случившееся.

Вопросы, задаваемые свидетелям, часто повторялись. Но лишь потому, что найти вразумительный ответ на них было почти невозможно.

— Кто мог проникнуть в крюйт-камеры, где хранился боезапас?

— На линкоре имелось два комплекта ключей от них. Один хранился, как положено, другой был расходным.

— Что значит «расходным»?

— Он находился у старшего офицера и утром разносился дежурным по погребам.

— Кому еще выдавался на руки этот комплект ключей?

— Старшим башен или дневальным у погребов.

— И какое время он у них находился?

— Весь день до семи часов вечера или до окончания работ.

— Кому сдавались после этого ключи?

— Дежурному по погребам унтер-офицеру. А тот отдавал старшему офицеру.

— Где же в это время находился тот комплект ключей, который хранился «как положено»?

— Под охраной. И считался неприкосновенным.

— Был ли порядок хранения ключей обусловлен приказом по кораблю?

— Нет, такого приказа не было.

— Как не было?

— Порядок установили в связи со сложившейся традицией…

Когда были опрошены десятки людей, Крылов сказал коллегам:.

— А вы знаете, у меня сложилось впечатление, что для того, чтобы пройти в крюйт-камеры, вообще не нужно было иметь никаких ключей. Причем доступ к зарядам был возможен в любое время дня и ночи.

— Каким образом?

— Судите сами. Люки бомбовых погребов снабжены крышками, которые должны быть всегда заперты на замок. На «Марии» же они не только не запирались — их не было совсем.

— Куда же они делись?

— Выясняется одно странное обстоятельство: их сняли под предлогом, что для удобства ручной подачи снарядов над люками были поставлены столы с отверстием…

— Час от часу не легче!

— А все это означает, что бомбовые погреба всегда открыто сообщались с крюйт-камерами. А в бомбовые погреба можно было запросто проникнуть, минуя запертый люк, из самой башни. Кроме того, в этой башне существуют лазы, через которые можно пройти к нижнему штыру. Штыр этот окружен кожухом. Помещение штыра отделяется им от крюйт-камеры. В кожухе же есть горловина из крюйт-камеры, закрываемая дверцей.

— Значит…

— Это еще не все… На «Марии» эта дверца не только не имела замка, но была снята совсем во всех башнях. Значит, из помещения штыра любой человек мог преспокойно проникнуть в крюйт-камеру…

— Это только ваши предположения?

— Нет, это объективные данные.

— Кого еще вызовем?

— Урусова. Как-никак он — старший артиллерийский офицер корабля.

Старший лейтенант князь Урусов казался безнадежно равнодушным и к тому, что произошло, и к тому, что его сейчас допрашивают. Видимо, переживания и боль последних дней что-то надломили в его душе. Отвечал он монотонно, словно повторяя уже не раз рассказанное им:

— Да, я — старший артиллерийский офицер корабля… То, что предполагает господин Крылов, — правда. Люк в крюйт-камере из бомбового погреба действительно не запирался. Я не помню, была ли сделана крышка и, следовательно, предполагалось ли запирать ее. Подробности сейчас не вспомнишь. — Урусов удрученно развел руками. — Все происшедшее — как дурной сон… Но вероятно, я просто не приказывал эту крышку сделать или приказал снять ее.

— Для чего?

— Через люк производилась ручная подача зарядов. Для облегчения ее над люками были поделаны деревянные столы с отверстиями для подачи.

— Но ведь все это открывало доступ возможному злоумышленнику в погреба.

Урусов тяжело вздохнул:

— Врать не хочу, но этому обстоятельству я не придавал значения… Вернее, — уточнил он, — не подумал об этом…

Члены Комиссии переглянулись. Версия Крылова подтверждалась даже в мелочах.

— Но как такое все же стало возможным? — спросил Крылов вызванного после Урусова старшего офицера капитана 2-го ранга Городысского.

Тот усмехнулся:

— Устав — это устав, а жизнь — это жизнь. Требования устава подчас расходятся с требованиями, предъявляемыми каждой минутой жизни корабля. Попытки совместить их у нас, на «Марии», почти всегда были болезненными и производили впечатление тормозящего дело педантизма…

— Вот и попробуй разберись во всем этом, — ворчал Крылов, когда Городысский покинул каюту.

Но разобраться «во всем этом» было необходимо, и Комиссия продолжала работу.

— Кто, кроме членов команды, бывал на корабле?

— На «Марии» немало незавершенных работ. Поэтому, когда линкор стоял на якоре, на нем работало до ста пятидесяти человек мастеровых от разных заводов.

— Какие работы были так или иначе связаны с погребами? Особенно с первой башней?

— В бомбовом погребе первой башни работали четверо мастеровых Путиловского завода.

— Чем они занимались?

— Устанавливали лебедки.

— В какие часы?

— Приходили они на «Марию» примерно в семь тридцать. Заканчивали работу в шестнадцать часов. Правда, были в этом смысле и исключения: экстренные и ночные работы.

— Как проверялись люди, допускаемые на корабль?

— Теперь можно сказать — плохо. Поименной проверки на берегу не велось. После прибытия людей на борт уточнялось лишь их число. Поименные же списки представлялись старшим из мастеровых каждой партии.

— Значит, при такой системе один человек или даже группа людей могла не только проникнуть на корабль под видом мастеровых, но и оставаться там столько, сколько им могло понадобиться?

— Выходит, что так…

Все происходящее начинало уже напоминать членам Комиссии бег на месте. Дело не только не становилось более ясным, но все более и более запутывалось.

Установить истину было невозможно: многие погибли. Другие все помнили лишь приблизительно. При существовавших на корабле порядках удивляться тут было нечему, и Комиссия, за неимением более точных данных, посовещавшись, вынуждена была записать в решении:

Клубок не распутывался. Нити, за которую можно было потянуть, не было.

16 октября Комиссия закончила свою работу. Председатель Комиссии Яковлев и старший член ее адмирал Маньковский поехали отдохнуть в Ялту. Крылов засел за следственное Заключение. 19 октября он уже представил его главному морскому прокурору сенатору генералу Матвеенко, включенному к тому времени в состав Комиссии. Матвеенко прочел Заключение и целиком его одобрил.

Петербург встретил их ледяным ветром с Невы и мокрым талым снегом.

Настроение у Крылова было под стать этой погоде. Особенно после доклада у министра.

Тот хмуро выслушал членов Комиссии. Перелистал папку, на обложке которой каллиграфическим почерком писаря было выведено: «Заключение Следственной комиссии по делу о гибели линейного корабля «Императрица Мария».

— Кто автор? — Министр постучал пальцем по столу.

— Крылов… Но после обсуждения принято Комиссией единогласно для дальнейшего направления…

— Что ж, оставьте…

Министр только старался казаться равнодушным. Как только члены Комиссии покинули его кабинет, он начал скрупулезно изучать Заключение.

В докладе подробно описывалось все, что произошло на «Императрице Марии».