Мортен оказался совершенно другим человеком, если смотреть на него в контексте его брака. Они с Еленой добавили к разговору множество “мы”. “Тогда мы делали то-то и то-то… Когда мы пришли на вечеринку… Когда мы узнали то-то и то-то…”
В результате мы с Жилем тоже превратились в “мы”. Две пары сидят друг напротив друга, обсуждая свои жизни и приключения без малейшего намёка на столпотворение эмоций, которое испытали за последние две недели две заново сформировавшиеся пары. На меня навалились новые сомнения. Я снова оказалась на привычной “моногамной почве”. Мы вчетвером спокойно сидели в баре. Мы выглядели нормально. Я чувствовала себя изолированной, что тоже не добавляло мне уверенности. Может быть, всё, что произошло в последние четыре недели было только сном?
Елена начала заказывать еду и напитки. Даже в этот поздний час, она заказывала их с полнейшей уверенностью человека, ожидающего повиновения. Она говорила по испански. Так как она почти не знала французского, она предпочитала говорить на своём родном языке, полагая, что раз они оба основаны на латыни, они достаточно схожи, чтоб быть понятой. И она оказалась права.
А я, напротив, была ошеломлена. Я ожидала, что буду заказывать за нас всех, тем более, что у нас с Жилем это всегда было именно так. Одна опора моей уверенности рухнула. На мне больше не лежала ответственность. Я не была хозяйкой. Я была чужестранцем в незнакомой стране. Закончив заказывать, она повернулась ко мне, сочувственно склонила голову и спросила: “Со скольки мужчинами ты спала? Мортен говорит, что их было множество.”
И в этот момент рассыпалась вторая опора. Я сделала здоровенный глоток водки с тоником.
“Он прав” — нерешительно ответила я, чувствуя себя неуверенно в радикально честном разговоре с впервые виденными людьми. “Но их было очень много потому, что я искала любовь. Естественно, не находя её. Это было саморазрушительное время. Возможно, поэтому мне сложно говорить об этом.”
Я была очень горда тем, что мне удалось это сказать. Жиль взял меня за руку под столом. Только он знал, как я стыдилась своего саморазрушительного прошлого. Как мои бывшие парни раз за разом использовали меня как сексуальный объект. Как я, мягко говоря, не наслаждаясь этим, проникалась отвращением к себе. До тех пор, пока не появился Жиль.
“О нет, дорогая, я не знала, что это тебе не нравилось. Это ужасно,” — сказала Елена и ласково сжала моё плечо. Мне хотелось, чтобы она оставила эту тему. “Бедная девочка. Не печалься. Меня тоже подвешивали и подавляли. Мортен помог мне выйти из этого. Он замечательный психоаналитик.”
Теперь подавляли меня. Понимала ли я это — было не важно.
— Однако, есть разница между подавлением и предпочтениями, — заметил Мортен.
Я расслабилась настолько, насколько это было возможно. Очевидно, что совсем немного.
Мортен добавил: “Если тебе нравится не всё, что делает Жиль, это нормально.” Он взял меня за другую руку. Интересно, мне только кажется, что бармен смотрит на нас несколько вопросительно? Внезапно, я почувствовала себя озорной грешницей.
Елена была другой. Уверенной в себе. И мы стали такими же.
Скорость, с которой изменялись мои эмоции, изумляла. От легкомысленной радости к отчаянной неуверенности и обратно за три секунды. Мои чувства отражались на лице Жиля. Он смотрел на мою руку, которую держал другой и смеялся как школьник. Его нос сморщился, а на обеих щеках появились ямочки. Елена тоже засмеялась, её глаза сияли. Мы все держали друг друга за руки под столом. Мортен сказал мне: “Не хочешь ли ты выйти покурить?”
Я подумала: “Но ведь не только покурить, ага?” Я была готова нырнуть с головой. Я была готова покинуть свой законный брак и начать немного запретную связь с незнакомцем.
Обмениваясь за последние недели сотнями писем, мы с Мортеном раскрыли друг другу свои дурные стороны, одной из которых было удовольствие от совместного курения. Ни Елена ни Жиль не курили. Более того, они относились к курению резко отрицательно. Оно было для них отвратительно. Запретно. Опасно. И, как они говорили, очень вонюче. Но это давало нам первую возможность побыть наедине. Я не курила четыре месяца, и если что-то могло заставить меня закурить, то это был этот шанс. Шанс на первый поцелуй.
Вы можете раздеваться перед вебкамерой. Вы можете шептать ласковую чепуху в телефон. Вы можете даже писать страстные декларации в почте. Но ничто, ничто не сравнится с возможностью прикоснуться к чьим-то губам и тем самым подтвердить то, что вы начинаете отношения с кем-то, не являющимся вашим мужем.
В первый момент мне хотелось убежать. Заплакать и сказать, что всё это было ужасной ошибкой. Но так как я уже смотрела в глаза человека, в которого влюбилась, было уже поздно. Я была подобна Нео из Матрицы, падающего по кроличьей норе. Мне надо было узнать — насколько она глубока. Дрожащими руками я взяла свою куртку и вышла с ним наружу.
Проблема была в том, что он не мог дотронуться до меня, пока я не дотронусь до него. Впрочем, мне не требовался повод в виде сигареты, чтоб положить руки на его талию. Взять управление на себя было для меня самым простым решением. Чем быстрее мы поцелуемся, тем быстрее я узнаю. Разве это не чёткий признак для определения истинной любви? Он посмотрел на меня и улыбнулся той самой улыбкой, которую я столько раз видела за последнюю неделю через вебкамеру.
Он сказал: “Пожалуй, будет нормально, если я обниму тебя?”
Я улыбнулась в ответ. Я ничего не сказала, что означало “да”. Я посмотрела в его глаза и он начал наклоняться ко мне. Медленно. Медленно. Ожидание нарастало каждым ударом пульса, и в какой-то момент я уже не могла больше сдерживаться. Поцелуй вышел трепетным. Неуверенным и дразнящим. Он как-бы застенчиво флиртовал. Губы, зубы, язык… Поцелуй Жиля обычно был глубоким и страстным. Два способа целоваться. С новым любимым и со старым.
Они оба были чудесны. И очень различны.
Я крепко вцепилась в него, чтоб не упасть. Всплески эмоций проносились вверх и вниз по моему телу. Я чувствовала запах табака из его рта, он казался подобным горькому вкусу лекарства и при этом радовал. Его язык, просто так, легонько дотронулся до моего и втянулся обратно. Он сдерживался, играл, в то время как я жаждала большего. Мне нужна была уверенность в поцелуе, её требовало моё подобие здравого смысла. Мне нужны были эндорфины для того, чтоб успокоить бешено бьющееся сердце. Но в этом новом отважном мире не было ни возможности управлять им, ни страховочной верёвки.
Когда мы вернулись внутрь, никто не произнёс ни слова о том, что произошло или не произошло снаружи. Но они знали. И мы знали, что они знали.
Когда мы возвращались в нашу квартиру, мы с Мортеном держались за руки. Жиль и Елена шли под руку, но это выглядело не слишком близким физическим контактом. Я начала немного нервничать. Разумеется, я не могу заставить Жиля вступить в отношения. Но и мы с Мортеном не сможем быть вместе, если вместе не будут они с Еленой. Я внезапно осознала опасность отношений с парой. Разумеется, это была утопия. И-да, совершенно нереалистичная. И скрытое давление будет огромным, независимо от его источника.
Войдя, Мортен набросился на компакт-диски и спросил, можно ли включить музыку. Я занялась бессмысленными делами. Я положила оливки на две тарелки, решила, что они выглядят жалко и ссыпала их в одну мисочку. Я нарезала сыр и авокадо. Было исключительно важно разложить их на совершенно равных расстояниях от центра тарелки. А когда я сделала это, я услышала Дефа Леппарда.
В сопровождении стонов Жиля.
— Чей это диск? — спросил Мортен, заходя на кухню, чтоб полюбоваться моим творчеством, которое в тот момент заключалось в раскладывании чипсов аккуратными концентрическими кругами.
— Разумеется, луизин, — ответил Жиль, поражённый тем, что кто-то может подумать, что он слушает такую обычную музыку.
— Блестяще! — воскликнул Мортен. Это их четвёртый альбом — мой любимый. Знаешь ли ты, что на его запись ушло четыре года, так как их барабанщик потерял руку в аварии и они ждали, пока он научится играть ногой?