— Так что твоё решение ещё в зачаточном состоянии? — спросила я. — Я верю тебе, но мне ужасно страшно. В последние недели я считала, что самым лучшим будет выбросить из своей жизни всё, связанное с тобой. Я даже начала думать, что могу остаться жить на Кипре.

— Я думаю, что решение появилось куда раньше, чем я его осознал, но очень трудно сказать: “Я тут подумал и решил уйти от тебя.”

— Боже. Как Елена… они с Жилем всё ещё вместе после всего этого?

— Елена в полном раздрае, но она прибегла к помощи друзей и это хорошо. И Жиль рядом с ней.

— Папа очень хорошо относился к Жилю, но говорил мне, что ему не кажется, что тот изменится, и если я не хочу чего-то в будущем, не надо связываться с этим сейчас. И я внезапно поняла, что очень обо многом думаю так же, как и мой отец. И постоянные сомнения в себе по этим вопросам не говорит хорошо ни обо мне, ни о нём.

— Похоже он мудр, твой папа.

— Он мудр. Логичен. Ты не сильно отличаешься. Но Мортен… ты стоишь передо мной, предлагая мне всё, чего я хотела, и мне страшно.

— Да, это я. И мне тоже страшно.

Я взяла его за руку. Мы оба дрожали.

— Что тебя пугает? — спросил он.

— Что ты передумаешь. Что вернёшься к ней.

— Думаю, я тебя понимаю. Есть что-нибудь, что я могу сказать или сделать?

— Нет. Тебе не надо прямо сейчас волноваться из-за моих страхов. Думаю, тебе хватает своих. И я уже согласна отправиться с тобой в неизвестность. Я просто надеюсь и молюсь, чтоб это не оказалось глупостью.

— Я попросил Елену с Жилем пообещать, что они ничего не скажут тебе, пока я не приму решение. Если бы я остался с Еленой, ты бы никогда не узнала о моих сомнениях.

— Я не могла понять — почему всё стихло. Я думала, что у вас всё сложилось. Я не могу даже подумать обо всём этом. Оно пугает.

— Но также волнующе и радостно, да? — тревожно спросил он. — Это моё. Это позволило мне пройти через все эти ужасы. Мысли о тебе и о нас. У нас будут голубоглазые дети.

Я засопела. И очень скоро это превратилось в настоящую бурю. Мортен мягко сказал:

— Ты была расстроена тем, что я не принимал решение. Что я не расставался с тобой даже тогда, когда это казалось лучшим решением и когда говорил, что хочу этого. Теперь ты понимаешь, что я не мог.. я люблю тебя, Луиза. Пойдём домой.

Где-то ниже по реке

Мои руки дрожали так сильно, что если у меня даже была завидная мужская способность направлять струю мочи, промах был бы вполне возможным. Предполагается, что пописать на палочку это несложная задача, но и с ней я справилась не слишком удачно. Я помыла руки, вышла и села за свой стол.

На упаковке было написано про шестьдесят секунд. Чтобы отвлечься, я отложила его в сторону и начала просматривать изменения статуса в Фейсбуке, забывая про то, что ответ изменит весь мой мир. Пока не взглянула и не прочла “Беременна”. Я взяла его и несколько раз встряхнула, думая, что встряхивание может стереть надпись, как в игрушке Волшебный экран. Или в начале надписи внезапно появится слово “Не”.

“Не” не появилось.

После нескольких ускоренных адреналином секунд сердцебиения я взяла в руки телефон. Мортен ответил после третьего гудка.

— Ты занят?

— Только что пришёл на собрание, не могу сейчас говорить.

— Не клади трубку! Мне просто надо сказать тебе, что я беременна.

Тик-так, тик-так. Мне было слышно, как по его лицу расплывается улыбка.

— О, дорогая, это чудесно. Очаровательно. Я позвоню тебе позже, хотя теперь я не смогу сосредоточиться на этом проклятом собрании.

Мы переехали из дорогого района Ноттинг-Хилл, в котором я постыдно злоупотребляла своей кредитной карточкой, что легко объяснялось моим горем, в немного более дешёвый Ричмонд, графство Суррей.

Мы переехали в дом, очень похожий на тот в Сент-Олбанс, в который мы приезжали к Мортену и Елене. В попытке соответствовать её стандартам, я украсила его в привычном Мортену стиле. Белый. Минималистический. Но с художественно разложенными бесполезными подушечками.

Наш новый дом был в семи минутах ходьбы от Жиля и Елены. Мы знали, потому, что измерили. Они жили в районе Ричмонд-Грин, по престижному адресу, уценённому из-за того, что леди этажом ниже готовила много супа и запах капусты был там обыденностью. Не то, чтоб они очень волновались о деньгах, так как после наших разводов оказались неплохо обеспечены.

Жиль всё ещё работал над своим веб-сайтом о фитнессе и твёрдым как скала телом, а Елена начала изучать психологию в Роэхэмптонском университете. Наше редкое общение происходило не без трений, но смазывалось алкоголем и мы пытались остаться друзьями. Я уже однажды потеряла Жиля и не хотела, чтоб это случилось ещё раз. Конечно, наша новость подбросит гаечный ключ в этот редуктор. Мортен с Еленой восемь лет пытались завести ребёнка. И теперь я беременна — всего через три месяца.

Я встретилась с Жилем наедине, чтоб сообщить ему новость, Мортен сделал то же с Еленой. После чего, мы все встретились в баре.

— Только представьте нас всех с ребёнком! — сказала Елена, когда мы, расположившись вокруг стола, пили апельсиновый сок. В её глазах плясало пламя. — Мы с Жилем сможем сидеть с ребёнком, мы будем крёстными родителями. И… — её глаза наполнились слезами. — Я хочу, чтоб ты знала, что я простила тебя, и если ты умрёшь, я буду заботиться о ребёнке Мортена как о своём собственном, — желание ребёнка так долго окрашивало её жизнь, что после первого шока от нашего сообщения, её счастье можно было буквально потрогать. Это не был мой ребёнок. Это был наш ребёнок.

Но я не хотела делить его с ней.

Не сейчас. Никогда.

Мортен с Жилем сияли от гордости за её великодушие, я же замерла в ужасе.

Моё недоверие к Елене было глубиной в морскую сажень. И мой инстинкт подсказывал мне хватать моего нерождённого ребёнка и бежать. Казалось, что, как только мой долгожданный ребёнок родится, Елена будет тут как тут. Будет рассказывать мне, как растить его, гуляя с ним… и требуя, что он принимал ту или иную сторон в наших многочисленных спорах. Так было бы, если бы я была жива. Потому что, очевидно, если бы я умерла, она подразумевала себя родительницей.

Я уже узнала однажды, что если Елена что-то хочет, она это получает. Эти события почти привели меня к безумию. И теперь, под действием гормонов, я боялась того, что она может свести меня с ума, сдать в психушку и занять место матери. Я знала, что это звучит безумно. Но все наши отношения были не слишком нормальны. Я думала, что мы можем оставаться друзьями и я смогу сохранить Жиля в своей жизни. Но защитить мои будущие отношения с моим ребёнком было важнее. И, похоже, одного побега было недостаточно.

Последнее расставание

В наши первые годы Жиль познакомил меня с его любимым англоязычным писателем — Джеком Лондоном. Одним из его произведений был Мартин Иден — история бедного рабочего, который преобразовал себя, выучившись грамоте и читая стихи для того, чтоб достичь своей мечты стать писателем. Но в итоге Мартин обнаружил, что его интеллект и талант далеко превосходит окружающих и, увидев тёмные стороны человеческой природы и предрассудки тех, кто сначала отвергал его, а потом покровительствовал ему, он почувствовал себя отделённым от того общества, в котором жил. Он был одинок. И он выбрал смерть.

Когда я читала Мартина Идена, я ещё сильнее влюблялась в Жиля. Этот сложный объект искусства был его любимым прозаическим произведением! Это был человек, который знал, какой жизнь может быть горестной, который сопереживал саморазрушительному поведению и страсти к знаниям. Это был человек, который на моём стороне в моём путешествии по жизни, тот, с кем можно было делить мысли и философию. Наша любовь была глубокой и мистической. И встреча наших умов была невероятной.

Семью годами спустя я подарила Жилю на Рождество другую классическую книгу Джека Лондона и автобиографию Арнольда Шварцнегера. Он только начал заниматься бодибилдингом, который потом стал частью его новой карьеры. Вторая из них, конечно, стала замусоленной и любимой. Первая же стоит теперь на моей полке ­— я получила её при разводе, так как он ни разу не читал её.