Что удивительно, Прохор Петрович в ответ на совершенно недвусмысленное предложение начал мяться и минуты две не мог выпутаться из всяких «Дык, вот такое дело, я прямо не знаю», потом начался сложный участок, на котором часто вело рельсы, и машинист замолчал, внимательно вглядываясь вперед, но наконец смог глубоко вздохнуть и молвить:

— Я, конечно, звиняюсь, Глеб Никодимович, вот только сынок у меня есть.

— И что? — хмыкнул аэронавт, уже примерно представляя, о чем дальше пойдет речь.

— Хотел я его в паровозное училище определить. Чтоб, значит, наследником моим стал на чугунных-то наших дорогах. Так ведь не взяли! Говорят, мал слишком. Это да, роста в нем всего чуть за полтора метра, да и веса три пу… э-э-э… ммм… сорок восемь килограммов, и выглядит совсем мальцом. Но ведь на самом деле ему уже пятнадцатый годок пошел! Самое время учиться-то правильному ремеслу. Он у меня всю арифметику давно превзошел, считает лучше иного приказчика, фигуры всякие на бумаге чертит, пишет бойко и даже учебник по алгебре читать начал! И говорит, что понимает, о чем там речь, только я его проверить не могу.

Может, ты за него словечко замолвишь, земляк все-таки?

— Какова высота нижней кромки курсового окна на паровозе? — поинтересовался Глеб. И сам же ответил:

— Один метр сорок восемь сантиметров. Как он у тебя вперед смотреть-то будет? А ведь новые паровозы, наверное, будут больше этого.

— Так он, пока учится, может, и подрастет…

— А может, и нет.

Лучше бы не рос, подумал граф. И сказал:

— Так что в машинисты с такой телесной конституцией идти не самое умное дело. Надо в воздухоплаватели.

— Да кто ж его туда возьмет? — удивился Прохор.

— Я возьму, если он действительно столь сообразителен, как ты говоришь. И если высоты не очень боится.

Глеб не стал добавлять, что перед экзаменом претендент будет обязательно взвешен. Не больше пятидесяти килограммов — увы, такое ограничение накладывалось на вес пилота разведывательного дирижабля. Граф Уткин весил семьдесят пять и поэтому летать мог мало того что только натощак, но или с минимальным запасом горючего, или без рации на борту. Сама-то она весила немного, килограммов пять, а вот даже облегченный аккумулятор для нее тянул на восемнадцать.

Получился же такой конфуз из-за того, что наполненный водородом дирижабль с паровым двигателем оказался слишком пожароопасен. Собственно говоря, первый сгорел в самом начале испытаний, и только чисто случайно обошлось без жертв, но император принял решение произвести углубленное исследование безопасных способов заправки и эксплуатации водородных дирижаблей на моделях, а два уже заложенных достроить в виде тепловых, в результате чего их грузоподъемность упала раза в два. В связи с чем срочно потребовались очень легкие пилоты, а где их брать? Впрочем, если подойдет сын машиниста, то найти останется всего двух — пилоты нужны по одному на каждый дирижабль и один запасной на случай, если кто из основных заболеет.

— Э… вась-сиясь… а страшно ли по небу летать? Вдруг шар оттуда упадет, это же костей не соберешь, а сын-то у меня единственный, остальные все дочки.

— А вдруг у паровоза котел взорвется? Или поезд прямо на мосту с рельсов слетит — тоже костей не шибко много останется.

— Так ведь с умом паровозом править надо, тогда ничего не будет.

— Вот именно, и с шаром то же самое. В общем, умному да аккуратному на нем не страшно. Лучше скажи, твой сын в Москве, вместе с прочей семьей? — на всякий случай уточнил граф. — Тогда пусть подойдет ко мне после светлой седмицы — например, на Радоницу. Знаешь, где я живу? Ну, тогда жду твоего вьюноша. И сам приходи, коли в рейсе не будешь.

В назначенное время кандидата в пилоты сопровождала почти вся его семья — отец, мать и сестра двенадцати лет от роду. Самая младшая, Феня, осталась дома с бабкой. Граф Глеб Уткин, будучи с больной головой после многих безуспешных попыток хоть как-то свести на бумаге весовой баланс строящегося дирижабля, принял в обучение отрока. Да не только его самого, чей вес, кстати, был не сорок восемь, а только сорок шесть с половиной килограммов, но и сестру, потянувшую всего на тридцать два кило. Правда, жена машиниста, разобравшись в ситуации, попыталась было заголосить, но Прохор Петрович показал ей кулак и велел заткнуться. В отличие от своей супруги, он знал, какое место в элите империи занимают аэронавты. Уже одно то, что император лично знакомился с каждым, говорило само за себя.

Графу Глебу не пришлось разочаровываться в своем решении — и брат, и сестра успешно прошли курс первоначального обучения. А ведь легкий пилот — это не только экономия двадцати, а в случае с девчонкой — тридцати с лишним килограммов живого веса. Это и более легкая одежда, и меньший запас продуктов и воды в случае длительного полета, и, главное, облегченный парашют. Император прямо запретил любые полеты на дирижаблях без этого спасательного купола. На аэростатах они допускались, но только в исключительном случае. Вот как сейчас, когда шару под управлением Натальи Матюшиной наконец-то удалось поднять антенну на требуемую высоту и удержать ее там все время, потребное для установления связи с каким-то чрезвычайно далеким объектом.

Граф сильно подозревал, что на этом объекте у рации сидит великий князь Георгий, а рядом волнуется его жена, сводная сестра графа. Но, разумеется, Глеб Никодимович держал подобные мысли при себе.

Слава тебе господи! — сказала императрица, после четвертого прочтения отодвинув бумагу с текстом радиограммы из Южной Африки. — А то я хоть и понимала, что связь в такую даль установить непросто, но все равно волновалась. Теперь же как камень с души свалился — все у наших детей в порядке. Молодец та девчонка на шаре, это же надо такое совершить, что до нее ни у одного мужика не получалось. Кстати, не страшно тебе двенадцатилетнюю пигалицу в небо отправлять было? Разбиться же могла за милую душу. Теперь, конечно, ее надо достойно наградить. От чьего имени указ будет — твоего или моего?

— Хм… страшно, говоришь? Я поначалу тоже так подумал, а потом вспомнил, что моя жена не то что в двенадцать, и, кстати, Наталье Матюшиной уже месяц как тринадцать исполнилась, а вообще в четыре года начала на верфи вертеться и чуть ли не до самой свадьбы это делать продолжала. Хотя там и утонуть можно было запросто, и бревном по голове получить, да мало ли чего еще. Указ же про медаль аэронавта первого ранга будет мой — ты тайных издавать не имеешь права. А премию ей даст граф Глеб, денег на это ему подкинешь ты — у тебя в фонде материального поощрения вроде еще должно что-то оставаться, мой же вообще пустой.

— Ладно, наскребу. Когда состоится следующий сеанс связи?

— С земли будем пробовать каждую неделю. Если не получится четыре раза подряд, на пятый снова поднимем шар.

— Ох, как они там месяц с лишним будут совсем без советов, мало ли что…

— Совсем без них они не будут. Там трое офицеров и два горных мастера именно в ранге советников, к мнению которых Георгий обязан внимательно прислушиваться. И килограммов двадцать писаных инструкций на все случаи жизни.

Разумеется, большая часть письменных указаний относилась к поиску и способам разработки золотых месторождений. Однако и чисто организационные вопросы не были обойдены вниманием.

Император уже не раз мысленно, а иногда даже и вслух корил себя за поспешность. Зачем, ну зачем было так спешить с эвакуацией старателей с Клондайка? Чтобы французы не обиделись? Вот только России от их обид не холодно и не жарко. Или чтобы англичане посильнее и пораньше возбудились? Так ведь пораньше оказалось ни к чему, а сила их желания прибрать к рукам золотые россыпи от наличия или отсутствия старателей никак не зависит.

В общем, один раз сделав ошибку, Новицкий был твердо настроен не повторять ее ни в Калифорнии, ни тем паче в Южной Африке. Тем более что на основании уже приобретенного Россией опыта добычи золота он сделал вывод — правильно организованная инфраструктура приносит как бы не больше прибыли, чем собственно мытье и копание драгоценного металла. А для нормального функционирования той самой инфраструктуры необходимо охраняющее ее интересы государство. Поэтому первое, что сделали прибывшие в Калифорнию старатели — они, даже не дожидаясь окончания постройки крепостицы Форт-Росс, объявили себя Калифорнийской Народной Республикой и провели выборы президента на основе всеобщего равного избирательного права. Разумеется, без накладок поначалу не обошлось, ибо построение настоящей демократии, тем более народной — не такое простое дело.