Однако вернемся к событиям 17 ноября. После захвата сопок перед 6-й ротой была поставлена задача занять высоты около железной дороги и тем самым перерезать пути отхода противника от станции Маньчжурия. Командир батальона передал в мое распоряжение 12 пулеметов и часть личного состава пулеметной роты И. Г. Тазова.

— Что с вашим командиром? — поинтересовался я у прибывших ко мне пулеметчиков.

— Погиб, — ответили мне, и я услышал печальный рассказ о том, как это случилось.

Рота столкнулась с многократно превосходящими силами противника. Завязался жестокий бой. В разгар его у наших воинов кончились патроны, и тогда Тазов приказал срочно отвести замолчавшие пулеметы в безопасное место. Сам же остался лицом к лицу с врагом с небольшой группой красноармейцев. Бойцы, возглавляемые им, дали достойный отпор врагу. Не одну атаку отбили они. Тазов умело и уверенно руководил боем, враги видели, что в открытом бою советских воинов не одолеть. Тогда к Тазову подкрался белокитаец и бросил гранату. Так погиб красный командир И. Г. Тазов, до конца выполнив свой долг перед Родиной. Посмертно он был награжден орденом Красного Знамени.

Все 12 пулеметов роты Тазова и 6 пулеметов, имевшихся у нас ранее, я сосредоточил на главном направлении возможного прорыва маньчжурской группировки к Чжалайнору вдоль железной и шоссейной дорог. И, как показали события, поступил правильно.

Ночь на 18 ноября выдалась холодной. Дул резкий, пронизывающий ветер. Мороз пробирал до костей. Питались сухим пайком, горячую пищу доставить нам, находившимся в тылу врага, оказалось невозможно. Хлеб так замерз, что его пришлось рубить топором.

Чтобы хоть как-то обогреть личный состав, приказал развести на обратных скатах высоты костры. Однако противник тут же открыл по этому району артиллерийский огонь, и их пришлось потушить.

Во второй половине ночи из-за туч появилась луна. Стали вырисовываться контуры местности. Приглядевшись, я различил железную и идущую рядом с ней шоссейную дороги из Маньчжурии на Чжалайнор.

Вскоре донесся шум моторов и обрывки фраз. Вдоль полотна двигалась какая-то бесформенная масса людей. Я приказал командиру отделения Чирцову с группой бойцов уточнить, что это за колонна. Через несколько минут он доложил:

— Товарищ командир, китайцы стремятся вырваться из окружения.

— Приготовиться к бою, — приказал я.

Мы находились в 300–400 метрах от дороги и могли в упор расстреливать противника из всех 18 пулеметов.

Не подозревая об опасности, вражеские войска шли в направлении Чжалайнора. Когда они достигли высот и оказались перед нашими позициями, ночную тишину разорвали пулеметные очереди. Море свинца обрушилось сверху на головы врагов. Удар был неожиданным и сокрушительным. Среди белокитайцев началась паника. До нас донеслись крики и стоны. Часть подразделений, которые уже прошли высоты, побежали в сторону. Пришлось несколько пулеметов перебросить на это направление, чтобы преградить путь врагу. Я решил лично возглавить эту группу пулеметчиков, ибо положение складывалось там, прямо скажем, угрожающее. Обезумевшие массы солдат панически бежали на наши позиции.

Кинжальный огонь остановил толпу. Не давая врагу опомниться, мы ударили в штыки. Жаркой была схватка, безграничны доблесть и мужество наших воинов. Каждый сражался, как герой, и враг запросил пощады.

Пленных сразу обезоружили и собрали в одном месте, чтобы при первой возможности отправить в тыл. Раненым оказали помощь.

Те же подразделения противника, которые вырвались из-под нашего огня и, казалось, уже достигли станции Маньчжурия, попали под фланговый удар нашего Бурят-Монгольского кавалерийского дивизиона, которым командовал Л. А. Бусыгин. Конница врезалась в толпы бегущих китайских солдат. Вскоре и здесь все было кончено.

В середине дня, когда закончился бой, приехал С. С. Вострецов. Я доложил о выполнении задачи.

— Это твоя работа? — спросил он, показывая на поле боя, усеянное трупами врагов.

— Это работа красноармейцев, которыми я командую, — ответил ему.

Ответ ему понравился, и он попросил рассказать, как было.

Доложил все по порядку, стараясь ничего не упустить. В конце добавил, что мы подбили четыре автомашины с офицерами, которые после неудачного прорыва возвращались в город Маньчжурия. Среди взятых в плен оказался начальник полиции Маньчжурской провинции. У него воины отобрали портфель с важными документами. Я передал портфель командиру корпуса.

Выслушав меня внимательно, Вострецов сказал:

— С документами я разберусь.

Потом, много позже, когда закончились события на КВЖД, меня по случаю награждения орденом Красного Знамени пригласили на прием к командиру корпуса Вострецову.

Степан Сергеевич подарил мне полевую сумку и именной револьвер. Мне было очень приятно получить подарок от такого заслуженного и известного военачальника. Это был поистине бесстрашный командир, человек большого мужества, храбрости и выдержки, могучей энергии и твердой командирской воли. В годы гражданской войны Вострецов храбро сражался на Западном и Восточном фронтах, командуя полком, дивизией, группой войск. Первый орден Красного Знамени Степан Сергеевич получил за мужество и отвагу, проявленные в боях за освобождение Челябинска в июле 1919 года. Через год его наградили вторым орденом Красного Знамени за героизм в боях против белополяков.

Особенно отличился С. С. Вострецов при штурме спасена и освобождении Приморья в 1922 году. В то время он командовал группой войск Народно-революционной армии Дальневосточной республики. В этих боях широко раскрылись его незаурядный талант командира и умение руководить войсками. За боевые заслуги он был награжден третьим орденом Красного Знамени.

Четвертый орден Красного Знамени Степану Сергеевичу вручили за ликвидацию банды генерала Пепеляева в Охотско-Аянском районе. Командуя экспедиционным отрядом, он действовал дерзко и решительно.

Степана Сергеевича отличали хорошее знание военного дела, ясность ума, решительность. Он не боялся брать на себя ответственность. Требовательность к себе и к подчиненным сочеталась с душевной простотой и доступностью.

В частях дивизии рассказывали о таком эпизоде. Приняв командование 18-м стрелковым корпусом (это было 13 октября 1929 года), он сразу же выехал в войска для знакомства с ними. Комкор тщательно проверял боевую подготовку личного состава, подолгу беседовал с командирами, со знанием дела вникал во все вопросы жизни и боевой деятельности частей и подразделений.

В 35-й стрелковой дивизии он приказал перековать лошадей, поскольку соединению предстояло действовать на местности, покрытой льдом, а у коней были подковы без шипов. Перед отъездом комкор поинтересовался, как выполняется его приказ. Вместе с комдивом пошли посмотреть. Молодой кузнец, видимо еще малоопытный, изо всех сил дергал и хлестал упиравшегося коня, стараясь завести его в станок.

— За что вы наказываете лошадь, разве она в чем-нибудь виновата? — спросил Вострецов.

Боец смущенно посмотрел на командира:

— Не хочет идти.

— Такого не может быть.

Степан Сергеевич подошел к лошади, взял ее за узду, ласково погладил, успокоил и без всякого труда завел в станок. Собравшиеся бойцы и командиры с нескрываемым любопытством смотрели за действиями комкора, за тем, как он искусно управлялся с конем. Вострецов не спеша проверил подковы, гвозди, взял молоток и начал перековывать лошадь. Делал он это ловко, умело, будто всю жизнь занимался такой работой. Закончив, позвал старшего коваля.

— А ну, принимай работу, только посмотри, может быть, что не так? — сказал он.

Старший коваль придирчиво осмотрел подкованного коня.

— Отлично сработано, лучше не подковать! — сказал он с восхищением. — Вот бы мне такого кузнеца в помощники.

— Польщен вашей похвалой. Но, к сожалению, принять ваше предложение не могу, — с улыбкой сказал Степан Сергеевич. — Другие дела ждут меня.

Стоявшие рядом бойцы и командиры громко засмеялись. Когда Вострецов ушел, они еще долго обменивались мнениями. Простота, деловитость комкора и удивили, и покорили их. Прославленный герой, грудь в орденах, пост высокий занимает, а не чурается никакой работы. Словом, командир из народа, свой человек. С таким в огонь и в воду не страшно.