Наконец лицо снова появилось перед ним. Туман, сквозь который он все еще смотрел на мир, сделал ее моложе- он стер горькие складки, разгладил морщинки, мягко очертил красивый полный рот, обнажив вдруг забытую, давно, казалось бы, поблекшую красоту.

— У тебя еще что-нибудь болит? — спросили губы. Абель покачал головой. У него больше ничего не болело.

— Побудь со мной, — попросил он.

— Успокойся. Все хорошо. И я пока с тобой. Говорили не только губы, говорили глаза, говорили руки.

Абель раскинулся на подушках, ощущение покоя разлилось по всему телу. Он был не одинок. До сих пор он не ощущал собственного одиночества. Быть может, оно таилось в глубинах души, подтачивая и разрушая ее, но он не умел тогда думать, не умел выразить это словами. И вот одиночество кончилось. Он ощутил рядом другого, человека, совсем рядом. Ему не нужно было видеть — чувство доносило эту близость, влечение, нежность гораздо острее, чем зрение и слух. Он задремал на мгновение и проснулся — и то, и другое было прекрасно, погружение в спокойный, безмятежный сон и ощущение удивительной реальности, открывшейся ему как дар.

Быть может, вся эта суета вокруг оттого только, что он очень мало знал, что он никогда еще не был у ангела? Как нужно себя вести, чего добиваться, за что бороться? Тихо, но настойчиво зашевелились вопросы: почему это не может быть вечно, то, что происходит сейчас? Прежде, позже, всегда? Почему так длинны обходные пути, приводящие к единственно верному решению. Вопросы о «прежде» или о «потом» и омрачают мгновения счастья. Вопросы разверзают пропасти и взрывают обретенные было пути, вопросы разрушают чары.

А ведь это были действительно чары. Он попробовал избавиться от мыслей, которые вызвало это слово, но оно звучало в нем: чары. Чары, легкие, как облачко… как дуновение ветерка, вздох… улетающие в никуда… и навсегда.

И все же это были не чары, это была действительность, пусть фантастическая, невероятная действительность. Чудо было как раз в том, что это было на самом деле, что он переживал это реально. Он чувствовал мягкое тепло постели. Чувствовал женщину рядом с собой. Он открыл глаза. И увидел женщину. Она действительно была рядом. И она была прекрасна. Ангел. Это была реальность. Никаких чар, никакого колдовства. Реальность. Реальность, у которой есть прошлое, настоящее и даже чуть-чуть будущего.

— Почему ты привела меня сюда? — спросил Абель. Женщина приподнялась на локте и с тревогой взглянула на него.

— Тише. Молчи!

— Ну пожалуйста, я должен знать. Почему ты сделала это?

— Не знаю. Я не думала об этом. Я все время вспоминала тебя. С той ночи… Сколько времени прошло с тех нор?

— Много. Так много, что его невозможно измерить. Они помолчали. Потом женщина сказала:

— Возможно, это была жалость.

— Жалость, — шепотом повторил Абель. Он попробовал слово на слух, словно пытаясь понять его смысл. — Жалость.

Когда я встретила тебя тогда во внешнем коридоре, я не знала, что будет дальше, но знала, что-то наверняка произойдет. Но я знала и то, что это кончится. Конец был предопределен сначала.

— А конец близок? Он уже начался. А какой он будет… этот самый конец?

— Пожалуйста, не спрашивай об этом.

— А то, что сейчас… здесь… вот этот наш час… это тоже конец?

— Нет, — сказала женщина. — Этот час вне всего. Его не предвидел никто. Ни я, ни ты. Даже майор не смог предусмотреть его в расчетах. Быть может, это и побудило меня больше всего: желание сделать нечто, никем не просчитанное. Мы не знаем, какие будут последствия, но что все имеет последствия-это факт. Значит, будут последствия, которые снова никто не сможет предусмотреть, а у них будут свои непредсказуемые последствия, и так вечно.

— И ты этого хочешь?

— Да, хочу. Наверно, я такая же, как ты. Ведь ты тоже хотел именно этого. Быть может, чуть иначе, чем я. Ты хотел убить майора. В сущности, это одно и то же.

— А можно сделать так, чтобы конец не наступил?

— Нет, невозможно.

— Тогда какой во всем этом смысл?

— Конец ожидает лишь отдельных людей-тебя, меня, любого. А остается совсем другое-надежда.

Они долго молчали, слышно было только дыхание. Постепенно сознание Абеля окончательно прояснилось, туман рассеялся. Расширился и обзор, теперь он мысленно мог видеть не только то, что было непосредственно перед глазами. А там, во внешнем мире, было зло, внушающее страх. Он взял женщину за запястье, поднес к глазам ручные часики —11.45.

— Парад, наверно, кончился, — сказал он.

В тот же миг он почувствовал себя усталым, отчаявшимся, конченым. Мускулы у него болели, в голове что-то монотонно пульсировало. Вновь зашевелились вопросы, теперь он мог формулировать их четче, но все более проясняющееся сознание отчетливо выявляло их бессмысленность, а заодно и бессмысленность ответов, которые он мог бы получить, и бессмысленность любых действий. Глухая стена отгородила все разбуженные в нем желания. Он стоял у черной пропасти безнадежности.

— Парад скоро кончится, — повторил он. — Я вернусь в камеру. Ты сама знаешь, так будет лучше.

Он откинул одеяло, заставив себя не заметить, какого напряжения воли стоило ему это простое движение.

— Не печалься, — сказал он.

Теперь, несмотря ни на что, он был сильнее. Крепко стянул пояс халата, надел тапочки. Женщина лежала на тахте. Она отвернулась к стене, закрыв руками лицо.

Абель не смотрел в ее сторону. Он не мог туда смотреть. Он открыл дверь и вышел.

В прилегающем помещении никого не было. Он вышел в большой коридор. Первая дверь справа — вход в его камеру. Он прошел мимо. Внимание его привлекло окно, стекла слегка дребезжали. Он подошел и выглянул наружу.

Серые бараки похожи были на скалы под желтым, затянутым дымкой небом. Окна как норы. Забетонированные дорожки разрезали желтоватый грунт на аккуратные прямоугольники. По большому плацу, описывая круги вокруг склада оружия, единым строем маршировал батальон, единое тело двигало двумя тысячами ног в маршевом ритме. Бетон гудел.

Они проходили строем мимо сотни капралов, десяти сержантов и майора. Майор возвышался над всеми на постаменте. Он глядел на бесконечные колонны солдат, маршем проходящие мимо. Видел ли он их реально или они были лишь фоном, на котором разворачивались волнующие события, исполненные мужества и воинского духа? Этого никто не знал. Он застыл в приветствии, отдавая марширующим солдатам честь, неподвижный, похожий на монумент.

Земля дрожала. Абель чувствовал это даже здесь. Тысяча левых, потом тысяча правых ног попеременно впечатывали в землю тяжелый шаг. Тысяча солдат. Лишь сейчас Абелю пришло в голову: не тысяча, а девятьсот девяносто восемь. Двое отсутствовали. Остин и он.

Уголки глаз у Абеля дрогнули, он был потрясен. Всего двое отсутствовали, но это не могло не сказаться на целом. Батальон не был укомплектован полностью, он уже не был столь безупречен, появился новый источник воздействия на будущее через поколения, через годы, и этот источник уже нельзя было уничтожить.

Так значит, это и есть надежда? Быть может, та самая, о которой говорила женщина. Но ему самому надеяться было не на что.

Абель повернулся и быстрым шагом прошел мимо двери в камеру через помещение, где стояли кресла из алюминиевых трубок, в зал, где была машина. Он встал перед пультом и положил руку на рычаг.

— Погрузиться в сумерки. Разноцветные подушки. Одеяло в полоску. Картина на стене… — Он говорил без выражения, но громко и ясно. Тихо шелестела перфолента. — Приятное тепло. Запах чая… Его вкус. Светлые волосы, лицо. Глаза, рот, руки. Ее руки, ее глаза, ее рот.

Щелкнуло реле, быстрее побежала перфолента. Тихо. Он ждал. Стало страшно, вдруг машина оставит его в беде…

Наконец система взвыла. Открылось маленькое окошечко, что-то прошуршало — пластиковый пакетик. Он быстро схватил его, сунул в карман. И направился по коридору назад. В окно он больше не взглянул. Открыл дверь в камеру, затворил за собой. Несколько секунд отсутствующим взглядом он смотрел на единственный предмет мебели-нары. Потом поправил подушку. В камере было прохладно. Он вытянулся на нарах.