Террористы собирались в номере, который снимал капитан в отеле «Реджина» вместе со своей любовницей, национальную принадлежность которой установить пока не удалось. Известно только, что эта очень эффектная блондинка говорит на восьми европейских языках, в том числе румынском. Остается выяснить, не является ли она той самой роковой дамой в бежевом манто, которая сыграла важную роль в похищении Кутепова.

Террористическая акция должна была состояться в ресторане, куда Агабекова пригласили на бал русские эмигранты, однако агенты сигуранцы, зная об этом, сумели предотвратить преступление. Среди схваченных большевистских террористов особенно колоритен Григорий Алексеев, который во всем уже сознался. Алексеев — низкорослый, жирный, коренастый, с жестоким выражением лица, являющий собой настоящий тип преступника и дегенерата. На нем косоворотка и пиджак явно с чужого плеча. Это специалист в исполнении приговоров ГПУ. За свою недолгую деятельность в застенках ГПУ Алексеев успел расстрелять сотни человек. Говорят, Сталин его лично знает и очень к нему благоволит. Из его горла выходят только нечленораздельные звуки».

В этом месте Федоровский снова было взялся за перо, чтобы исправить стилистический «ляп» — оставалось неясным, из чьего именно горла выходили нечленораздельные звуки, однако раздумал, решив, что не стоит задерживать полосу из-за такой мелочи, и продолжил чтение.

«Румынский Кутепов» был принят товарищем министра внутренних дел, генеральным директором сигуранцы Кадере. Он заявил: «Я убежден, что дни Сталина сочтены. Кампания, которую ведет сейчас Троцкий, увенчается успехом. Урегулирование советско-румынских отношений входит в круг первоочередных задач, которые уже ставит перед собой будущее троцкистское правительство». Эти последние две фразы редактор подчеркнул, чтобы их перебрали жирным шрифтом.

Корреспонденция сопровождалась примечанием редакции о том, что в последующих номерах будут опубликованы новые подробности дела «румынского Кутепова», а также его воспоминания, написанные «специально для нашей газеты и представляющие огромный интерес для уважаемых читателей».

Редакторский глаз задержался на небольшой заметке под заголовком «СССР готовится к войне». «В Москве проходит съезд «добровольного» общества «Автодор». Из отчета о съезде явствует, что общество это является скрытым органом подготовки к войне». Заметка была заверстана в самом низу полосы и терялась среди другого информационного материала. Федоровский сделал пометку красным карандашом для метранпажа, чтобы тот подверстал ее сразу под корреспонденцией о деле Агабекова, и снова заскользил глазами по полосе; остановился на рубрике «На развалинах России». Случилось так, что перед засылом материалов в набор он был очень занят и не успел прочитать заметки этой постоянной рубрики. «600 000 пар невывезенных галош. На заводе № 2 комбината «Красный треугольник» скопилось 600 000 пар невывезенных галош. Это количество увеличивается с каждым днем и грозит остановкой всего завода. Завод не может вывезти продукцию из-за отсутствия тары». «Не очень убедительно, — поморщился редактор, — у читателя может возникнуть вопрос, как же они сумели изготовить столько галош? Ну да ладно, посмотрим, что дальше». «70 процентов коммунистов — ненормальны. Выводы русского профессора. Как нам сообщают из Москвы, советское правительство запретило распространение книги профессора Воскресенского, трактующей о психических заболеваниях среди политических деятелей. Профессор приходит к выводу, что 70 % коммунистов больны психически и такое их состояние объясняется, мягко говоря…переутомлением. К ненормальным Воскресенский причисляет Сталина, Рыкова, Орджоникидзе, Молотова и других коммунистических вождей. 40 процентов всех коммунистов страдают психозом (каким именно — профессор подробно не говорит)». «Тоже не ахти, — редактор кисло поморщился, однако оставил заметку и стал читать дальше. «Из Москвы нам сообщили по телефону, что вчера сгорело дотла здание Госплана. Сгорели все архивы и планы пресловутой пятилетки».

Подборку завершила заметка «Надстраивают Москву». «Московский совет надстраивает некоторые московские дома, в частности для того, чтобы вселить в них жильцов домов, подлежащих разрушению в связи с постройкой дворца советов». Федоровский вздохнул, взял карандаш и косым андреевским крестом похерил заметку. «Идиоты безмозглые, — ругал он своих сотрудников, — ничего нельзя доверить, и чем только думают, и думают ли вообще? Им бы по кафе с девицами шляться, а не в газете работать. Получается, что большевики не разваливают, а строят».

Федоровский поднялся со своего кресла и заглянул в соседнюю комнату, где размещался весь штат редакции, состоящий из пяти сотрудников. Они толпились вокруг стола ответственного секретаря. До него долетали обрывки оживленного разговора. Сотрудники обменивались впечатлениями о последнем кинобоевике с Гретой Гарбо в главной роли. «Бездельники», — с неприязнью подумал о них редактор и недовольным тоном попросил секретаря принести папку с запасом материалов. Секретарь, молодой человек, бывший офицер-конногвардеец, перепробовавший немало занятий, прежде чем пристать к редакции «За свободную родину», принес тощую серенькую папку. Пока Федоровский листал ее в поисках подходящего материала для замены злополучной заметки, секретарь стоял рядом, заглядывая в папку через редакторское плечо.

«Как сверхчеловек Охатов убил женщину, потом, после совершения чудовищного преступления, пошел в кино. Из Москвы сообщают, что студент Охатов совершил убийство при совершенно необъяснимых обстоятельствах, которые характеризуют атмосферу морального развала советского студенчества…» Не дочитав это сообщение до конца, Федоровский взглянул на секретаря. Его красивое фатовское лицо не выражало ничего, кроме скуки.

— Где вы, Жорж, это взяли? — недовольно спросил Федоровский.

— А вы разве не знаете, Владимир Павлович? — вопросом на вопрос ответил Жорж и сделал неопределенный жест. — Как всегда…

— Надо же все-таки хоть немного и мозгами раскинуть. — Федоровский поерзал на стуле, хотел что-то добавить нелестное для этого красавчика, но сдержался. — Неужели вы всерьез считаете, что в Париже мужчины не убивают своих любовниц? Причем здесь моральный развал советского студенчества? Банальное убийство из ревности. Выбросьте в корзину, чтобы не смешить читателей, которых, между прочим, у нас все меньше и меньше. Посмотрим, что еще вы отобрали. Ага! Снова о болезни Сталина. «Несмотря ни на какие опровержения большевистской власти, совершенно несомненно, что советский диктатор болен не только тяжело, но даже смертельно. Дни его сочтены и жить ему осталось в лучшем случае месяцы. По заявлению профессора Зондека, у Сталина рак горла…»

— Не пойдет, можете и это бросить в корзину.

— Разрешите спросить — почему? — вежливо осведомился секретарь. По-моему, весьма любопытно…

— Это по-вашему, а по-моему — нет. Сколько раз мы его уже хоронили, не припомните? Во всем нужна мера, мой дорогой. Читатель должен верить каждому нашему слову. Да он нас с вами переживет, дорогой Жорж.

«Тебя-то уж точно, старый хрыч», — с тоской подумал Жорж, которому не терпелось поскорее покинуть опостылевший кабинет и присоединиться к коллегам, чьи громкие голоса и смех доносились через неплотно прикрытую дверь.

— Может быть, вас это сообщение заинтересует? — Жорж порылся в папке. — Из Бухареста.

— Из Бухареста уже есть, надо полосы смотреть, — проворчал редактор. — Что там, покажите.

Секретарь передал ему сообщение телеграфного агентства Гавас. «Бухарест, 18 янв. После заседания Совета Министров Румынии представителям прессы было сделано следующее официальное коммюнике о событиях в Сороках в ночь на 9 января 1932 г.: «Военный министр и министр внутренних дел, изучив доклад, представленный командиром I пограничной бригады генералом Марковичем и сорокским судьей Присакару, пришли к убеждению в полной невиновности пограничников».

— И давно вы, Жорж, прячете от меня эту телеграмму? — голос редактора не сулил ничего хорошего.