И все же опасность разоблачения не исчезала. Можно многое предусмотреть. Можно рассчитать каждый шаг, все предвидеть и все предугадать, все, кроме случая, которого по теории вероятностей не должно быть и который вдруг все-таки произойдет.

Даже здесь, на пустынной, безлюдной набережной, Климову было страшно. Еще одно дельце покрупнее, и надо будет толком подлечиться и отдохнуть. Но сейчас отдыхать еще рано. Слишком быстро вооружились артельщики. Еще не набралась сумма, на которую можно прожить всю жизнь или, чем черт не шутит, накупив золота и бриллиантов, перейти глухою ночью границу. Нужно еще одно дело. Какое же? Ему, Климову, надо выдумать. Не Ладыга же выдумает, не Михайлова же.

План за планом перебирает Климов. Этот слишком опасен, тот сулит очень уж мало выгоды. Прежде всего — внезапность. Нападать надо днем, на людях. Стрельба, паника и — удирай. И тут вспоминает Климов свою литографию. День получки. Кассир с двумя охранниками выходят из вагона дачного поезда, а в вагоне едет народ не боевой, трусоватый…

Ленинграде в то время было свободно с квартирами. Бежали за границу владельцы особняков. В голодное время многие жители города уехали на юг, где можно было прокормиться на кубанских или украинских хлебах. Наконец, правительство переехало в Москву, за ним потянулись учреждения, опытные работники и специалисты. А всякого смутного народа крутилось тогда в Ленинграде немало. И нередко в прежних богатых квартирах устраивались притоны. Они ничем не напоминали суматошные недавние притоны, где аристократы встречались с бандитами, пили самогон, дулись в очко и составляли заговоры. Время заговоров прошло. Теперешние притоны выглядели как вполне приличные частные квартиры. Здесь бывали только хорошо одетые, воспитанные люди, которые навещали красивых дам, пили дорогое вино и играли не в грубое бандитское очко, а в модный американский покер. Владелец колбасного магазина встречался здесь с бывшим гвардейцем, окончившим в прошлом Пажеский корпус. Известный частнопрактикующий врач или адвокат играл в карты с крупным советским работником, директором треста или специалистом.

Да, советские работники здесь тоже бывали. Государственный аппарат создавался в условиях войны и разрухи. Специалистов было ничтожно мало, и особенно разбираться в них просто не хватало времени. На посты, в том числе и на крупные, попадали порой люди бесчестные, неискренние.

И угар нэпа был. Человек, случайно оказавшийся в партии и случайно занявший крупный пост, завидовал богатым и независимым нэпманам. Почему, если торговец может сидеть в хорошо обставленной квартире, в обществе изысканно одетых людей, пить дорогое вино и крупно играть на зеленом сукне ломберного стола, — почему же он, большой начальник, руководитель, должен отказывать себе в этом? Появляться в публичных местах ответственному работнику было опасно. Приметят, и начнутся неприятности. А в уютных частных квартирах все шито-крыто, никто не узнает. Ведь торговцу выгодно быть хорошо знакомым с ответственным работником и даже проиграть ему в покер сотню-другую. Придет в трест — свои люди. Отказать неудобно. И контракт ему подпишут, и авансируют, в общем, пойдут навстречу. Тут и выигрыш не на сотни, а на тысячи.

В такой дом Кулябко в свое время и привел Ладыгу с Климовым. В квартире было много ковров, бархатных портьер, фарфора и торшеров. Можно было заказать вина или сыграть в карты. Словом, Климову и Ладыге здесь очень понравилось. И они тоже пришлись ко двору: одеты хорошо, вежливы, денег много, не скупятся.

Через три дня после прогулки по ночной набережной Климов заглянул сюда. Было поздно, но в этот дом приходить позволялось, когда угодно. Он позвонил условным звонком: три коротких, два длинных, и ему открыли. Народу было сегодня много и все люди, с которыми Климов здесь не раз встречался. Все шло как обычно: пили вино, играли в карты. Ладыга увивался вокруг красивой, но несколько громоздкой дамы. Усики у него топорщились, и этим он как бы восполнял недостаток собственного роста. Ладыга был в ажиотаже. Ему казалось, что он блестящий, умный собеседник и находится в роскошной приемной Санкт-Петербурга, где все им восхищены и где он совершенно свой человек.

Только через полчаса Климову удалось вызвать его в переднюю.

У посетителей квартиры случалась порою нужда поговорить наедине. Для этого была отведена передняя. Там стояли два кресла, столик, пепельница. Мешать разговаривающим было не принято. Ладыга и Климов уселись, закурили.

— Ездил сегодня в Бабино, — заговорил негромко Климов, — Чудаки все-таки там живут! По-прежнему на собрания ходят, курсы какие-то открыли. Они там думают, что я на Путиловском работаю. Пришел к одному, Вася такой. Ну, сказал, что, мол, хочу жениться, попросил двадцать рублей на неделю. Не дал. Нет, говорит, денег, но завтра в двенадцать получка… Теперь так. Встречаемся завтра на перроне, часов в девять. Думаю, что деньги повезут десятичасовым.

Ладыга сидел, забросив ногу на ногу, откинув голову, и пытался выпустить изо рта хотя бы одно-единственное колечко дыма. Хотел научиться делать это не хуже Климова.

— Договорились? — спросил Климов.

Ладыга молча кивнул. Оба поднялись и не спеша прошли в гостиную. Посидев немного с дамами, Климов решил поиграть в карты.

В игорной комнате стояли два ломберных стола. За одним сидели винтеры, люди все пожилые, серьезные, молчаливые. Перед ними лежали щеточки и мелки: игра строилась на расчете и опыте. За вторым столом играли в покер — игру азартную, дерзкую, основанную на обмане, который входит в ее правила и культурно называется блеф. Когда Климов вошел в комнату, жизнерадостный молодой человек, которого все здесь звали Петенькой, вел торговлю с солидным ответственным работником Окуджавой. Два других партнера, владельцы галантерейного магазина братья Чикины, играли вяло и все время пасовали. Вероятно, они уже проиграли Окуджаве, сколько считали нужным. Сразу уходить было неудобно, а проигрывать больше не хотели. Настоящая цена была уплачена, а дороже Окуджава не стоил. Что до Петеньки, то он появлялся здесь, когда ему удавалось вытянуть у отца, зубного протезиста, имевшего дело с золотом, приличную сумму. Тогда он врывался, возбужденный и радостный, заказывал вина и садился играть. Так как глуп он был непроходимо, партнеры поумней быстро обыгрывали его, и Петенька часа через два уходил с видом щенка, которого неизвестно за что побили.

И на этот раз Петеньку обчистили дочиста. Он встал, огорченный, пробормотал, что ему пора уходить, и исчез.

— Будете играть? — спросил Окуджава.

— Можно, — сказал Климов и занял свободное место.

Климов сегодня был взвинчен. Завтра им с Ладыгой предстояло ограбить кассира, везущего зарплату в Бабино. Проделать всю операцию нужно было днем, в вагоне, полном пассажиров. Климов считал, что шансы на успех почти верные: на их стороне внезапность и быстрота. И все-таки он нервничал. Только игра, казалось ему, может ускорить томительный ход времени.

Окуджава же думал о том, что сегодня у него необыкновенно удачный день. Ну, братья галантерейщики проиграли сознательно, это он понимал. А вот уж Петеньку просто судьба подкинула. За вечер Окуджава выиграл много. Но как все азартные игроки, он верил во множество примет, в том числе и в то, что до конца игры подсчитывать выигрыш не к добру. И еще верил он, что бывают счастливые и несчастливые дни. Сегодня у него счастливый день. Такой день нельзя упускать. «Сейчас обыграю этого Климова, — думал он, — а уж тогда подсчитаю».

Окуджава недавно еще занимал пост в областном суде. Он вступил в партию года три назад, и так как имел юридическое образование, а юристами партия была небогата, то быстро выдвинулся. Речи он произносил хорошо и бить себя кулаком в грудь умел. Брал он взятки или не брал никто не знал, но, во всяком случае, несколько дел решено было неправильно. Решения эти в Верховном суде отменили, на Окуджаву стали коситься. Начальству показалось подозрительным, что все эти дела решены были в пользу частных торговцев.