Аккерман так разозлился, что на мгновение у него все расплылось перед глазами.

Хипиш взял его за руку и подвел к софе.

— Ты, похоже, заболел, Форри. Неужели мой вид оказывает на тебя такое действие?

В комнате, кроме хозяина, находились еще пятеро: все они сейчас расположились вокруг софы и смотрели на Аккермана. Гости отличались привлекательностью, на них красовались дорогие сверхмодные наряды.

— Моя картина, — прошептал Форри. — Мой Стокер!

Хипиш задрал голову и сложил пальцы домиком. Потом улыбнулся в свои моржовые усы:

— Тебе нравится? Я так рад! Уникальная вещь!

Форри задохнулся от возмущения и попытался встать.

Но одна из присутствующих, красивая женщина, похожая на мексиканку, толкнула его в грудь, так что он вновь откинулся на софу:

— Тебе надо отдохнуть! Ты неважно выглядишь. И что ты делал в такую погоду на улице? Ты же мог простудиться! Подожди, сейчас принесу кофе.

— Я не хочу кофе, — произнес Форри и вновь попытался подняться, но ощутил внезапный приступ ужасной слабости. — Я только хочу получить обратно мою картину!

Женщина вернулась с подносом, на котором стояли чашка дымящегося кофе, молочник и сахарница. Она поставила поднос перед Аккерманом:

— Меня зовут Панчита Посьотль.

— Ну конечно, как некрасиво с моей стороны! — воскликнул Хипиш. — Я даже не представил тебя собравшимся, мой милый Форри. Единственное извинение — беспокойство за твое здоровье!

Вторую женщину, высокую стройную блондинку с внушительным бюстом, звали Дианой Рэмбоу, остальные гости были мужчинами: Фред Пао, китаец, Рекс Билгрин, мулат, и Джордж Беньян, англичанин.

Аккерман, внимательно рассмотрев присутствующих, пришел к выводу, что они враждебно настроены по отношению к нему Почему он так решил, он сказать не мог. Может быть, что-то в их глазах… А может быть, потому, что, будучи рассержен из-за картины, он подозревал во враждебности всех, кто был хоть как-то связан с Хипишем.

Миссис Посьотль, подавая ему кофе, наклонилась, показав в глубоком вырезе своего тонкого платья внушительные светло-шоколадные груди с большими красными сосками. Лифчика она не носила.

При других обстоятельствах такое зрелище ему бы очень понравилось.

Потом Диана Рэмбоу, блондинка, уронила книгу, которую держала в руке, и наклонилась, чтобы поднять ее.

Несмотря на свое состояние, Форри возбудился. Как и мексиканка, она не носила бюстгальтер. Ее груди были молочно-белыми, а соски размером с фалангу большого пальца казались такими ярко-алыми, словно их накрасили. Когда дама выпрямилась, Форри увидел, как они выпирают под платьем.

А еще он заметил, что происходящее вокруг него вовсе не было случайностью! Они хотели отвлечь его.

Панчита уселась рядом, прижавшись бедром к его бедру, Диана примостилась с другой стороны. Теперь, куда бы он ни взглянул, всюду маячили крутые холмы плоти, которые открывали глубокие вырезы.

— Моя картина! — прохрипел Форри.

Хипиш пропустил эти слова мимо ушей. Он взял кресло и уселся прямо перед гостем.

— Ну что ж, — произнес он деланно-торжественным тоном. — Твой визит большая честь для меня, большая! Да, мистер Аккерман! Или мне можно называть тебя просто Форри?

— Моя картина! — снова выдохнул Форри.

— Теперь, раз уж ты решил забыть о прежних разногласиях — кто старое помянет, верно? — и явно осознал всю несправедливость былого недоверия к моей персоне, мы можем проболтать целую ночь напролет! В конце концов, чем же еще заниматься в такую погоду: за окнами дождь, ветер и все такое! У нас так много общего! Это отмечают, кстати, многие люди — и хорошие, и не очень… Думаю, нам надо получше узнать друг друга. Кто знает, возможно, мы в конце концов решим объединить Общество графа Дракулы и Великую Лигу лорда Развена во Всемирный Союз Вампиров, ведь даже у каких-то там плебеев вроде ведьм и прочих не-вампиров есть союзы. Что скажешь, а?!

— Картина, — не оставлял попыток Форри. — Мой Стокер!

Хипиш как ни в чем не бывало продолжал вести с ним светскую беседу, остальные вполголоса переговаривались между собой. При этом одна из дам наклонилась, словно невзначай, над софой. От аромата духов, экзотического пряного запаха, он почувствовал головокружение. Господи, как он возбужден! И это несмотря на возмутительную ситуацию, в которую попал по милости Хипиша.

Ах какие невероятные сиськи! А сверкание темных, как агаты, глаз Панчиты и чистый блеск голубых, словно сапфиры, глаз Дианы!

Форри потряс головой. Господи, какую дьявольскую форму колдовства они сейчас используют, чтобы одурманить его? Он пришел сюда с ясной целью. Найти украденную картину, снять со стены и выйти со своей законной собственностью через парадный вход. Трезво обдумав это намерение, Форри решил, что разумнее сначала найти что-нибудь, чтобы прикрыть бесценное полотно от дождя, — оно может пострадать, пока он донесет его до своей машины, ведь она припаркована на другой стороне улицы.

Что же, пальто как раз подойдет. Правда, он рискует простудиться… Неважно! Стокер, вот что главное!.

Но он не мог подняться. А Хипиш и его гости словно и не слышали, что Форри говорит 6 картине.

Аккерман чувствовал себя очень странно. Он как будто находился сейчас в неком параллельном мире, который соприкасался с нашим в данной точке, так что в доме Хипиша причудливо смешались элементы двух измерений, причем совмещавшихся не полностью. Когда он начинал говорить, все шло нормально, но потом словно проваливалось в какую-то яму… И, оглядываясь по сторонам, Форри подмечал почти неуловимую необычность.

Комната слегка расплывалась перед глазами.

Неожиданно ему пришла в голову мысль о том, что кофе отравлен.

Идея показалась ему просто смехотворной, и он попытался отбросить ее. В самом деле, зачем делать это? Но, с другой стороны, если Хипиш способен украсть картину и специально повесить на самом видном месте, чтобы, ее увидело как можно больше людей, прекрасно сознавая, что слухи моментально достигнут владельца; если, столкнувшись с жертвой бессовестного воровства, он мог спокойно, даже дружески разговаривать с ним и делать вид, что ничего не произошло… Да, такой человек вряд ли испытает угрызения совести, отравив его.

Но все-таки зачем ему травить Аккермана?

В мозгу Форри похоронной процессией проплыли страшные картины подвала с грязным полом и ямой в шесть футов шириной и глубиной… Его плоть исчезнет в пламени печи; труп будет растворен в кислоте. Его поджарят, а потом собравшиеся съедят на обед. Замуруют в стену, а Хипиш с друзьями будет тем временем произносить тосты в его честь, поднимая бокалы, полные амонтильядо. Посадят в маленькую клетку, и крысы, стаи голодных крыс заполнят ее… А потом начисто обглоданные косточки заботливо соберут, скелет выставят в комнате в качестве ужасного экспоната. Потом друзья и ближайшие соратники Форри станут приходить сюда (ведь после того как великий Форри столь таинственно исчезнет, королем фэнов станет Хипиш!). Глядя на скелет, они не устанут размышлять, кому он принадлежал, — ведь многие, очень многие играют в Гамлета, глядя на останки анонимных Йориков, — а может, кто-нибудь даже похлопает по блестящему черепу. И, наверное, будут говорить о знаменитом Форресте Аккермане, стоя рядом с его останками!

Форри помотал головой, словно мохнатый пес, когда отряхивает мокрую шерсть. Так можно и с ума сойти! Он пришел сюда, чтобы защитить свои конституционные права, священные права собственности. Если Хипиш вздумает мешать, он вызовет полицию. Но Форри не думал, что он посмеет.

Аккерман резко вскочил с софы. Стоя он чувствовал себя еще хуже.

— Я забираю картину, Хипиш! И лучше не пытайтесь помешать!

Он повернулся и снял картину со стены. Никто не произнес ни слова. Обернувшись, Форри увидел, что все присутствующие стоят и сверлят его глазами. Они образовали полукруг, сквозь который придется прорываться, к двери.

Компания, казалось, изрядно разозлилась; их зрачки увеличились и начали светиться. Воображение Аккермана придало им голодный кровожадный блеск. Стая оборотней! Ну конечно…