Мунфайер нелегко увидеть. Как и все драконы женского пола, она частично голубая, частично полупрозрачная, а частично невидимая. Пытаться её разглядеть — это как смотреть на одну из тех ретро-картинок из серии «Волшебный глаз». Если тебе удастся правильно сосредоточиться, то неожиданно маленькие голубые точки, полупрозрачные точки и предметы, которые скорее искажаются, чем чётко просматриваются, объединятся в дракона. Я покрасила гараж небесно-голубой краской много лет назад, чтобы обеспечить ей дополнительную защиту в том случае, если кто-либо заглянет внутрь, заинтересовавшись, зачем в гараже дымоход. Я же уже привыкла к дракону, а когда к чему-то привыкаешь, оно становится более заметным.

Я со шлепком опустила тёплую овцу перед ней. Мунфайер уткнулась носом мне в руку в знак благодарности, а я почесала её по чешуе. Безусловно, она была моим самым любимым членом семьи. Затем я опустилась на крашеный бетон, опёрлась на тёплый драконий бок и вытянула ноги, пока они не упёрлись в стену гаража. К моим всё ещё влажным теннисным туфлям прилипли солома и комки пыли, и от них сильно несло отбеливателем.

Я забыла захватить с собой «Суровое испытание», чтобы почитать его дракону, поэтому рассказала ей историю, которую очень часто рассказывала ей, с тех пор, когда была совсем крошкой.

— Давным-давно, — начала я, — жили-были мамуля и папуля. Они очень обрадовались, когда узнали, что у них появится ребёнок. Невинная малышка, у которой будут голубые глаза и приплюснутый носик. Все говорили, что однажды её нос вырастет, хотя ей было очень интересно, сколько осталось ещё до этого «однажды», поскольку ей уже исполнилось пятнадцать лет.

— Итак. Однажды мамуле очень захотелось солёных огурчиков в шоколаде. И папуля отправился на их поиски. Он зашёл в магазинчик на углу, зашёл в круглосуточную аптеку. И вот когда он собрался купить солёные огурцы в гастрономе и окунуть их в расплавленные шоколадные батончики, вдруг из ниоткуда появилась старуха с длинным носом и предложила ему целую коробку покрытых шоколадом солёных огурчиков за наличные. Безумно гордый собой, он прибежал домой к жене, излучая отеческую гордость, и сказал: «Знаешь, удивительнейший случай. Она сказала, что возьмёт наличными, но ещё сказала, что придёт за ними позже».

Я с нажимом потёрла чешую Мунфайер щёткой, как она любит. Дракон закашлялась, так что кусочки жареной овцы полетели на меня, а потом довольно заурчала.

— Четыре месяца спустя мамуля родила девочку, с волосами цвета мускатного ореха и голубыми глазками. И в измождённой полудрёме она назвала малышку Камелией в честь своей матери, Анной в честь матери мужа и Стеллой, потому что хотела, чтобы её девочка стала звездой[11].

— А потом уродливая старуха выкрала Камелию-Анну-Стеллу Хендрикс из её колыбели и увезла навсегда. Что ж, никто больше не жил долго и счастливо. Конец.

Дракон поурчала ещё немного и перевернулась так, что я могла дотянуться до её живота. Драконы не умеют говорить, но они и не животные. Они — элементали, а все три вида элементалей очень умные, даже если драконы и не умеют общаться, как люди. Если подойти близко к дракону, то можно уловить его эмоциональные вибрации, а иногда даже картинки. Обычно это ностальгия по былым временам, смешанная с мыслью «Я скучаю по своим сёстрам-драконам». Но когда я рядом, она посылает мне дополнительные волны комфорта, словно я её детёныш.

Я погладила шею дракона, затем собрала грязные остатки овцы обратно в сковороду.

— Подумай для меня о старых временах, — попросила я, пригревшись у неё под боком. — Подумай для меня, о чём ты скучаешь.

Картинки дракона похожи на сны. Чем больше ты пытаешься на них сосредоточиться, тем быстрее они исчезают. Эту историю она рассказывала чаще всего, так что мне почти удалось собрать её в одно целое за столько лет нашего общения. Теперь я видела её более чётко, потому что практически могла рассказать её сама.

Она показала мне старый мир, мир без мощёных дорог, без домов, без радаров, которые могут засечь неопознанных летающих драконов. Холмы, повсюду холмы, переливающиеся зеленью и золотом, иногда проходили люди и поднимался дым костров. Она взлетела очень высоко, за ней следовала её дочь, и их небесно-голубые животы отражали свет. Их полупрозрачные конечности исчезли в воздухе. Снизу они казались точками на сверкающем небе, невидимыми, если только не знаешь, как их можно разглядеть. Они приземлялись на равнинах и поглощали буйволов, а в горах — самородки золота.

Драконы мужского пола не имеют защитной окраски. Они яркие: красные и оранжевые. Они сражались друг с другом, и возникало пламя, и начинались лесные пожары.

— Почему драконы женского пола не могут извергать огонь? — спросила я. — Разве тебя это не бесило?

Она думала о драконе, дохнувшем огнём на самку, которая не захотела с ним спариваться. Она думала о себе и своих сёстрах, окружающих его и разрывающих на куски. Она думала и думала о драконах мужского рода, которые погибали в своих войнах, пока все не исчезли. Думала о своих сёстрах, которых одну за другой ловили и уничтожали мужчины в зеленовато-коричневой форме по всему миру. Бывало, она думала о том, как поймала волны представителя вида Драконис поздно ночью... но даже это воспоминание поблекло в последние годы.

Трудно сказать, исчезли ли все они на самом деле или их просто невозможно расслышать в современном шуме звуков и радиоволн.

У дракона на глазах засверкали слёзы и закапали в стеклянные баночки из-под варенья, висящие вокруг её головы, чтобы не пропало ни капли. Она согнула шею и закашлялась, её хриплое дыхание потряхивало баночки, которые звенели, сталкиваясь с ею.

— Мы сделаем так, чтобы твою грудь осмотрели, обещаю, — сказала я.

Потом склонила голову на её грубую чешую и отправила ей картинку одного из моих полётов на самолёте. В тринадцать лет я летала в Бразилию, чтобы привезти домой ингредиенты для ведьмы. Я показала ей наш самолёт, летящий сквозь облитые золотом облака, показала макушки разнообразных зелёных деревьев и почувствовала её тёплое довольное урчание.

Проведённое с ней время почти компенсировало то, что я увидела дома. Я обнаружила, что щенок оборотня так сильно расстроился из-за своего участия во всей этой неприятной ситуации с демоном, что разорвал мою перьевую подушку и босоножку на левую ногу. А потом спрятался под кроватью, изо всех сил виляя пыльным хвостом. В воздух поднимались маленькие пучки шерсти оборотня и серебрились в свете лампы.

— Выходи, Вулфи, — позвала я. — Ты не виноват.

Он заскулил и лизнул мне пальцы, но в таком состоянии он не мог разговаривать. (Я не знаю, как там у остальных оборотней, но наш становится человеком только в полнолуние. Ему всего три года, поэтому, поверьте мне, одного раза в месяц вполне достаточно).

— Завтра будет новый день, — сказала я.

Затем стянула джинсы и бросила их на пол, а мой мобильник выпал на ковёр.

Я засунула в свою опустевшую подушку старую толстовку и швырнула её вместе с телефоном на кровать. Тот приземлился на распечатке, которую оставила для меня ведьма. Наказав, она часто оставляла в моей комнате инструкции по анти-заклинаниям. Конечно же, поскольку я не могла воспроизвести эти чёртовы чары, дополнительным наказанием было уже просто видеть их перед собой.

Заклинание против зуда на распечатке начиналось так: «Возьмите три ломтика черничного пирога...»

Я сбросила его на пол, почёсывая руки.

— Не колдую, — пробормотала я.

Потом подложила импровизированную подушку под спину и взяла телефон. Экран всё ещё был чёрным и холодным, а я не захватила с собой молоко дракона.

Я сглотнула.

— Я не колдую, — повторила я.

Стеклоочиститель, который я распыляла на лобовое стекло для водителя автобуса, дезинфицирующее средство, которое я использовала в девятом классе, — в них содержалась магия обычных животных или элементалей. Она работала независимо от того, кто ею пользовался.