Виноградов ел молча и, казалось, был занят только пельменями. Коротков тоже молчал.

— Я от прежних мыслей не отказываюсь, — повторил он, когда Першаков уехал.

— Упорство — вещь хорошая, если мысли правильные, — задумчиво сказал Виноградов и спросил: — Ну как, повидал старых товарищей? Как нашел хозяйство?

— Полк в образцовом порядке, товарищ полковник.

— Порядок и в других полках, — все так же задумчиво подтвердил Виноградов.

Снова они помолчали.

— Разрешите откровенно, товарищ полковник? — попросил Коротков.

— Только так.

— Для прошлой зимы этот порядок был бы действительно образцовым, но сейчас…

— Вот она, жизнь госпитальная, к чему приводит, — улыбнулся Виноградов. Потом снова серьезно сказал: — Вторая зима… Да, вторая зима… — повторил командир дивизии. — Ну, докладывай, я тебя слушаю.

Мысль о том, что дивизия может осуществить наступление и овладеть рощей Фигурной, никогда не покидала Короткова. В сущности говоря, это была его главная мысль, которой все другие были подчинены. Но прошлой зимой и летом Коротков думал о наступлении только одного полка, которым командовал. Теперь он думал о наступлении в масштабе гораздо большем.

Но изменился не только масштаб. За то время, что Коротков находился в госпитале, он смог по-новому оценить все, что в течение года испытала дивизия здесь, в поле, в полутора километрах от рощи Фигурной. К концу пребывания в госпитале у Короткова созрел план новой наступательной операции, который он и хотел предложить командиру дивизии. К счастью для себя, он не сказал о своем плане Виноградову в первое свидание. После посещения полка Коротков понял: самый лучший план наступательной операции может быть осуществлен только в том случае, если каждый человек в дивизии решительно отбросит мысль о мнимой неизбежности обороны.

Именно с этого и начал Коротков и только затем стал свободно излагать командиру дивизии свой план. По мере того как он докладывал, в нем росла радостная уверенность, что Виноградов его одобрит.

Никто не знал о разговоре Виноградова с Коротковым, но с этого дня жизнь в дивизии круто изменилась.

По-прежнему дивизия занимала оборону перед Фигурной рощей, по-прежнему дивизионная артиллерия вела контрбатарейную борьбу и подавляла огневые точки врага, по-прежнему снайперы с каждым днем увеличивали истребительный счет, по-прежнему перекликались связисты — и все же каждый человек почувствовал резкую перемену в своей жизни.

Ежедневно в тылу дивизии рыли новые траншеи, сооружали надолбы и эскарпы, строили доты и дзоты, натягивали колючую проволоку, минировали поля. Когда через несколько дней Виноградов и Коротков еще раз сверили строительство с многочисленными данными разведки, они констатировали, что невдалеке от Фигурной рощи выросла новая роща Фигурная. Был сделан точный слепок с вражеских укреплений. В нескольких километрах от настоящей войны началась война ненастоящая, но требующая больших усилий, знаний и выдержки.

Командир дивизии приезжал в штаб возбужденный. Непонятно было, откуда приехал Виноградов: «оттуда», с переднего края нашей обороны, или «отсюда», из учебной рощи Фигурной, где он только что руководил отражением контратаки «противника» в глубине его обороны. Коротков отрывался от карты. Они обедали вместе.

— Егорушкин видел Першакова, — рассказывал Виноградов. — Першаков его спрашивает: «Верно говорят, что Виноградов войну начал… в тылу дивизии?»

— Что же Егорушкин?

— А Егорушкин ему вежливо: «Я, товарищ полковник, сам потерялся, где у нас фронт, где тыл». Еще спрашивал Першаков: «Верно ли, что Виноградов боевых командиров за карты посадил?»

Виноградова и Короткова вызвали к члену Военного совета армии. Штабная «эмка» была в ремонте, и Гринько с грустью следил за тем, как седлали лошадей.

Они выехали заблаговременно. Коротков был доволен, что едет верхом, во-первых, потому, что хромота не помешала ему ловко сесть в седло, а во-вторых, потому, что ему хотелось умерить свое волнение, а физическое усилие в этом случае лучше всего.

Весь путь они оба думали о том главном, что составляло их жизнь.

Перемены, происшедшие в дивизии, создали новый и очень трудный быт и повлияли на сознание людей, заставили каждого человека считать, что он совершает дело чрезвычайной важности.

Кое-кто недоверчиво относился к этой начатой Виноградовым решительной перестройке людей. Указывали на несоответствие учебы задаче, поставленной перед дивизией, — держать оборону. В этом смысле высказывался полковник Першаков, добавляя, что Коротков всегда был философ, а сейчас ему хромота в голову ударила, но что Виноградов его удивляет, — видимо, старый черт попался на удочку этой самой философии.

Виноградов и Коротков ехали молча. Не доезжая деревеньки, в которой разместился штаб армии, они припустили лошадей и у крыльца дома, где жил член Военного совета, остановились разгоряченные, с видом молодцеватым и даже задорным.

Член Военного совета, ответив на приветствие, сразу же спросил:

— Ну, чего вы там у себя натворили?

Коротков быстро взглянул на Виноградова. Командир дивизии откашлялся и, волнуясь, стал докладывать. Коротков внимательно слушал Виноградова и вдруг с ужасом почувствовал, что не узнает ни их общих мыслей, ни планов, ни всего того, что делается в дивизии. Слова Виноградова казались Короткову пустыми, холодными, ничего не выражающими…

Член Военного совета во время доклада несколько раз улыбнулся, и Коротков, холодея, подумал, что Виноградов все погубил. Но когда Виноградов закончил доклад, член Военного совета сказал:

— Все это очень интересно. Тем более что командующий уже говорил о задаче, стоящей перед вашей дивизией, — овладеть рощей Фигурной. Сейчас мы поедем к вам — покажете, как учатся ваши люди, а потом познакомите меня с вашими планами.

Все дальнейшее Короткову запомнилось как сон. Они вышли из дома члена Военного совета и сели в его машину, забыв о своих лошадях. Приехав в дивизию, Виноградов провел члена Военного совета по всей территории Фигурной рощи, показывал все ее мощные укрепления, хитроумные заграждения и приказал Егорушкину провести с первым батальоном учебный бой: овладение передовой траншеей «противника». Член Военного совета наблюдал, как стреляют артиллеристы без видимых ориентиров, как связисты восстанавливают линию, как разведвзвод осуществляет поиск разведчика в тылу «противника».

Затем в штабной землянке Коротков показывал свое святая святых — карту, на которой разноцветными стрелами была изображена главная мысль — наступление дивизии на рощу Фигурную с левого и правого флангов и соединение наших двух флангов в тылу врага для окончательного его разгрома.

— Главное — это соединить клещи, — говорил Коротков, слыша свой голос откуда-то издалека.

Он понимал, что происходит экзамен на воинскую зрелость и что чем лучше он объяснит задачу, тем легче будет людям решить ее.

Член Военного совета уехал из дивизии поздней ночью. Коротков вызвался его сопровождать. Он впервые вспомнил о лошадях и попросил Виноградова не посылать за ними.

— Я сам, — говорил он, и Виноградов улыбался понимающе.

В штабе армии Коротков пошел искать лошадей. Им уже дважды задавали корм. Бойцы удивленно смотрели на прихрамывающего майора, который, ловко вскочив на свою лошадь, взял за повод другую и поскакал.

Желтая спокойная луна стояла над дорогой. Темные пушистые тени деревьев скрещивались под копытами лошадей. В морозной тишине был слышен только цокот копыт. Коротков вспомнил, с каким страхом он слушал доклад Виноградова, и засмеялся. Он знал, что предстоит еще очень многое. Надо учить людей, надо усилить разведку, надо еще больше породниться со штабной картой. Предстоит свидание с командующим, много разговоров, разных сомнений и волнений. Но Коротков уже знал, что его план признан. Он скакал по ледяной дороге и смеялся. Предчувствие победы коснулось его.