Лоси не любили сено, редко подходили к стогу, что было тоже спасением для телки.

Особенностью зимы было малоснежье. Лосиха, видимо, отлично понимала это и не слишком опасалась волков, она стала уводить свое стадо все глубже в лес. Ну, а телка была вынуждена кружиться одна вокруг стога. Она инстинктивно чувствовала, что, если покинет стог, может к нему и не возвратиться. Иногда Дуреха, не выдержав одиночества, бежала по поляне, отыскивая своих друзей, а не найдя их, останавливалась и призывно мычала. Если до лосихи доходил зов, стадо появлялось у стога. Конечно, телка бы стала легкой добычей волков, если бы они застали ее на поляне одну.

И все же знакомая стая однажды пожаловала на поляну. Пять зверей на этот раз не очень осторожничали. Они пробежали по лесу многие километры и никем не поживились. Им не везло при малом снеге.

Серые фигуры волков пружинисто скользили меж деревьев. Волки мигом окружили лосенка, который кормился шагах в десяти от вожака. Первым на него кинулся матерый лобастый волк, и лосенок едва успел увернуться от его острых щелкнувших клыков, но мать-лосиха уже видела грозившую ее сыну опасность. В два прыжка настигла она молодого волка и передними копытами врезалась ему в хребет. Волк, взбрыкнув от боли, покатился по снегу. А лосиха поднялась на дыбы и кинулась на оскалившегося матерого, который отступил и увернулся, избежав удара.

Четыре волка, злобно оскаливаясь, отступили в лес. Лосиха, нервно фыркая, обошла вокруг лежавшего на снегу молодого волка. Он был еще жив, конвульсивно шевелил лапами — так бывает при перебитом позвоночнике. Глаза у волка постепенно тускнели…

Долго стояло стадо около умершего волка: Дуреха, наставив на него рога, а лоси, грозно подняв головы и глядя по сторонам, не покажутся ли снова враги? Но стая волков не вернулась.

Подошло время, и лоси покинули поляну. Возможно, если бы они могли об этом сказать, телка ушла бы вместе с ними. А теперь она осталась одна возле стога, которого фактически уже не существовало. Лежавшую на стоговище кучу сена, истоптанного телкой и перемешанного с пометом, покрыл снег.

Дуреха второй день ничего не ела и совсем слабо держалась на ногах. Жажда жизни заставляла ее нагибать голову к снегу, принюхиваться и переходить по поляне с места на место, пока она не добралась до края леса.

Уже с час Дуреха слышала далекий рокот мотора, который ее ничуть не тревожил. Несколько раз он как бы уходил в сторону, становился глуше, и все же постепенно нарастал, делаясь отчетливее.

Вскоре звук мотора послышался совсем близко.

Дуреха встревоженно подняла голову, и тут из леса показался трактор на высоких резиновых колесах, который тянул за собой широкие деревянные сани.

Это темное движущееся, пугающее трескотней чудовище приближалось, и Дуреха испуганно попятилась к деревьям.

Доехав до середины поляны, трактор остановился. Мотор затих. И тотчас тракторист, паренек в шапке и замасленной телогрейке, выпрыгнул из кабины на снег и подбежал к стоговищу. На скуластом лице его было написано удивление.

— Эй, ребята, гляньте! Не туда что ль приехали? — звонким голосом выкрикнул он.

С саней уже соскакивали двое: пожилой бородатый мужчина в черном полушубке и рыжем треухе и худощавый остроносый парень в телогрейке и пышной заячьей шапке. Оба подошли к трактористу и молча уставились на стоговище.

— Вот это да! Пшик, а не стог! — сказал парень в заячьей шапке. — А ты, дядя Семен, беспокоился, заберем ли все сено за раз!

Дядя Семен обескураженно провел рукой по бороде и сказал:

— Украли! Это ж надо!

— Не похоже… следов тракторных нет, — возразил тракторист, оглядываясь. — И санного следа нет.

— Неужели лоси слопали? — предположил дядя Семен, приглядываясь к стоговищу. — Ребята! Тут что-то помета многовато!

— Лоси? — спросил насмешливо парень в заячьей шапке. — Да помет-то чей?

— Тебе лучше знать, Павел! Ты ж у нас охотник, — сказал дядя Семен и добавил: — А откель коровам здесь взяться?

— Да коровий это помет! — сказал Павел. — Коровы и съели стог!

— Не мели, Емеля, — возразил тракторист и засмеялся. — Попробуй заикнись председателю — он тебя так высмеет! В глухом лесу зимой и коровы? Ты подумай!

— А нечего и думать! — проговорил опять Павел, глядя несколько вверх и вдоль поляны. — Вон там видите, кто бродит?

Тракторист с дядей Семеном поглядели туда, куда показал рукой Павел, и заметили животное возле деревьев.

— Похоже, телка ходит! — изумленно произнес дядя Семен.

— Она самая! — выкрикнул звонко тракторист. — А, ну пошли ловить вещественное доказательство!

И он первым сорвался с места.

Телка была уже среди осин, когда тракторист подбежал к ней. Он обогнал ее и заступил дорогу, вытянув руки в стороны.

Дуреха, несмотря на слабость, решила прорваться вперед и, нагнув голову, двинулась на человека, угрожая рогами. А тракторист ждал спокойно и, когда телка подошла вплотную, ухватился руками за рога и крикнул подошедшим дяде Семену и Павлу:

— Подгоняйте сзади, а я потяну за рога!

Так и повели по поляне сопротивлявшуюся Дуреху к саням. А возле них повалили ее на бок, связали ноги. Затем приподняли и положили на тракторные сани.

— Здорово получилось! — засмеявшись, сказал тракторист. — Ехали за сеном, а везем мясо!

Дядя Семен долго и внимательно смотрел на телку, лежавшую на санях с опущенной головой, и сказал:

— Не это удивительно, а другое! Телка зимой выжила в лесу! Это за нее пастух Мокеич выговор схватил.

— Героизм проявила… и стог ей подвернулся, — заметил Павел. — А здорово она похудела. И как ее волки не тронули?

— Надо подкормить ее, — сказал дядя Семен и снял с саней рюкзак с харчами, которые колхозники привезли себе на обед. Вынув из рюкзака каравай черного хлеба, дядя Семен складным ножом отрезал тонкий ломоть и поднес его к морде телки. Но телка отвыкла от еды, а про хлеб, вероятно, забыла и не взяла предложенный ломоть. Тогда дядя Семен отломил кусочек и насильно засунул Дурехе в рот. И она зажевала и проглотила хлеб. А затем потянулась уже к руке дяди Семена.

На этом можно закончить рассказ о телке Дурехе. Летом ее вернули в прежнее стадо, и пастухи, Мокеич с Леней Голышом, помнившие о ее строптивости, ничуть не возражали. Ведь Дуреха стала теперь знаменитой телкой.

Лес — огромное зеленое море — простирался к северу от реки Озерницы. Его пересекали прямые просеки. Главная тянулась на сорок километров и представляла собой узкую колею железной дороги.

По узкоколейке часто ходили лесовозы. Их гудки и гул эхом уносились в концы леса, и все же звуки глохли, так и не дойдя до дальних Логов — десятка пересекающихся непроходимых оврагов.

Еще недавно здесь, в густом переплетении веток шиповника, рябины и можжевельника, звенело множество птичьих голосов. А теперь Лога притихли, словно затаились, и все потому, что наступила пора вскармливания птенцов и их охраны. Звери тоже остерегались, прятали свое потомство от посторонних глаз.

Лога были надежным убежищем для пары волков. Матерого пастухи ближайших деревень окрестили Короткоухим за то, что, нападая на жертву, он прижимал уши, которые исчезали в шерсти мощного серого загривка. Отпечатки лап этого волка бросались в глаза своей величиной, и их невозможно было спутать с другими.

«Супругой» Короткоухого была рослая рыжеватая волчица с белым пятном ниже правого уха. По пятну ее знали многие местные охотники. Обычно, заметив волчицу в поле и всегда дальше чем на выстрел, они восклицали: «Гляди… опять Меченая!»

В Логах эта пара облюбовала один труднопроходимый овраг. Волки на его склоне нашли нору лисицы, прогнали ее и, подрыв нору по своему вкусу, заняли. Вход в их логово со всех сторон был прикрыт разросшимися кустами шиповника и рябиной.