Екатерина сначала приехала в Англию, чтобы стать залогом дружбы между Англией и Испанией и обозначить признание династии Тюдоров древнейшим королевским домом Трастамара. Ей было шестнадцать лет, и она была обручена с Артуром, принцем Уэльским, с того времени, как она себя помнила^[12]. Поскольку Екатерина была младшей дочерью, родители считали долгом сделать ставку на ее будущее, чего они не могли сделать по отношению к ребенку, более близкому к линии наследования. К 1501 году ее брат Хуан был уже мертв. Ее сестра Изабелла, ставшая сначала женой Альфонсо Португальского, а затем его кузена и наследника Мануэля, умерла при родах за три года до этого. Тогда Мануэль женился на другой сестре, Марии, повинуясь неумолимой династической необходимости. Только ее любимой сестре Хуане, кажется, улыбнулась судьба. Она вышла замуж за Филиппа, герцога Бургундского, и была уже матерью вполне здорового сына. Следовательно, Екатерина знала, что ожидает королевских принцесс, и понимала всю степень риска. Она была заботливо воспитана не для того, чтобы править, а чтобы быть супругой правителя. В отличие от Португалии, Англия была далекой и чужой страной, и в отличие от Габсбургов, Тюдоры не представляли большой династической ценности. Но к 1501 году Фердинанд и Изабелла были довольны тем, что будущее Екатерины было обеспечено настолько надежно, насколько это вообще возможно. Англичане могли жить на туманном острове, говорить на странном и варварском наречии, но они были известны своим благочестием почти так же, как кастильцы, а это являлось важным аргументом. Мать Екатерины, Изабелла, стала женой и правительницей по воле обстоятельств, но строгая набожность создала ей репутацию «коронованной монахини». Екатерина унаследовала частицу этой строгости и от природы, и в результате воспитания. Вместе с гордостью за свое древнее королевское происхождение, это должно было придать миловидной девушке, въехавшей в Лондон под рукоплескания толпы в октябре 1501 года, ту стальную непреклонность, которая стала ее главной чертой и одним из самых мощных политических факторов английской истории.

Генрих VII был необычайно горд своей новой невесткой и «и послал знатных лордов и рыцарей, чтобы торжественно сопроводить ее к супругу и мужу. И после 12 дня ноября она была доставлена из Ламбета через Лондон со всей торжественностью и почестями, какие только можно вообразить, в епископство, к собору Св. Павла»^[13].

Это празднество было самым великолепным и изысканным из тех, которые когда-либо видел город. В нефе собора Св. Павла была возведена сцена, или возвышение.

«После дня святого Эркенвальда и после воскресенья эта самая дама была возведена на это возвышение, и там принц Артур прилюдно заключил с ней брак, и оба они были в белом, оба влюблены и исполнены желания…»

Принц Уэльский мог выглядеть влюбленным и исполненным желания в день своей свадьбы, но в действительности он был хрупким юношей, едва достигшим пятнадцатилетия. Этот факт был в достаточной мере оценен некоторыми советниками его отца, но, к несчастью, вопрос о незамедлительном осуществлении брака имел политическое значение. Король проявлял нехарактерную для него нерешительность, а мнения испанцев разделились, поскольку некоторые помнили о судьбе принца Хуана, оказавшегося в подобных же обстоятельствах. Однако духовник Екатерины, взяв на себя власть, которой он, по-видимому не обладал, объявил, что это выражение воли их Католических Величеств, чтобы молодая пара сразу начала жить вместе, и никто не мог на это возразить^[14]. Поэтому перед Рождеством Артура и Екатерину отослали в Лудлоу, где в течение нескольких месяцев он исполнял волю своего отца, и с ними отправился большой штат придворных и прислуги, как английской, так и испанской.

Мало что известно об их жизни в течение следующих четырех месяцев, и остается полный простор для воображаемых реконструкций того, что происходило внутри мрачного замка, где советники принца пытались установить мирные и добропорядочные отношения между сторонами. Екатерина пока не говорила по-английски и немного объяснялась по-французски. Поэтому латинский язык Артура был, вероятно, основным средством общения, причем оба они считали уэльский диалект, на котором обычно говорило местное население, совершенно недоступным пониманию. Кроме того внимания, которое мог оказывать ей муж, о принцессе заботились не только ее великолепная дуэнья, донья Эльвира Мануэль, но также камердинер Артура, сэр Ричард Поул и его жена. Маргарита Поул была дочерью Джорджа, герцога Кларенса, и следовательно, принцессой королевской крови. Вероятно, именно в это время начала складываться дружба между этими двумя женщинами, которой суждено было выдерживать удары судьбы в течение многих лет. Артур умер 2 апреля 1502 года от «чахотки», которая в данном контексте обозначает скорее пневмонию, чем туберкулез, оставив своих родителей безутешными, а невесту, насколько нам известно, еще девственной. Екатерина не видела помпезных, под проливным дождем, похорон своего мужа, которые прошли в соборе Вустера три недели спустя. Она сама тоже была больна и лишь с наступлением теплой погоды смогла совершать необременительные поездки в Лондон^[15]. Кроме горя семнадцатилетней вдовы, смерть Артура имела множество последствий. Генрих и Елизавета, теперь серьезно опечаленные смертью двух своих сыновей, решили сделать еще одну попытку. Елизавета зачала, но ребенок оказался девочкой, родив ее И февраля 1503 года, королева также умерла. Между тем в Испании реакция более выразилась в форме политической тревоги, нежели личного сочувствия. Фердинанд, занятый своей войной с Францией, был особенно заинтересован в том, чтобы не потерять связи с Англией. Он не мог признаться в своей слабости Генриху, и в Англию был направлен Эрнан, герцог д’Эстрада, который получил жесткие словесные инструкции потребовать возвращения той части приданого Екатерины, которая уже была выплачена (сто тысяч крон), ее вдовьего права на одну треть доходов от Уэльса, Честера и Корнуэлла и ее немедленной отправки в Испанию^[16]. Это, конечно, была торговая сделка, и Эстрада это очень хорошо понимал, но в отличие от постоянного посла, Родриго де Пуэбла, он не был профессиональным дипломатом и вскоре увяз в сложных деталях этого дела. Генрих был в равной степени заинтересован в укреплении такого альянса, но все же не желал раскошеливаться. Он потребовал баланс невыплаченной вдовьей доли Екатерины. Но поскольку Эстрада постепенно продвигался к главному пункту полученных им инструкций, острый спор возник по поводу фактического осуществления брака умершего принца. Противниками стали де Пуэбла, который, ссылаясь на духовника Екатерины, утверждал, что брак состоялся и принцесса, возможно, носит в себе ребенка, и донья Эльвира, которая клялась, что ее подопечная является virgo intacta, и обвиняла посла во лжи своему хозяину. Пуэбла почти наверняка был неправильно информирован, но поскольку именно он, а не Эстрада, должен был вести серьезные переговоры, его позиция была принята как более безопасная. Весной 1503 года Генрих попытался намекнуть, что он и сам может жениться на юной вдове, но благодушно принял резкий отказ Изабеллы и 23 июня 1503 года подписал новый договор, согласно которому Екатерина обручалась с его оставшимся сыном Генрихом, которому в ту пору было двенадцать лет.