— Я давно тебя не слышал, — скручивая сигарету, произнес Таннер, отвернулся от ветра и, прикрыв сигарету руками, прикурил. — Думал, ты погиб.

Ник разглядывал горизонт.

— Несколько раз я и сам так думал.

Таннер провел пальцами по песку. Стоило закрыть глаза, он тотчас же возвращался на крошечный остров. К запаху океана. К привкусу соли на губах. К скрипу и визгу радиопомех.

— Ты занимаешься опасным делом.

Не сводя глаз с горизонта, Ник улыбнулся.

— Ты читал эту историю? Про быка Фердинанда?

— Конечно, — откликнулся Таннер. Он помнил эту историю и красные иллюстрации. — И что?

— Это мы. За несколько лет до начала войны Фельдт прибыл на острова, привез нам радио и сказал, что мы похожи на быка Фердинанда. Мы так и поступаем: сидим под деревьями, нюхаем цветы и наблюдаем за окружающим миром. Пока нас не ужалят.

Смакуя аромат океана, Таннер медленно вдохнул.

— А что случится, когда вас ужалят?

— Мы сопротивляемся. — Он улыбнулся, но улыбка быстро угасла. — Но в основном сидим и нюхаем цветы.

Таннеру не удалось вообразить такую возможность на оккупированном японцами острове.

— Сестра читает эту книгу племяннице каждый день. Она обожает Фердинанда.

Интересно, Ник действительно считал, что после окончания войны он сможет вернуться к цветам? Или все простые удовольствия уже стали недоступны? Очень хотелось спросить, но Таннер смолчал, лишь разглядывал горизонт вместе с Ником и гадал, о чем же тот думал. Их острова находились всего в нескольких километрах друг от друга, но отличались кардинально. На Таннера не охотился никто.

Пока что.

На крошечной радиостанции острова их было пятеро. Работа была скучной. Размеренной. Они по очереди сидели возле радио и играли в мяч на пляже. Самое ужасное — это ненадежность поставок. К тому же они никогда не получали то, о чем просили. Иногда казалось, будто война про них забыла. Подумаешь, какой-то малюсенький островок, какие-то мужчины. Иногда казалось, будто про них позабыл весь мир.

Если б периодически не проезжали патрульные судна и не пролетали самолеты, — если б не парень Голубое Небо — Таннер тоже позабыл бы обо всем мире.

«Доброй ночи, американцы».

Доброй ночи, парень.

Таннер бросил взгляд на Ника. Он все еще смотрел на горизонт, — возможно, неосознанно — и в его ресницах путались солнечные лучи. Светилось все его лицо. «А он... привлекательный», — подумал Таннер. Или был бы привлекательным в каком-то другом месте, при других обстоятельствах. Ник относился к типу молодых людей, которых Таннер замечал, но не добивался. Дома Таннер посчитал бы его слишком молодым. Мужчины в возрасте Ника, которые недавно были мальчишками, не умели соблюдать осторожность. И могли стать проблемой.

Сейчас все это не имело значения. Ник был береговым наблюдателем на оккупированном японцами острове. Сколько раз он смотрел в лицо смерти? Видимо, немало, и от этого бремени мальчишеские черты затвердели. Вокруг губ и в уголках глаз залегли крохотные морщинки. Он был слишком худым. Бдительным. Война уже оставила на нем свой след. Его улыбка, подобно молнии, появлялась на долю секунды и тут же исчезала.

— Значит, — тихо заговорил Таннер, — завтра ты уезжаешь.

— Завтра, — повторил Ник и перевел взгляд на Таннера.

— А до отъезда какие планы? — спросил Таннер, и пульс его ускорился.

Ник смотрел на него неотрывно.

— До отъезда я хочу идеально провести ночь.

Таннер не спеша провел пальцами по песку и коснулся ладони Ника. Ник прильнул ближе. И опять, не проронив ни слова, они поняли друг друга, кусочки головоломки заняли свои места и превратились в нечто цельное и новое.

Таннер улыбнулся.

— Ну, это мы можем.

***

Когда они вернулись на Флиндерс-стрит, уже начало смеркаться. Банки уже закрылись, пабы еще работали, а на тротуарах не иссякал поток пешеходов. Большинство были американскими солдатами-срочниками с зачесанными назад волосами, свежими лицами и сверкавшими в предвкушении глазами. Они искали веселья, но, скорее всего, отыщут лишь неприятности. Военная полиция уже вышла на улицы и наряду с местной полицией внимательно следила за происходящим.

Перед валютным банком Таннер и Ник пересекли улицу, купили в киоске хот-доги и уминали их под пальмой неподалеку от ручья Росса. Ник никогда раньше не ел хот-догов, и такая нелепица Таннера рассмешила.

— Правда, — вытирая горчицу с подбородка, сказал Ник. — Первый раз пробую!

И хот-доги, и кофе, и кока-колу. В Таунсвилл прибыло много американцев, и специально для них открылась целая куча заведений.

По ту сторону ручья Таннер разглядел пабы, а на востоке, где устье ручья впадало в океан, — склады и пристани. Порт.

— Чем ты занимаешься? — с любопытством спросил Ник. — Я имею в виду дома.

— Я учитель, — ответил Таннер.

Говорить об этом было странно, он будто бы лгал. Какого черта забыл учитель среди всего этого безобразия?

— Слушай. Tanner i stap wanpela tisa.

От австралийского акцента не осталось и следа. Точно так же говорили туземцы, которых Таннер встречал на Гуадалканале. Невысокие смуглые мужчины, сошедшие со страниц географического журнала, тянули руки к табаку и шоколаду, а потом вновь испарялись в джунглях.

Иногда Таннеру становилось любопытно, как для них выглядела война.

— И что это значит? — Он приподнял брови.

— Таннер учитель, — пояснил Ник.

— Скажи еще раз.

— Tanner i stap wanpela tisa. — Каждое слово Ник произносил медленно. — Но если говоришь сам, ты скажешь: «Mi stap wanpela tisa».

Впитывая последние солнечные лучи, с громкими писками на небесном фоне порхали попугаи яркого окраса.

Таннер откашлялся.

— Mi stap wanpela tisa.

Он спотыкался на каждом слове, и его старания вызвали у Ника улыбку.

— Gutpela wok, tisa!

— Отлично получилось? — Таннер засмеялся. — Не думаю.

Ник оторвал край булочки и отправил в рот.

— Что преподаешь?

— Английскую литературу в старшей школе небольшого городка под названием Милсборо.

Ощущение тоски сдавило грудь, как случалось всегда, стоило вспомнить о доме. Правда, боль давно притупилась, а дом уже казался чем-то ненастоящим. Мысли о нем были сравнимы со сновидением, которое по пробуждении никак не удавалось припомнить, из-за чего в течение всего дня им овладевало уныние.

Он не поверит, что все это вновь стало реальностью, пока не сойдет с поезда.

Пока не ощутит настоящую зимнюю стужу.

Пока не прогуляется по улице в тени дубов и кленов, и всех известных деревьев.

Пока не увидит знакомые лица.

Пока не сядет за стол и не проведет пальцами по потрепанным обложкам любимых книг.

Пока не вернется в понятный ему мир. Мир, который не сошел с ума.

Посигналила машина, и хохотавшие американские солдаты резко затормозили и дали автомобилю проехать. Молодые, уже пьяные, наверно, они точно так же, как и Таннер, игнорировали тягу к дому.

— Значит, любишь читать? — поинтересовался Ник.

— Уже не так, как раньше, когда только начал преподавать литературу кучке ленивых детишек. — Таннер поморщился. — Что насчет тебя? Работаешь на плантации?

— Выращиваем копру⁷, — с полным ртом ответил Ник. — Своей семьи у Карлайла нет, и он планировал передать все мне, когда станет слишком старым и управлять уже не сможет.

— Планировал? — покосившись на него, спросил Таннер.

— Все сожгли японцы, — отозвался Ник. — Главный дом, сараи. Даже пристань. — Он пожал плечами. — Хотя деревья сохранились. А деревья — это самое главное.

— Черт.

Ник вытер ладони о штаны.

— В общем, первым делом нужно будет все восстановить. Построить сараи и вернуть рабочих. А через пару лет... — Его лицо внезапно посерьезнело.

Эти слова искушали судьбу. Таннер слышал их уже тысячу раз, они все оступались, начинали делать громкие заявления и неуверенно замолкали.

Когда я доберусь до дома...

Когда все закончится...

Через пару лет...

Таннер по собственному опыту знал: стоило произнести эти слова, голосок где-то на задворках сознания тут же напоминал, что вы можете умереть. Можете умереть завтра. Можете умереть сегодня. В любую минуту.

И Таннер не хотел, чтоб сегодня этот голосок взял над ними верх.

— Значит, дома никаких хот-догов, — сказал Таннер. — А чем вы питаетесь?

— В последнее время особо ничем. — Ник запихнул остатки булочки в рот. — Если удается добраться до воды, то рыбой и черепахами. А так свининой и летучими лисицами.

— Черепахами и летучими лисицами? — со смешком переспросил Таннер. — Серьезно?

— Все лучше того дерьма, которое нам сбрасывают, — скомкав салфетку, откликнулся Ник. — И черепахи вкуснее хот-догов.

— Поверю тебе на слово.

Ник ухмыльнулся.

— В основном мы едим холодные бобы.

— Как и мы.

— Как и вы.

Улыбку Ника дополнило снова воцарившееся между ними понимание.

Сомнений, чем завершится сегодняшняя ночь, не осталось. Но перед этим Таннеру хотелось показать Нику гораздо больше. Хотелось повеселиться, посмеяться и даже узнать его поближе. Потому что на острове Таннер каждый вечер слушал этот голос и размышлял: «Кто ты, парень Голубое Небо?».

Это судьба свела их вместе.

Благодаря судьбе они оказались похожи.

Таннер в это верил.

— Хочешь пойти потанцевать? — спросил Таннер.

Ник удивился, но быстро пришел в себя. Ухмыльнулся и пожал плечами.

— Почему бы и нет?

***

Общество Красного Креста устроило танцевальный вечер в приходском зале возле Касл-Хилла. На Флиндерс-стрит Таннер видел приколотые к телеграфным столбам листовки, да и отыскать нужное место труда не составило. Музыку стало слышно еще за квартал.

Мероприятие ничем не отличалось от других танцевальных вечеров, на которых бывал Таннер: много мужчин, мало женщин, теплый пунш и безвкусные сэндвичи, а на стенах развешаны флаги и вымпелы. Но хотя бы группа была приличной. Таннер и Ник держались поодаль и наблюдали за девушками, что наслаждались вниманием в свой адрес. Как только сумерки сгустились, кто-то задвинул плотные шторы, и в помещении стало жарко как в печке.