— Как ты хочешь это сделать? — прошептал Таннер.

— Не знаю. — Ник провел языком по нижней губе. — А ты?

— Разреши сделать тебе приятно.

Таннер уже говорил похожие слова мужчинам, но они никогда не несли в себе тот же смысл. Этот миг имел значение. Ник имел значение. Завтра он вновь окажется на Бугенвиле. Эта идеальная ночь имела значение.

— Ляг на спину.

Ник подчинился, и вновь заскрипели пружины.

Таннер стянул с Ника нижнее белье до спущенных до бедер брюк. Ник вытянул ноги, и Таннеру удалось стащить одежду полностью. Хотелось бы, чтоб сквозь занавески проникало больше лунного света. Хотелось бы видеть каждый миллиметр тела Ника, чтоб запомнить его не только по прикосновениям.

Таннер опустился на колени между ног Ника и провел руками по бедрам, мягкие волоски покалывали ладони. От касаний Ник дернулся. Робкий. Беззащитный. Таннер аккуратно развел его ноги шире, слегка задел яйца тыльной стороной ладони, и Ник тяжело задышал и откинул голову на подушку.

— Господи! — прошипел он.

Улыбнувшись, Таннер облизнул губы. Ник таращился на него широко распахнутыми глазами, от удивления разинул рот, а Таннер стиснул его член и, оттянув крайнюю плоть, выдохнул на влажную головку. А другой рукой ласково поглаживал живот.

— Таннер, — вскинув бедра, пробормотал Ник. — Джон.

Таннер обхватил головку губами. Он различил привкус соли, пота и опаляющей неистовой потребности. Облизал щелку, отчего Ник простонал и содрогнулся. С его губ срывалось невнятное бормотание, но даже если слова звучали на английском, Таннер их не разобрал.

Таннер усилил хватку и поджал губы, вобрал его в рот, и Ник вздрогнул. Глаза смотрели безумно, грудь при каждом вдохе тяжело вздымалась.

— Таннер. Господи. — Ник потянул Таннера за волосы.

Таннер отстранился и вновь облизнул губы. Забравшись на Ника, он улегся сверху, и они переплелись ногами. Головкой члена Таннер уткнулся Нику в яйца, и они оба ахнули. Удерживая вес на одной руке, Таннер вновь поцеловал Ника. На миг показалось, что Ник отвернется, но он ответил на поцелуй, а языком прослеживал контур губ Таннера, будто уговаривал их приоткрыть. Обвив ладонью свой член, Таннер прижался к члену Ника.

Они сцепили пальцы, и Таннер осторожно толкнулся в получившийся кулак. Застонав, Ник снова рухнул на подушку, а Таннер покрыл линию его подбородка поцелуями, дразнил, покусывал. Ник вновь впился Таннеру в губы, а свободной рукой удерживал его за голову.

Поначалу темп был неспешным, они учились двигаться в унисон, пальцы скользили от пота и выступившей влаги. Вскинув бедра, Ник содрогнулся и напряг ноги, а Таннер толкался все быстрее и быстрее.

Пружины ласково подпевали.

Они нашли ритм, двигались все резче и резче. Внутри у Таннера все скрутилось в тугую спираль. Яйца подтянулись, мышцы напряглись. Все быстрее и быстрее они оба мчались к финишу.

— Таннер, — пробормотал Ник ему в губы, голос сорвался, а дыхание ускорилось. — Таннер!

И тут же Ник мощно кончил, сперма, горячая и липкая, стекала по их пальцам. Таннер последовал за ним, выгнул спину и дернул бедрами, после чего мертвым грузом рухнул сверху.

Ник чертил узоры на потной спине Таннера и тяжело дышал ему на ухо.

— Tenkiu. Tenkiu tumas.

— Спасибо? — скатившись с Ника, Таннер повернулся к нему лицом.

— Спасибо, — кивнув, прошептал Ник.

Таннер провел пальцами по подбородку Ника.

— Как сказать «до свидания»?

Выпятив подбородок, Ник сглотнул.

— Lukim yu bihain.

— А как сказать «завтра»?

— Tumora.

— Tumora, — повторил Таннер. — Tumora тебе придется напомнить мне, как это сказать.

— Да, — снова расслабляясь, прошептал Ник. — Завтра.

***

Всю ночь по саду носился легкий ветерок и шелестел пальмовыми ветвями. Таннеру снова стало жарко. Луну в ночном небе почти не было видно. Снаружи, как и внутри, царила непроглядная мгла. За домом, заслоняя небо, возвышался Касл-Хилл.

Может, в передние комнаты и залетал морской бриз, но в дальней части дома плотные шторы даже не колыхались.

Таннер их раздвинул и, распахнув окно, закурил сигарету. Скрип и вспышка спички успокаивали, были привычны даже в незнакомом месте. Спичка догорела почти до пальцев, но он затушил пламя и, закрыв глаза, попытался припомнить, какие песни сегодня исполняла группа. Песню, под которую они с Ником танцевали. Бесполезно. Мелодия на память не пришла, но воспоминания о прикосновениях Ника никуда не делись.

Сколько всего Таннер мог бы сделать с Ником. Будь у них больше времени, и если б никуда не надо было спешить. Может, Таннер опустил бы Ника на колени и, показывая, как именно нужно делать минет, направлял бы голову. Может, Ник позволил бы Таннеру стать первым мужчиной, который бы его взял. Его «мало что пробовал» — ложь. Ник вообще ничего не пробовал. Таннер столько всего мог бы показать, если б только им дали время.

Но к чему злиться на тот факт, что они получили всего одну ночь? Ведь многие и этого не получали.

Заскрипели пружины: Ник пошевелился.

— Я подумал, ты ушел, — тихим голосом произнес он.

Сквозь сумрак Таннер всмотрелся Нику в лицо. Он выглядел моложе прежнего, мрак и расстояние сгладили острые углы его переживаний.

— Завтра еще не наступило.

Завтра. Tumora. Слово имело слишком большой вес, и Таннер возненавидел его за вторжение в данный момент. Оно крало настоящее.

— Не хочу возвращаться, — дрожавшим голосом проговорил Ник.

Дыхание у Таннера перехватило.

— Не хочу, но придется. — Ник обернул простыню вокруг бедер. — А кто еще все сделает? Кто знает остров лучше меня?

— Да.

Таннер затушил сигарету о подоконник, выбросил окурок на улицу и задернул шторы. Он подошел к кровати и, присев, провел ладонью по руке Ника, от прикосновения мягкие волоски встали дыбом.

— Mama graun bilong me, — пробормотал Ник. — Это мой дом. Другой жизни я не знаю. Но здесь... здесь мне не страшно.

Таннер сжал руку Ника и промолчал. А что, собственно, тут скажешь? Он лишь надеялся, что прикосновений было достаточно.

Ник смотрел куда-то Таннеру за плечо.

— После Наматанаи, Новой Британии и Гуадалканала, перед тем как ваши сумели их отбить...

Оборвав фразу, Ник покачал головой и протянул руку Таннеру.

— Знаю, события меняют свой ход, но все происходит медленно, Таннер. Это не играет нам на руку. Мы с трудом держимся.

Таннер погладил его по волосам.

— У меня есть лучший друг Юпепи, мы вместе выросли. Его деревня... Ну, они знали, что мы получали оттуда помощь. Дядя Юпепи был вождем. Они вынудили всех смотреть, как его казнили. Лишь за то, что он нам помогал. Выстроили женщин и детей и заставили смотреть. — Он вздрогнул. — В Наматанаи они натравили на Алленби собак. Теперь наша очередь.

«Тогда не возвращайся».

Ник не был военным. Его не могли силой отправить назад. Но Таннер хранил молчание, он понимал, что это всего лишь фантазия. Утром — tumora — Ник вернется на Бугенвиль, и все рассказанное им навсегда останется в тайне.

— Они не доберутся до тебя, Ник. Ты приедешь и заткнешь их за пояс.

— Да. — В голосе Ника послышалась улыбка, усталость как рукой сняло.

— Да, — решительно повторил Таннер. — Да, черт возьми.

Ник слегка повеселел.

— Прости.

— За что?

— За поднятую тему.

Война. Завтра. Страх.

— Не извиняйся. — Таннер его поцеловал. — Никогда не извиняйся. Все по-прежнему идеально, Ник.

— Уверен?

— Да. — Таннер снова его поцеловал и растянулся рядом.

Эта идеальная ночь стала фиксированной точкой — единственным местом, где пересеклись их разноплановые жизни. Таннера, школьного учителя из Милсборо, штат Делавэр, и Ника, плантатора с острова Бугенвиль. В цивилизованном мире, в спокойном мире — в мире, который они мечтали унаследовать — они никогда бы не встретились.

В столь неожиданном месте казалось нормальным вот так касаться друг друга. Казалось нормальным таким способом искать утешения. Страхи, ранимость, их не приходилось прятать. Они уже и так поделились друг с другом величайшим секретом.

Таннер не мог всецело ненавидеть войну. Если б не война, были бы другие мужчины, другие ночи, которые, возможно, достигли бы высот нынешней, но Таннер не мог знать наверняка. Слишком многое следовало принять на веру. Но он знал, что война преподнесла ему идеальную ночь с Ником. Вне хаоса, безумия и ужаса. Война подарила ему Ника. И проведенное с ним время наполнило все случившееся смыслом.

Сотни бойцов, сотни тысяч бойцов никогда не отыщут во всем этом смысла.

Вчера Таннер был одним из них.

Но сейчас он ничего не стал бы менять.

Ник пододвинулся к Таннеру, закрыв глаза, переплел их пальцы, и какое-то время они дышали в унисон. На темной улице жужжали и стрекотали насекомые. Чирикал геккон.

Ночь близилась к рассвету.

***

Как же было здорово проснуться на чистых простынях.

Ну, не совсем чистых. В постели был песок.

В окно струился дневной свет, и, неспешно очухиваясь, Таннер заморгал.

— Черт, — буркнул он.

Ник лежал на животе и тихонько посапывал в подушку. Ночью он умудрился скинуть простынь.

При свете дня Таннер разглядывал худое, жилистое тело Ника. Таннер мог бы с легкостью пересчитать его ребра. Руки и спину покрывал загар. Плечи усеивали веснушки. Зад был бледным. На задней части правого бедра виднелся тонкий побелевший шрам. Ноги были шероховатыми, пятки загрубели.

— Ник, — погладив его по плечу, пробормотал Таннер. — Ник, утро.

Потянувшись, Ник моргнул.

— Что?

— Утро, — повторил Таннер.

Ник перевернулся.

— Уже?

Таннер поправил Нику прическу.

— Уже.

Где-то в доме кто-то ходил. Скрипели половицы. Свистел чайник. Звякнули упавшие приборы. Донеслось приглушенное ругательство.

— Наверно, мне придется уходить через окно, — прошептал Таннер.

Ник ухмыльнулся.

— Наверно, придется!

Приподнявшись на локте, Таннер посмотрел на Ника, и улыбка у Ника тут же померкла.

— Береги себя, Ник, хорошо?