Не легче приходилось почтальонам, доставляющим письма и посылки в сибирские города, например из Иркутска в Якутск. До Иркутска шел тракт, а чтоб попасть в Якутск, надо было много километров идти по дремучей тайге, через болота, через горы, переправляться через широкие и бурные реки (например, через Лену). Иногда на пути людей и лошадей вставали, казалось бы, непреодолимые преграды — глубокие овраги с очень крутыми, мокрыми глинистыми склонами. Приходилось, чтобы перейти через них, сначала спускать лошадей на веревках, а потом таким же образом на противоположной стороне поднимать их. Мостов, конечно, не было, реки — в половодье ли, во время ледохода, осенью — приходилось переходить вброд. И ведь — не раз, не два — проходили от Иркутска до Якутска две тысячи километров, причем шли не одну неделю.

А вот еще один пример живучести конной почты: в 1926 году 270 селений в Аджарии обслуживали 20 всадников. Это сейчас всюду проведены шоссейные дороги и по ним мчат автомобили. Если же нельзя проехать — можно пролететь: существуют вертолеты. А в те годы — кони, только кони могли добраться до затерянных в горах селений, проходя по узким тропинкам над пропастями, поднимаясь по крутым склонам, скользя на мокрых от дождя камнях. Лошади, бессловесные, бескорыстные, отважные и преданные друзья!

Но все, о чем мы говорили, — древние курьеры, всадники-гонцы и ямские тройки, почтовые кареты и дилижансы, — все это относится к, так сказать, междугородным или международным перевозкам и поездкам. А ведь огромное количество лошадей жило в городах, и там они были в те времена единственным транспортом.

На поле брани конники вытеснили колесницы, конников вытеснила в значительной степени пехота. А в гражданской жизни — пеших гонцов сменили конные, конников сменили тройки и кареты. Но когда уже появилась возможность путешествовать в каких-то повозках, многие все-таки предпочитали ездить верхом. А в городах еще в средние века карет практически не было. Во многих странах Европы и дети, и женщины, и даже старики ездили верхом. Знатные особы перемещались в особых носилках, которые несли слуги.

Дороги в Европе были, были они и в России. Верхом по ним ездить было можно. В телегах же — с большим трудом: возок или телегу подбрасывало на каждом ухабе, на каждой выбоинке. И никакие подстилки не помогали седоку — весь он был в синяках.

В городах улицы тоже были далеко не всегда в хорошем состоянии. Даже мощеные имели выбоины и ухабы. А на булыжной мостовой (мостили улицы тогда булыжником или необтесанным камнем) тоже тряска была изрядная.

Нет, очень неудобными были повозки даже еще во времена Шекспира. И что люди тогда ни делали, как ни старались сделать повозку удобней, ничего не получалось. Конечно, когда положение безвыходное, поедешь и в тряской колеснице. Но если имелась малейшая возможность, люди садились в седла.

Однако все это было до тех пор, пока не изобрели рессоры. Вот ведь кажется — пустяк, а все сразу изменилось. И самое любопытное, что люди давно, очень давно знали о существовании рессоры. Только им в голову не приходило использовать по-новому то, чем пользовались уже тысячелетие. Кто додумался до этого — неизвестно. И как было применено первое открытие — мы не знаем, к сожалению. Но кто-то все-таки додумался использовать принцип лука. Только в ином повороте — не натягивать тетиву и не пускать стрелу благодаря пружинящему луку, а перевернуть его и поставить на тетиву корпус повозки, просверлить отверстие в луке и просунуть в нее ось.

Вот тогда-то стало наконец возможным путешествовать по-настоящему, со всеми удобствами. И не тряско, и не больно, и не утомительно.

Вот тогда-то и появились самые разные кареты и повозки, кибитки и дилижансы, тарантасы и пролетки, экипажи и кебы, фаэтоны и брички… В общем — все изменилось. Вот тогда-то и появился городской транспорт.

Появились, конечно, и собственные выезды — но о них мы говорить не будем. Тут все ясно. Впрочем, и городские извозчики, «ваньки», как их называли, тоже хорошо известны по литературе. Известный в свое время русский писатель М. Н. Загоскин очень точно сказал об этих извозчиках: «Ваньки почти все походят друг на друга: у каждого лубочные пошевенки, плохая упряжь и безобразная, но не знающая усталости, крестьянская лошаденка». Одни приезжали из деревень в город, чтоб остаться тут навсегда, другие — на время: на зимний сезон, чтоб подработать. Но всех их звало в город одно — нищета, безысходность деревенской жизни. Часто и жить им в городе негде было, ночевали в ночлежках или жались по углам, и овес не всегда могли купить для лошадей, и сами не всегда были сыты. А все-таки хозяин! Собственная лошадь. Другое дело, что лошадь-то и на лошадь непохожа бывала часто «своей угловатостью и прямизной ног», как писал А. П. Чехов в прекрасном рассказе «Тоска», посвященном вот такому горемычному «ваньке», и сам извозчик в «армяке, подпоясанном обрывками вылинявшей вожжи, в рыжей овчинной шапке, из которой султаном торчит кусок пакли» (так описал его известный знаток старой Москвы В. А. Гиляровский), выглядит не лучше своей лошаденки.

И все-таки он стоял на общественной лестнице рангом выше, чем наемные извозчики, которые своих лошадей не имели и нанимались к хозяину. Хозяин давал им лошадь, обряжал в соответствующий армяк, подпоясанный кушаком. Вместе с извозчичьей шапкой это было что-то вроде униформы.

Лошади в извозчичьих «депо» были тоже разные — и похуже и получше, — все зависело от того, насколько богатое депо. Были шикарные выезды. Например, лихачи. Это, как писал Загоскин, извозчики-аристократы. Они «составляют совершенно отдельную касту. Их гордость и презрение ко всем остальным извозчикам не имеет границ». Они презирали всех, кто не ездил на рысаках или иноходцах, у кого были не достаточно красивые и элегантные экипажи. Сами лихачи имели и коней прекрасных, и экипажи на хороших рессорах, и сани удобные, да еще с медвежьей полостью, чтобы можно было уютно укутать седока. Ездили они действительно «лихо» — иной раз и сшибут кого-нибудь да умчатся, а уж если наскочит на несчастного «ваньку», который не успел со своей неповоротливой конягой вовремя уступить лихачу дорогу, — расшибет его повозку и не оглянется. Брали лихачи дорого, и ездить на них могли немногие.

Существовали и особые депо — каретные. Там можно было нанять экипаж для любой надобности и на любое время: на день, или на месяц, или на один выезд. Были специальные кареты для свадеб и для похорон. В Москве напоминает об этих депо сохранившееся название улицы — Каретный ряд.

Кстати, и о ямщиках сохранилась память в названиях московских улиц.

В Москве с конца XVI века было несколько ямских слобод. Одна из московских улиц, названная сейчас Дубининской — в память о большевике Иване Константиновиче Дубинине, до переименования называлась Коломенская-Ямская — там жили ямщики, ездившие в Коломну и Рязань. Кстати, слободы располагались по географическому признаку: жившие в них ямщики обслуживали определенные направления. Поэтому существующие сейчас Тверские-Ямские (параллельно улице Горького — бывшей Тверской, между площадью Маяковского и Белорусским вокзалом) — это память о слободе, где жили ямщики, гонявшие тройки в Тверь (теперешний город Калинин).

Названия улиц Москвы напоминают и о другом виде лошадиного транспорта. В районе бывшей некогда Дорогомиловской ямской слободы (у теперешнего метро «Студенческая», Большой Дорогомиловской улицы и Кутузовского проспекта) сохранились еще Извозные улицы. В Дорогомиловской слободе жили ямщики, гонявшие тройки по Смоленской дороге, жили и легковые извозчики. Но много было ломовых извозчиков — ломовиков, как их называли обычно. Это были сильные люди, управлявшие могучими конями. Иногда одна, иногда две лошади впрягались в прочные платформы-телеги, на которые грузилось огромное количество всякой клади.