— Чудной у тебя сыночек: вылитый еж. Что ж, выдам я за него дочь, коли исполнит мой приказ.

Отец на это отвечает:

— Приказывай, король, он что хочешь исполнит.

— Пусть он из моих хлевов да закутов весь навоз, что за три года скопился, за одну ночь вывезет и разбросает по полю, вспашет и проборонит, посеет пшеницу, вырастит и уберет, свезет и обмолотит, смелет и спечет из той пшеницы пирог да принесет его мне горяченьким. Вот тогда я выдам за него свою дочь.

Ежик и говорит:

— Отнеси меня к его хлевам, авось, как-нибудь справлюсь.

Отнес его отец. Взял ежик вилы, и весь навоз выполз из хлевов. Пошел ежик в поле, куда навоз уполз, разок поддел вилами и сказал:

— Разбросайся, навоз!

Навоз по всему полю разбросался. Тогда еж говорит:

— Вспашись, поле. — Поле и вспахалось.

— Проборонись, поле. — Оно и проборонилось.

— Посейся, пшеница. — И посеялась.

— Созрей, пшеница. — И созрела.

— Сожнись, пшеница. — И все поле в снопах.

— Свезитесь на гумно. — И свезлись.

— Обмолотись, пшеница. — И обмолотилась.

— Перемелись, зерно. — И перемололось.

— Испекитесь, пироги. — Испеклись.

За один день управился, до вечера не замешкался: навоз вывез, и пашню вспахал, и пшеницу посеял, и вырастил, и сжал, и свез, и обмолотил, и пирог испек, отнес королю — горяченький, еще пар идет.

Не хотел король слово свое нарушить — велел принести ежика и приказал старшей дочери за него замуж идти. Она в слезы: что за радость за ежа идти. А король приказывает — как тут быть, куда деваться? Пришлось послушаться.

Так королевну силком и выдали замуж за такого чудного жениха. Королевна и приласкаться к нему не может, рыдает она, причитает: «И что это за муж — одни иголки».

Пошли молодые в опочивальню. Только уснула королевна, ежик сбросил шкурку, спрятал под кровать, а сам обернулся молодым красавцем, добрым молодцем. От одного серебра да золота, что на нем были, в горнице светло стало, словно заря занялась. Королевна проснулась от этого света, — и обрадовалась же она, что муж у нее такой красавец. На рассвете он в свою шкурку влез. На другую ночь — опять то же самое: в потемках сбросил шкурку, и опять кругом стало светло. Только на третью ночь, когда он крепко уснул, королевна взяла его шкурку и сожгла. Проснулся Топотун, а шкурки нет. Он и говорит:

— И что ты наделала, горе ты мое, пропал я теперь. Кончалось уж заклятие, что лежало на мне за грехи матери, а теперь я должен идти к морю-океану и семь лет покаяние отбывать. А как уйду я, то и тебя накажу: к чему ты ни притронешься — все будет в железо обращаться. — И отправился он в путь к морю-океану.

А королевна больше и пошевелиться не может: железная еда сковала ее, в тело въелась. Обливается она слезами: «Как быть, куда деваться?!»

Добралась она однажды до отца Топотуна. Упросила его пойти к тому морю-океану. Шел-шел отец, состариться успел в пути, однако же дошел наконец до морского берега. Звал-звал Топотуна, к вечеру явился тот и спрашивает:

— Зачем пришел?

— Жена твоя упросила. Не может она больше такую тяжесть носить. Как ей дальше быть?

— Ладно, пусть приходит на берег.

Вернулся отец домой и говорит снохе:

— Велел тебе самой прийти, да больно тяжело пробираться через топи да болота.

— Все одно, пойду!

Отправилась она в путь-дорогу — и добралась до самого моря. Под вечер явился Топотун и спрашивает:

— Зачем пришла?

— Пришла с тобой повидаться. Так я состарилась, поседела вся, ровно мохом обросла.

— Ну, дожидайся другого вечера. Как вечер наступит, завидишь на берегу в одном месте красную пену, а в другом — белую. Собери эту белую пену и завяжи в узелок.

Сказал так, а сам в море скрылся. Дождалась она другого вечера и увидела в одном месте красную пену, а в другом белую. Собрала белую пену и завязала в узелок. Потом принесла ее к морю, пустила по воде, и очутился перед ней муженек, каким раньше был, добрым молодцем.

— Теперь, — говорит он, — придется нам через море плыть. Согласна?

— Согласна, — отвечает она.

— Держись за мой пояс.

Ухватилась она за его пояс, и поплыли. Плыли они, плыли и переплыли море.

— Теперь, — говорит муж, — надо сквозь этот огонь пройти. Согласна?

— Согласна, — отвечает она.

— Держись за мой пояс.

Так прошли они и сквозь огонь.

— Теперь, — говорит он, — я аистом обернусь. Примечай: который аист крылья опустит, на него и говори: вот мой муж.

Обернулся он аистом, а она и говорит:

— Вот мой муж.

— Теперь я лошадью обернусь, — говорит он. — А ты примечай: которая в парше, на нее и говори: вот мой муж!

Обернулся он лошадью. Спрашивают ее:

— Который твой муж?

А она отвечает:

— Вот этот, в парше.

— Ну и бери, коли это твой муж.

Вернулись они домой веселые и задали пир. Созвали всех соседей и родичей, ели, пили, веселились.

И я на пиру у Топотуна был, гостям прислуживал. Надели на меня стеклянную шапку, стеклянные сапоги, бумажный кафтан. Подаю я кушанье на стол, а гость меня как толкнет, — так блюдо из рук и вылетело, упало на ноги и сапоги разбило.

Со стыда кинулся я к клети, а на меня собаки набросились, разодрали и кафтан и шапку. Забрался я в клеть, лег на кудель. Прибежали слуги, схватили меня вместе с куделью, запихали в пушку да как выстрелят — я и попал в город Вильнюс…

Вырастил отец трех сыновей. Двое старших умниками слыли, а за младшим никто ума не признавал, все его глупым считали.

Однажды говорит отец сыновьям:

— Кто из вас построит летучий корабль, тому после моей смерти все хозяйство достанется.

Вызвался строить корабль старший сын. Мать ему полную корзину снеди припасла, а отец — всякой снасти. Уложил он все в мешок и пошел в лес.

Шел-шел, присел на пригорке и стал закусывать. Глядь, плетется мимо старый, сгорбленный нищий и просит у него хлебца кусочек. Ничего не дал ему старший брат. Ушел от него нищий и сказал на прощание:

— Не удастся тебе дело твое.

Работал старший сын целыми днями, деревья валил. Только никак не придумает, как же ему летучий корабль построить. Так ни с чем и вернулся домой.

Смеется над ним средний брат:

— Где тебе, неучу! Завтра пойду я летучий корабль строить.

Только и с ним случилось то же, что и со старшим братом.

Собрался тогда младший сын летучий корабль строить, а все над ним только потешались:

— Уж коли старшие не построили, так тебе, дурню, и браться не стоит.

Мать ему пирогов не напекла, отец никакой снасти не дал. Сунул младший сын за пазуху краюху хлеба и пошел.

Пришел в лес, уселся на пенек и раздумывает, с чего ему начинать. И опять плетется мимо старый нищий.

Отдал ему молодец свою краюху, рассказал про летучий корабль, и обещал ему нищий помочь.

Осмотрелся молодец, вырвал с корнями несколько деревьев, а потом решил вздремнуть.

Проснулся, а перед ним чудо-корабль. И всего-то на этом корабле полно — и денег, и снеди всякой. Ешь ее, а она не переводится. Теперь молодец волен был полететь, куда только захочется. И задумал он постранствовать, белый свет поглядеть.

Только взошел, и все, что ни подумает, — исполняется. Подумал он: поднимусь-ка за облака — и поднялся. Подумал: спущусь-ка вниз — и спустился.

Много дней странствовал младший сын и увидал однажды невиданного человека. К каждой ноге у него по дереву привязано, а мчится он шибче ветра. Спрашивает у него молодец:

— Ты чего так бежишь?

Отвечает ему человек:

— Пришла охота, вот и бегу. А чтоб не очень шибко и не очень далеко убежать, привязал я к ногам по дереву.

— Хочешь со мной по свету странствовать?

Согласился человек.

Вот летят они и видят — человек березу грызет.