— Я не беспокоюсь, — сказал Грин. — Вот увидите — завтра поступит известие, что Грин убит дикарями из клана Аксаквексан, которые заявят, что пришлют голову раба лишь после того, как получат деньги. Герцог отнесется к этому сообщению, как к правдивому, и об обыске кораблей все забудут.

Миран потер свои пухлые ладони, и его единственный глаз заблестел. Купец любил хорошую интригу, и чем изощреннее она будет — тем лучше.

Но на второй день, несмотря на то что предсказание Грина сбылось, Миран начал нервничать и находить постоянное присутствие этого рослого белокурого мужчины в своей каюте утомительным. Он хотел отправить землянина в трюм, но Грин решительно отказался, напомнив капитану его обещание предоставить ему убежище в собственной каюте. После этого он спокойно присвоил еще одну бутылку леспаксианского, спрятанного в надежном месте, и выпил ее. Миран побагровел, и его лицо исказилось от сдерживаемого негодования, но все же он промолчал, поскольку обычай позволял гостям делать все, что они захотят — в разумных пределах, конечно.

На третий день Миран окончательно разнервничался и только и делал, что трясся, потел и бегал взад-вперед. В конце концов он вышел из каюты, но лишь для того, чтобы приняться расхаживать по палубе. Грин часами слышал его шаги. На четвертый день капитан вскочил на рассвете и тут же принялся командовать. Вскоре Грин почувствовал, что судно движется. До него донеслись крики десятника, отдававшего приказы буксировочной команде, и пение рабов, которые, согнувшись в три погибели, тянули корабль за огромные канаты.

Судно медленно (Грину казалось, что слишком уж медленно), со скрипом двинулось вперед. Алан осмелился приоткрыть занавеску и выглянуть в квадратный иллюминатор. Взгляд Грина уткнулся в борт другого парусника, и землянину потребовалось некоторое время, чтобы удостовериться, что движется все-таки именно их корабль. Потом Грин увидел, что корабль движется со скоростью пятнадцать-шестнадцать футов в минуту. Такими темпами им должно было понадобиться не меньше часа, чтобы обогнуть стену, защищавшую порт от ветра.

Этот час Грин просидел, покрываясь испариной и бессознательно, по полузабытой детской привычке, грызя ногти, ожидая, что в любое мгновение в доке могут появиться солдаты и поднять крик, чтобы «Птица удачи» немедленно остановилась, потому что на борту у нее беглый раб.

Но ничего такого не произошло. Наконец буксировщики остановились и принялись сматывать свои канаты — к этому моменту Грин как раз догрыз последний ноготь. Миран отдавал приказы, первый помощник их повторял, на палубе слышался топот множества ног и многоголосое пение. Звуки, напоминавшие шуршание вспарываемой ножом ткани, засвидетельствовали, что паруса развернуты. Внезапно судно качнулось, поймало ветер и по палубе прокатилась дрожь, означавшая, что главная ось шевельнулась, и огромные колеса с шинами из чакоротра, разновидности каучука, пришли в движение. «Птица» распахнула крылья!

Грин осторожно приоткрыл дверь и бросил последний взгляд на Квотц. Город быстро исчезал из виду — судно двигалось со скоростью пятнадцать миль в час — и с этого расстояния выглядел как игрушечный городок, уютно устроившийся у подножия небольшого холма. Теперь, когда опасность миновала, а ароматы городских улиц больше не достигали носа Грина, город показался ему романтичным и привлекательным.

— Итак, скажем последнее «прости» экзотическому Квотцу, — пробормотал Грин тоном экскурсовода. — Прощай, ты, сын иззот!

А после этого, хотя Грину полагалось оставаться в каюте, пока Миран не позволит ему выходить, землянин открыл дверь и ступил на палубу.

И едва не скончался на месте.

— Здравствуй, дорогой, — сказала Арма.

Приветствия столпившихся вокруг Армы детей Грин уже вряд ли расслышал. Он внезапно обнаружил, что у него отчаянно кружится голова и что раскинувшаяся вокруг тьма грозит поглотить его. Возможно, потрясение было усугублено выпитым перед этим вином. Возможно — об этом Грин подумал позже — причиной был испуг, такой сильный, какого он не испытывал даже во время побега из замка. К тому же Грин был пристыжен тем, что Арма догадалась о его намерении бросить ее, и еще больше пристыжен тем, что она все равно любила его и не захотела отпускать одного. Арма была так довольна собой, что ей стоило огромных усилий сдержаться.

Возможно, как позже говорил себе Грин, именно страх перед острым язычком Армы заставил его так стушеваться. Ничто не пугает мужчину сильнее, чем языкастая женщина, особенно если он действительно заслужил выволочку. Ой, заслужил!

Но это все еще было впереди. А в тот момент Арма была до странного тихой и кроткой. Она всего лишь сказала, что у нее много деловых связей и что она хорошо знает Зингаро, коммерческого агента гильдии воров. Они — друзья детства и не раз помогали друг другу в различных не совсем законных сделках. Потому вполне естественно, что она услышала о статуэтке птицы эксуротр, которую раб, скрывающийся на «Птице удачи», передал Зингаро, чтобы тот вернул птицу герцогу. Она прижала Зингаро к стенке и вытрясла из него достаточно сведений, чтобы убедиться, что этим скрывающимся рабом был Грин. В конце концов, Зингаро обещал держать в тайне лишь некоторые подробности этого дела. Тогда Арма оставила свое торговое предприятие Зингаро и сказала Мирану, что она сообщит герцогине о местонахождении Грина, если купец не позволит ей и ее детям отправиться в это путешествие.

— И вот я здесь, твоя верная и преданная жена, — закончила Арма, распахнув руки для объятий.

— Я просто потрясен, — ничуть не преувеличивая, ответил Грин.

— Ну так подойди же и обними меня, — крикнула Арма, — не стой так, словно увидел ожившего мертвеца!

— Что, при всех? — ошеломленно спросил Грин, глядя на капитана и первого помощника, любующихся на эту картину с капитанского мостика, и на заполнивших палубу матросов и членов их семей. Единственными, кто не глазел на это представление, были рулевые, поскольку их внимание было поглощено борьбой с огромным штурвалом.

— А почему бы и нет? — парировала Арма. — Ты будешь спать рядом с этими людьми, есть вместе с ними, дышать одним воздухом с ними, сталкиваться с ними при каждом повороте судна, ругаться, смеяться, сражаться, пить, заниматься любовью — и все это на открытой палубе. Так почему бы тебе не обнять меня? Или ты предпочел бы, чтобы меня здесь не было?

— Этого мне и в голову не приходило, — ответил Грин, шагнув навстречу и взяв Арму за руки. «А если и приходило, — мелькнула у него мысль, — то можешь спорить на что угодно, что я не посмею сказать об этом вслух».

В конце концов, это было приятно — снова прикоснуться к ее мягкому, теплому, соблазнительному телу и знать, что хоть один человек на этой Богом забытой планете беспокоится о нем. Как ему хоть на минуту могла прийти в голову мысль, что он сможет жить без Армы?

А придется. Если он когда-нибудь вернется на Землю, Арме решительно не будет места в его жизни.

ГЛАВА 11

— Вы двое, ваши дети и ваша служанка должны спуститься с палубы в трюм, — сказал Миран, откашлявшись. — Вы будете жить там. Вы не должны и ногой ступать на верхнюю палубу, пока вам этого не позволят. Я управляю кораблем, на котором всегда был порядок, и дисциплина здесь обязательна.

Грин отправился вниз следом за Армой и детьми. Он только сейчас заметил, что Инзах, хорошенькая белокурая рабыня, тоже находится на борту. Нужно отдать должное Арме. Куда бы она ни отправлялась, она путешествовала с шиком.

Еще Грин подумал, что если этот корабль считался дисциплинированным, то на остальных, наверное, царил полный хаос. Коты и собаки шныряли то тут, то там, играли с многочисленными детьми или дрались между собой. Женщины сидели на палубе и занимались шитьем, или мыли посуду, или нянчили детей. В понатыканных повсюду клетках негодующе квохтали куры. У левого борта вообще был сооружен загончик, в котором толклись штук тридцать крохотных животных, напоминавших поросят, только с ушами, как у кроликов.