Грин притормозил, поставив ногу на рею:

— Передай своему богу, чтобы он держался подальше от меня, или я набью ему морду! — крикнул он в ответ.

Публика, собравшаяся послушать перебранку, от изумления разинула рты.

— Святотатство! — завопил Гразут. — Богохульство! — Он обернулся к собравшимся: — Вы это слышали?

— Да, — ответил Эзкр, выйдя из толпы. — Я слышал его слова, и я потрясен. Людей сжигали и за меньшее.

— О Тонускала, мой бог — покровитель, покарай этого раздувшегося от гордыни человека! Пускай он упадет с мачты, и разобьется о палубу, и переломает себе все кости, чтобы все видели, что случается с теми, кто насмехается над истинными богами!

— Такхай, — пробормотали собравшиеся. — Аминь.

Грин мрачно усмехнулся. Он попал в расставленную ловушку, и теперь ему надо быть начеку. Очевидно кто-то из этих двоих или они оба поднимутся наверх после захода солнца и не успокоятся, пока не сбросят его на палубу. Все сочтут, что Грин принял смерть от рук оскорбленного бога. И даже если Арма обвинит в этом Эзкра и Гразута, вряд ли ее кто-то поддержит. Что же касается Мирана, у него это известие вполне может вызвать вздох облегчения, потому что он избавится от беспокойного человека, который способен проболтаться о некоем заговоре, и этот слух может дойти до герцога Тропатского и доставить Мирану немало хлопот.

Грин вскарабкался на марсовую площадку и уселся, мрачно глядя вдаль. Незадолго до захода солнца к нему поднялся Гризкветр с бутылкой вина и с корзинкой еды.

В перерыве между двумя кусками Грин поделился с мальчишкой своими подозрениями.

— Мама уже заподозрила что-то подобное, — сказал парнишка. — Она на самом деле очень умная, моя мама. Она наложит проклятие на этих двоих, если они причинят тебе какой-нибудь вред.

— Очень разумно. А главное, полезно. Надеюсь, ты поблагодаришь ее за эту великолепную мысль, когда вы будете отскребать меня от палубы?

— Обязательно, — ответил Гризкветр, пытаясь удержаться от улыбки. — И еще мама передает тебе вот это.

Он откинул укрывавший корзинку платок, и у Грина глаза полезли на лоб.

ГЛАВА 15

— Сигнальная ракета!

— Ага. Мама сказала, чтобы ты выпустил ее, когда услышишь на палубе боцманский свисток.

— А с какой стати я должен это делать? Мне это светит крупными неприятностями. Меня за это раз десять сквозь строй прогонят. Нет, сударь, это не для меня. Я вовсе не желаю, чтобы меня освежевали заживо.

— Мама велела передать тебе, что никто не сможет доказать, кто именно выпустил ракету.

— Возможно. Это звучит вполне разумно. Но зачем мне это вообще делать?

— Ракета на минуту осветит весь корабль, и все смогут увидеть, что Эзкр и Гразут забрались наверх. Все поднимут крик. Конечно, когда обнаружится, что кто-то украл две ракеты из кладовки, и начнутся поиски, и одну ракету найдут спрятанной в сундуке Эзкра, тогда... ну, видишь ли...

— Ах ты, хитрюга! — рассмеялся Грин. — Скажи своей матери, что она самая удивительная женщина на этой планете — хотя, если подумать, не такой уж это комплимент. Эй, погоди минуту! Насчет этого свистка боцмана. С чего это он станет подавать мне сигнал, что пора выпускать ракету?

— А он и не станет. Это мама будет в него свистеть. Она будет ждать сигнала от меня или от Азаксу, — сказал Гризкветр (Азаксу звали его младшего брата). — Мы будем следить за Эзкром и за Гразутом, и когда они полезут наверх, мы ее предупредим. Она подождет, пока они не пройдут полпути, а потом засвистит.

— Эта женщина спасала мне жизнь уже добрый десяток раз. Что бы я без нее делал?

— Мама говорит то же самое. Она сказала, что сама не знает, почему она последовала за тобой после того, как ты попытался сбежать от нее — от нас, — ведь у нее тоже есть гордость. И она не привыкла гоняться за мужчинами; принцы умоляли ее стать их спутницей жизни. Но она пошла за тобой, потому что она тебя любит, и сильно любит. А иначе твоя глупость уже десять раз успела бы тебя погубить.

— Э-э, она так сказала? Ну, гм, ладно... Да, ладно!..

Окончательно пристыженный и сердитый на Арму за такую безжалостную оценку, Грин с несчастным видом смотрел, как Гризкветр спускается по вантам.

В течение следующего получаса время загустело, свернулось вокруг Грина и затвердело, так что он чувствовал себя словно в футляре. Ежевечерние тучи уже собрались, и начал накрапывать мелкий дождичек. Грин знал, что это продлится около часа, а потом тучи исчезнут так быстро, словно какой-то волшебник сдернет их, как скатерть со стола. Но Грин за эти минуты нанервничался на всю жизнь вперед, беспокоясь, не произойдет ли в плане Армы какого-нибудь непредвиденного срыва.

Первые крупные капли упали ему на лицо, и Алан подумал, что, возможно, именно этого и дожидались двое его недругов. Может быть, сейчас они уже лезут на ванты. Но ему не следует ждать, что свисток раздастся немедленно. Если они достаточно умны, то не станут карабкаться прямо к нему, а пройдут на корму, взберутся на верхушку мачты и уже оттуда переберутся на его площадку. Правда, тогда им придется пробираться мимо остальных вахтенных, которые, как и Грин, сидели наверху. Но Эзкр и Гразут знали их местоположение. Сейчас было так темно, что они могли пройти мимо вахтенных на расстоянии вытянутой руки и остаться незамеченными. Свистящий в снастях ветер, поскрипывание мачт, громыхание огромных колес — все это заглушало тот слабый шум, который могли произвести эти двое.

Корабль не прекратит движения только из-за того, что рулевому ничего не видно. «Птица» шла по хорошо обкатанному маршруту; и рулевые, и офицеры прекрасно помнили все препятствия, которые могли встретиться им на пути. Если по расчетам выходило, что в темное время на пути ожидался трудный участок, курс прокладывался так, чтобы этот участок обогнуть. Дежурный офицер сообщал рулевым обо всех возможных неровностях, следя за ними при помощи остроумно сконструированного угломерного круга. Его чувствительные пальцы следили за колебаниями прибора, сопоставляли с ранее сделанными отметками, и офицер делал вывод, правильным ли курсом они идут. Сам диск был закреплен под компасом.

Грин поплотнее завернулся в накидку и прошелся вдоль перил площадки. Он пытался хоть что-нибудь рассмотреть в темноте, окутавшей его подобно савану. Ничего не было видно, вообще ничего... Нет, постой! А это что такое? Смутные очертания лица?

Грин вглядывался до тех пор, пока размытое пятно не исчезло, потом перевел дыхание и понял, насколько закостенело сейчас его тело. И, конечно, все это время на него легко было напасть со спины.

Нет, не так уж легко. Если он ничего не видит на расстоянии вытянутой руки, значит, и его противники тоже не видят.

Но им и не надо видеть. Они так хорошо знают корабельные снасти, что могут на ощупь, вслепую добраться до площадки и сбросить его оттуда. Коснуться рукой — и ударить кинжалом, вот и все, что им нужно.

И тут Грин почувствовал чье-то прикосновение. Что-то толкнуло его в спину, и на мгновение он застыл, словно изваяние, дрожа и не в силах пошевелиться. Потом Алан хрипло вскрикнул и отпрыгнул в сторону. Он выхватил свой кинжал и пригнулся, напрягая слух и зрение и пытаясь обнаружить своих врагов. Если они дышат так же тяжело, как и он сам, он просто не сможет их не услышать.

Но с другой стороны, и они могут так же хорошо его слышать. Эта мысль вызвала у Грина внезапную слабость.

— Ну давайте! Давайте! — беззвучно прошептал он сквозь стиснутые зубы. — Делайте же что-нибудь! Шевельнитесь же, чтобы я мог вас заколоть, вы, сыновья иззот!

Возможно, они заняты тем же самым — выжидают, пока Грин выдаст себя каким-нибудь неосторожным движением. Лучшим выходом в такой момент было припасть к полу и надеяться, что на него не наступят.

Землянин вытянул руку перед собой, пытаясь нащупать теплую плоть. В другой руке Грин сжимал кинжал.

Во время одной из этих попыток что-нибудь нашарить пальцы Грина наткнулись на оставленную Гризкветром корзинку. Охваченный порывом, который сам Грин принял за вдохновение, он тут же вытащил из корзинки ракету. Зачем ждать, пока враги приблизятся и заколют его, как свинью? Он выпустит ракету сейчас же и нападет на них, пока они будут ошеломлены светом.