Но Алана напугала отнюдь не подобная перспектива. На следующей неделе корабль Мирана должен был поднять паруса, и Грин намеревался быть на его борту. Но теперь его отсылают с группой охотников в холмы.

Грин умоляюще посмотрел на Мирана, но тот лишь пожал плечами, словно говоря: «А что я могу сделать».

Торговец был по-своему прав. Миран не мог напроситься на охоту и тем самым дать Алану возможность проскользнуть на корабль попозже. День, на который было назначено отплытие «Птицы удачи», был последним из возможных. Миран не мог допустить, чтобы его корабль оказался захваченным сезоном дождей посреди степей.

ГЛАВА 6

Весь следующий день Грин был настолько занят подготовкой охоты, что у него не было времени предаваться унынию. Но когда настала ночь, оно выплеснулось наружу. Может, попытаться сказаться больным и остаться в замке, когда охотники уедут?

Нет, они могут решить, что он одержим демоном, и препроводить его в храм Апоквоза, бога исцеления. А там его будут держать под замком, пока не удостоверятся, что он здоров. Хуже всего было то, что попадание в храм Апоквоза делало смерть почти неизбежной. Если человек не умирал от собственной болезни, он заражался какой-нибудь еще.

Грин, собственно, не боялся подхватить какую-нибудь из болезней, кишевших в храме. Подобно всем людям, происходившим с Земли, он носил в себе хирургически имплантированную протоплазменную штучку, которая автоматически анализировала любые чужеродные микроорганизмы и вирусы и вырабатывала антитела для борьбы с ними. Это устройство располагалось на месте удаленного аппендикса; когда оно включалось в работу, то требовало пищи и излучало жар, по которому, собственно, хозяин мог убедиться в исцеляющем присутствии устройства. Возросший аппетит и небольшое повышение температуры свидетельствовали, что борьба с болезнью протекает успешно и что через несколько часов она будет побеждена. За два года, проведенные на этой планете, Грин успел чем-то заразиться по меньшей мере сорок раз. Алан знал, что в любой из этих сорока раз он вполне мог бы умереть, если бы не его симбионт.

Но в данном случае это ничем не могло помочь. Если он притворится больным, его запрут и он не сможет попасть на корабль. А если он отправится на охоту, то тоже пропустит его отход.

А может, смыться в ночь перед охотой и спрятаться на корабле, пока его будут напрасно искать в замке?

Нет, это не пройдет. Первое, что прикажет Зуни, — закрыть порт и обыскать все корабли — нет ли там незапланированных пассажиров. И из-за этого обыска Миран задержится настолько, что отплытие станет невозможным. Даже если он, Грин, спрячется в каюте Мирана, где, возможно, он будет в безопасности, по-прежнему останется эта неизбежная губительная задержка.

Тогда почему бы не исчезнуть на несколько дней раньше, чтобы у Мирана осталось время заново загрузить корабль? Завтра Алан увидится с купцом. Если Миран одобрит этот план, Грин скроется через четыре ночи после сегодняшней, и тогда останется еще три дня, за которые судно можно разгрузить и загрузить заново. К счастью, баки не придется двигать с места, поскольку ни одному идиоту не придет в голову, что беглец прячется на дне корыта с рыбой.

Грин расслабился, успокоенный тем, что путь все же существует, хотя и очень опасный. Он сидел сейчас на галерее, расположенной на одной из стен замка. Прекрасное небо было усеяно звездами, куда более крупными, чем они выглядели на Земле. Взошла большая луна, а за ней — маленькая; первая осветила восточный горизонт, а вторая встала в зенит. Струящийся с небес звездный и лунный свет смягчал мрачность и уродство лежащего внизу города, придавая ему обаяние и романтичность. Большая часть Квотца не освещалась — на улицах не было светильников, и даже окна были плотно закрыты ставнями для защиты от воров, вампиров и демонов. Время от времени по темным улицам двигался огонек факела — слуги сопровождали подзагулявшего дворянина или богатого горожанина.

За городом находились холмы, расположенные амфитеатром, открывающимся на север, и длинная каменная стена, продолжающая эту природную стену, защищающую город от ветров. В стене был оставлен проем, достаточный для того, чтобы через него мог пройти корабль с убранными парусами. За стеной начиналась бескрайняя степь, — неожиданно, словно какой-то исполин примял холмы и объявил, что отсюда будет начинаться ровное пространство.

На западе лежали бескрайние просторы Ксардимура. Раскинувшаяся на десять тысяч миль степь, плоская, как стол, усеянная то там то тут островками деревьев, руинами городов, примитивными колодцами, шатрами кочевых племен, стадами диких животных, стаями степных котов и наводящих ужас собак, а также таинственными и, несомненно, вымышленными, «блуждающими островами», нагромождениями камней и земли, которым легенды приписывали способность по собственному желанию скользить по степи. Грин подумал, что этой планете повезло, что такая крупная угроза для навигации существует лишь в умах местных жителей.

Ксардимур был невероятным феноменом, не имеющим никаких параллелей. Ни на одной из множества открытых землянами планет не было ничего подобного. Грину было очень интересно, как степь могла оставаться такой ровной, когда на нее неизбежно должно было сносить почву с окружающих холмов и гор. Да и дожди неизбежно должны были размывать ее поверхность. Конечно, здесь росли высокие травы с очень прочными корнями. Если слышанные Грином рассказы были правдивы, то степная растительность так переплеталась корнями между собой, что образовывала единый слитный ковер.

Была еще одна вещь, с которой следовало считаться: дующие над Ксардимуром ветра — именно они позволяли двигаться здешним парусно-колесным судам. Ветер порождает обычно разница в давлении, а ее в свою очередь вызывает градиент температур. Хотя Ксардимур был окружен горами, но на нем самом, на всех десяти тысячах миль, не было сколько-нибудь заметных возвышенностей, и потому ничто не могло подпитать перемещения воздушных масс. Или, возможно, так просто казалось Грину с его неглубокими познаниями в метеорологии — ему всегда было любопытно, как это пассаты земных морей ухитряются проходить тысячи лиг, не теряя своего первоначального импульса. Может, они каким-то образом получают подпитку? Грин этого не знал.

Единственное, что он знал, — что Ксардимур представлял из себя явление, которого не должно было существовать. Однако и само присутствие людей здесь казалось поразительным, если не сказать нелепым. Гомо сапиенс были рассеяны по всей Галактике. Во время своих путешествий в космосе земляне обнаружили, что каждая четвертая из землеподобных планет населена людьми, принадлежащими к тому же биологическому виду, что и они сами. Это доказывалось не просто внешним физическим сходством землян и внеземлян, а их способностью к скрещиванию. Земляне, сириане, альбирейцы¹, вегане ничем друг от друга не отличались. Представители этих рас могли иметь совместное жизнеспособное потомство.

Естественно, существовало множество теорий, пытающихся объяснить этот факт. Общим для них было предположение, что вид гомо сапиенс зародился в очень отдаленном прошлом на какой-то одной планете и оттуда распространился по всей Галактике. Потом умение путешествовать в космосе было утрачено, каждая из рас скатилась к состоянию дикости и заново начала длинный тяжкий путь к вершинам цивилизации и повторному прорыву в космос. Причин этому никто не знал, можно было лишь строить предположения.

Кроме того, существовала языковая проблема. Казалось бы, что если люди произошли из одного гнезда, то в их речи должны были бы сохраниться хоть какие-то следы этого, и что лингвисты смогут раскопать эти следы и таким образом выяснить взаимосвязь между планетами. Но ничего подобного. В каждом мире было свое вавилонское столпотворение и свои десять тысяч наречий. Ученые Земли могли проследить связь между русским, английским и шведским языками, возвести литовский, фарси и хинди к протоиндоевропейским корням, но они не находили ни одного инопланетного языка, о котором можно было бы сказать, что он ведет свое происхождение от арийской языковой группы.