— Эй, парень, ты почему это не удрал, как положено, когда завидел меня? — спрашивает Коп.

— Не заметил, что вы идете, мистер, сэр, — величает его Гадкий Черный Парень.

— Тогда удирай сейчас, — говорит Злой Южный Коп. — Но сначала нагни башку, чтобы я мог по ней треснуть.

— О, пожалуйста, не надо, мистер, сэр, — величает его Гадкий Черный Парень, — может, завтра придется думать, и она мне понадобится.

— Тогда повернись спиной, — говорит Злой Южный Коп, — я отлуплю тебя по заду.

— О, пожалуйста, не надо, мистер, сэр, — величает его Гадкий Черный Парень, — может, придется сидеть, и он мне понадобится.

— Тогда, — говорит Злой Южный Коп, — я исполосую тебе ноги. Ты хочешь равноправия, не правда ли?

— Да, сэр.

— Так ты получишь его, потому что я и белых луплю по ногам. Бац!

— Тогда уж ударьте еще разок и сделайте меня совсем равноправным, — говорит Гадкий Черный Парень. — Только я никак не возьму в толк, за что вы дубасите людей.

— Но ты ведь совершаешь преступление, не так ли?

— Какое преступление, сэр?

— Бродишь тут с вызывающим видом, вот какое!

— Вовсе у меня не вызывающий вид, босс.

— И ты еще смеешь спорить со мной, с белым?

— Нет, сэр! Но откуда же у меня взялся вызывающий вид?

— Стоит тебе взглянуть на меня, парень, и я уже вижу в твоих глазах вызов. Тебе хочется ходить повсюду, как хожу я, без всяких помех и тому подобное. Ты не хочешь больше ездить в вагонах для черномазых. Не хочешь говорить белым: «да, сэр», «да, мэм». Не хочешь знать свое место. Вот откуда у тебя вызывающий вид. Ладно, сделаю тебе уступку — отлуплю тебя не по башке, а по ногам.

— Но я не хочу, чтобы вы вообще меня лупили, мистер, сэр. Я ведь ничего не сделал.

— Ты же черный, не так ли? Разве, по-твоему, одного этого недостаточно? Тебе ведь надоело все время помнить об этом, не так ли? И ты не удираешь, когда видишь, что я подхожу, ведь правда? Ну так вот тебе! И еще! И еще! И не вопи!

— О-о-о-оу-оу!

— Сказано: не вопи!

— Как же мне не вопить, босс. Ведь больно.

— Тебе и должно быть больно. Не вопи!

— О-о-о!

— Не по вкусу тебе все это?

— Нет, сэр.

— Не по вкусу?

— Да, сэр!

— Тогда не торчи на перекрестке! Противно смотреть, как вы, цветные парни, околачиваетесь тут, а белые люди в это время трудятся в конторах и на фабриках.

— Я бы тоже охотно работал, босс, если б вы мне дали работу.

— Ничего мы вам не дадим. Мое дело — лупить вас по башке. А то каким же иным способом мне удержать вас в повиновении?

— Босс, вы говорите в точности как Гитлер, сэр!

— Как кто?

— Как Гитлер!

— Люди, вы слыхали?! Все слыхали, что он сказал?! Ну, парень, пошли в тюрьму.

— А в чем я повинен, мистер, сэр?

— В измене, черный парень! В измене, вот в чем!

— Чтобы спать поудобнее, двух боков мало, — заявил Симпл. — Когда я устаю спать на левом боку, то могу повернуться только на правый.

— Но можно спать и на спине, — посоветовал я.

— Тогда я храплю.

— А почему бы вам не попробовать спать на животе?

— Когда я сплю на животе, у меня болит шея, все время приходится поворачивать голову то в одну, то в другую сторону, иначе я задыхаюсь, Не люблю я спать на животе.

— Все люди спят обычно на правом или левом боку — и не жалуются. Не понимаю, почему вы считаете это неудобным. В конце концов, ведь во всем бывает только две стороны.

— Вот об этом-то я и толкую, — сказал Симпл. — Двух сторон мало. Мне надоело спать только на левом или на правом боку, потому я и хочу, чтобы для разнообразия было еще два или три бока. Кроме того, когда я сплю на левом боку лицом к жене, мне, чтобы узнать утром который час, приходится поворачиваться к часам. А когда я сплю на правом боку, лицом к окну, свет будит меня раньше времени. Если я сплю на спине, то храплю и беспокою жену. А на животе спать нельзя — я уже говорил почему. Вот, к примеру, моряки торгового флота, когда речь заходит о корабле, постоянно упоминают о «портсайде» и «штирборте». Человеку тоже надо бы иметь не только правый и левый бок, но еще также «портсайд» и «штирборт».

— Но ведь это на морском языке то же самое, что левый и правый борт. У корабля только два борта: вам это известно так же, как и мне.

— Тогда, значит, и кораблям приходится не лучше, чем людям, — сказал Симпл. — Когда начинается шторм, кораблю только и остается, что ворочаться с боку на бок, совсем как мне.

— Может, за ужином вы слишком много едите или слишком много пьете кофе?

— Нет, ночью желудок меня не беспокоит. Но по утрам мне кое-что действительно не по вкусу: просыпаешься — и постоянно видишь все одну и ту же надоевшую яичницу-глазунью с одним глазом, — которую Джойс готовит на завтрак. Я бы хотел, чтобы существовали всевозможные глазуньи, а не одни только белые с желтым глазом. Пусть будут голубые яичницы с коричневым глазом, и коричневые с голубым глазом, и красные с зеленым.

— Если в одно прекрасное утро вы проснетесь и увидите у себя на тарелке красную яичницу с зеленым глазом, то подумаете, что накануне хватили лишнего.

— Конечно, подумаю, — сказал Симпл. — Но одноглазая яичница — это так однообразно! С какой стороны ни посмотришь на нее, это, черт возьми, все равно яичница: с одной стороны — поджаристая, с другой — жидковатая. Или, если вы ее переворачивали, поджаристая с обеих сторон. Раз уж яйцо попало на сковородку, у него тоже только две стороны. И если нижняя сторона подгорит, то получится точь-в-точь расовая проблема: черное и белое, белое и черное.

— Я так и знал, что вы в конце концов доберетесь до расовой проблемы. О чем бы вы ни говорили, вам непременно надо помянуть цвет кожи. Да бог с ним! Сводя по своему обыкновению все к двум сторонам, вы занимаетесь сверхупрощенчеством.

— Чем, чем я занимаюсь?

— Я говорю, что семантика у вас слишком упрощенная.

— Как, как?..

— Фразеология ваша.

— Моя?..

— Ну, ваши слова, дружище, ваши слова.

— Вот оно что, — сказал Симпл. — Ладно, вернемся все-таки к яичнице, хоть это и простое слово. На завтрак я хотел бы кушать не куриные яйца, а яйца других птиц, и иного вкуса, чем куриные. И что бы вы, Джек, ни толковали насчет тематики, все равно в моем возрасте человеку надоедает каждый божий день есть одну и ту же яичницу, так же как вам — слышать одни и те же разговоры о расовой проблеме. Я бы не прочь съесть иной раз по утрам такую яичницу, чтобы вкус у нее был, как у свиной отбивной.

— В таком случае, почему бы вам просто не готовить к завтраку вместо яичницы свиную отбивную?

— Потому что по утрам у меня в холодильнике никогда свиных отбивных не бывает.

— Но они были бы, если б вы положили их туда с вечера.

— Нет, тогда я их вечером и съел бы, — сказал Симпл. — В том-то и беда, что с вечера'на утро у нас не остается почти ничего, кроме расовой проблемы…

Перевод с английского Н. Васильева

— Помнится, вы мне однажды сказали, что если белые, которые заявляют о своей любви к неграм, действительно любят их, они и жить должны, как негры. Так ведь?

— Да, — отвечал Симпл, — особенно когда они приезжают на Юг.

— Значит, наши белые друзья должны, как и мы, ездить в вагонах для негров?

— Да, — сказал Симпл.

— Зачем?

— Чтобы доказать свою любовь ко мне, — пояснил Симпл, — иначе я им не верю. Белые, если они действительно хорошо относятся ко мне, должны, находясь в дороге, спать в гостиницах для цветных, хотя почти все эти гостиницы не пригодны для ночлега. Они должны питаться в ресторанах для цветных, хотя в маленьких городах это обычно дрянные харчевни. Не мешало бы им часами ждать такси для черных в тех местах, где машины для белых не подвозят негров. Пусть мои белые друзья, собираясь пожить немного на Юге, пошлют своих детей в школы для цветных, которые, как правило, находятся в какой-нибудь лачуге по ту сторону линии железной дороги. А когда они садятся в автобусы, чтобы попасть домой, пусть усаживаются на задние места. И когда все места для цветных заняты, пусть постоят, даже если в автобусе имеются свободные места для белых, куда цветной и не посмеет сесть, опасаясь, что его подстрелят из окна. После того как эти миляги белые испытают на себе все запреты Джима Кроу, начиная с того, где поесть и поспать, и кончая тем, куда послать детей учиться и в каком вагоне проехать, — вот тогда-то мы и узнаем, пришлось ли все это им по вкусу.