Анвер Ноли был огромным мужчиной с необъятным животом. Голова его была гладко выбрита, а лицо украшали длиннющие усы, спадающие до самой груди, и не менее выдающийся нос, сломанный когда-то страшным ударом. Он был одет в комбинезон цвета хаки и парашютные ботинки. Громовым голосом отдавая приказания, Анвер размахивал своим кепи, зажатым в чудовищных размеров кулаке, в досаде ударяя им время от времени о ладонь другой руки.

По его приказу один человек отделился от колонны и осторожно приблизился к танку. Забравшись на броню, он заглянул в щель неплотно закрытого люка и заметил шнур, который мне так и не удалось надежно спрятать. Он крикнул об этом Ноли, который стоял в остановившемся джипе, метрах в двадцати от танка. Наемник спрыгнул с танка, подошел к капоту и поднял его, чтобы убедиться, в порядке ли мотор. Прогремел взрыв, и танк скрылся в клубах дыма и пламени. К сожалению, больше никто не пострадал ни от шрапнели, ни от струй брызнувшего во все стороны горячего бензина. Но я воспользовался поднявшимся шумом и суматохой, чтобы спокойно пристрелить двух бандитов.

Ноли, спрыгнув с джипа, остановил первого из ударившихся в панику и разбегающихся людей, которых оставалось теперь не более двух десятков. Используя кулаки и свой трубный голос, ему удалось остановить бегущих и восстановить относительный порядок в отряде. Прозвучала новая команда, и они рассредоточились в цепь, открыв огонь из всего наличного оружия, состоящего из двух пулеметов и пятнадцати автоматических винтовок. Пока пули свистели вокруг меня, пронзая листву и сбивая кору и ветви деревьев, я убил еще двух арабов. После этого я сразу слез с дерева и, прячась за стволами, побежал в сторону, противоположную их движению. Вскоре я уже оказался далеко в их тылу. Поле, где развернулось основное сражение между кенийцами и арабами, принадлежало теперь шакалам, гиенам и стервятникам, правящим свою кровавую тризну над телами погибших в бою.

Склоны обоих холмов тоже были густо усеяны многочисленными трупами. Раненых не было. Их или унесли, или прикончили на месте. Там тоже вовсю пировали трупоеды.

Деревня полностью сгорела, и утренний ветерок легко ворошил серебристый пепел на месте бывших хижин. Не было видно ни единого следа выживших в этой бойне. Я знал, что они прячутся в лесу. Они часто так поступали и раньше, в то время когда здесь промышляли арабские работорговцы, делавшие внезапные набеги на местные деревни. Я научил аборигенов сражаться с этими подлыми торговцами живым товаром. Мало того, я организовал карательную экспедицию сквозь всю страну, и мы так хорошо проучили этих арабов, что они потом и нос боялись сунуть на территорию, занятую бандили. Я командовал ими против немцев во время второй мировой войны. Со мной они совершили победный рейд против Жекойо. И вот они вновь, как когда-то, прячутся. Но если им и суждено снова выйти из леса и драться, то в этот раз они будут это делать уже без меня.

Я был бандили в течение шестидесяти лет. Я был для них отцом, слоном, атакующим врага. А теперь оказался в ссылке. И не временно. Навсегда.

Да, я заплакал. Я любил этих людей настолько, насколько мне вообще дано было любить какую-то группу людей. Я был гораздо больше бандили, чем англичанин. Среди них у меня были настоящие друзья. Но теперь с этим было покончено. Среди десяти деревень бандили эта была единственной, предавшей меня, но думаю, что другие вели бы себя не лучше. Современная молодежь была слишком полна ненависти, а старые стали слишком слабы и утратили свое былое влияние. К тому же кенийское правительство самым недвусмысленным способом дало мне понять, что я стал персоной non grata в их стране.

Я сделал старинный ритуальный жест. Я протянул винтовку в направлении сожженной деревни, затем к тем, кто прятался в лесу. Я не мог им сказать «прощай» по-другому, и мой жест скорее всего тоже не нашел своих свидетелей.

Потом я повернулся к ним спиной и рысцой побежал по саванне на запад, к виднеющимся вдали холмам.

Моей целью были горы, едва прорисовывающиеся вдали, по ту сторону холмов. До них было около двухсот пятидесяти километров, то есть горы на добрых тридцать километров углублялись на территорию Уганды. Я бежал таким аллюром весь остаток дня и всю ночь. Когда первые признаки рассвета, время, которое называют здесь «волчьим хвостом», высветили темное ночное небо и оно стало постепенно светлеть, я начал подумывать об убежище, в котором можно было бы провести часть дня. На фоне светлеющего неба впереди четко вырисовывались тени гигантских акаций, своими причудливыми формами напоминающие силуэты чудовищ из легенд бандили. Потом солнце окончательно сдернуло ночной покров с неба и над саванной засиял новый день. Утренний воздух был свеж и прохладен, дул легкий бриз, спустившийся с гор. Из высокой травы выскочил бородавочник и затрусил куда-то, высоко задрав свой хвост.

Луч солнца, отразившись, блеснул на его длинном желтоватом клыке.

Я шел длинным упругим шагом охотника. Справа от меня тянулась гряда холмов, слева, насколько хватал глаз, простиралась саванна. Внезапно недалеко от себя, впереди, я увидел, как зашевелилась трава в направлении, противоположном ветру.

Я остановился на мгновение. Что-то достаточно больших размеров, чтобы оказаться львом или человеком, пыталось скрытно приблизиться ко мне. И тут мне показалось, будто невесть откуда взявшийся крокодил изо всей силы врезал мне своим хвостом по руке, вырвав из нее карабин, который кувыркаясь взлетел в воздух, И только после этого я услышал эхо выстрела, прокатившееся по холмам.

Шок почти парализовал мою правую руку, но в тот момент я этого даже не заметил. Я бросился на землю и покатился по ней туда, где начинала расти высокая трава. Дождь из земли и срезанных стеблей упал на меня сверху. Четыре больших куска дерна исчезли прямо на моих глазах совсем рядом со мной. Затем над саванной прокатился звук четырех последовательных взрывов.

Одним прыжком вскочив на ноги, я, согнувшись, бросился бежать, делая неожиданные зигзаги и повороты. Большой желто-коричневый зверь метнулся от меня в сторону, и я узнал острый запах львицы. Две пули сбили несколько травянистых побегов совсем рядом со мной. Я вновь был вынужден броситься на землю, где замер, сдерживая бурное дыхание.

Так прошло несколько минут. Моя правая онемевшая рука стала постепенно отходить. Снова раздалось несколько выстрелов, и новый дождь сбитой травы осыпал меня. Этот негодяй был отличным стрелком. Призвав на помощь все свое уменье, я пополз вперед, стараясь как можно меньше шевелить траву. Но она была слишком густой, и не трогать ее было просто невозможно. Так что сверху было прекрасно видно, куда я направлялся. Над головой вновь прожужжало несколько пуль.

Преодолев ползком метров тридцать, я оказался на краю небольшой поляны в этом лесе травы. Вскочив на ноги, я вновь бросился вперед, все так же согнувшись пополам. Я ни секунды не сомневался в том, что этот стрелок не принадлежал ни к кенийской армии, ни к банде Ноли. Оставалось предположить, что на сцену вышла какая-то третья группа участников охоты, в которой я был главным призом.

В этот момент за моей спиной раздалось рычание. Обернувшись через плечо, я увидел льва, несущегося на меня в атаку.

Не могу себе представить, каким образом он мог попасть i эти края и почему он решил атаковать меня. Лев, вероятно находился совсем недалеко от меня на поляне и, увидев меня бегущим, безотчетно, чисто рефлекторно, бросился преследовать. Я знал всех львов в округе радиусом в шестьдесят кило метров. Этот был мне совершенно незнаком, и было просто непонятно, что он тут делает, вдалеке от своих охотничью владений.

Я никогда еще не видел льва подобных размеров. Он весил, наверняка больше трехсот килограммов и обладал такой великолепной темной спутанной гривой, что я невольно подумал, как давно он не занимался ее расчесыванием. Можно было подумать, что его специально выращивали и тренировали для охоты на меня. К тому же его, должно быть, давно не кормили, так как ребра выпирали наружу, грозя порвать кожу на боках.