Я не стал прибегать к помощи моего кремневого оружия. Я просто неслышно приблизился к солдату со стороны спины, зажал его голову между ладонями и резко повернул в сторону. Раздался негромкий сухой треск, тело солдата обмякло. Теперь у меня был его тесак, пояс с запасными обоймами и револьвер 38-го калибра. Неподалеку стоял ручной пулемет Брена, и его я тоже забрал с собой.

Проверив тесак, я остался им доволен. Нож был хорошо сбалансирован и годился для метания.

Следующим был человек в палатке. Откинув полог, маскирующий вход в нее, я вошел внутрь. Солдат поднял на меня удивленный взгляд. Когда он прыгнул вперед, то был еще жив, но упал уже трупом, встретившись в прыжке с моим ножом, пропоровшим ему горло. Он не успел даже вскрикнуть.

Внутри стояли стол, этажерка, забитая дешевыми изданиями карманных книг, электрическая кофеварка и передатчик. Кроме того, я обнаружил отсек, занятый винтовками и боеприпасами к ним, диски к автоматам, полевую аптечку, запас консервов и крошечный электрический обогреватель системы Калибана.

Я с удовольствием проглотил горсть бисквитов и запил все чашкой горячего кофе, который обожаю. Потом направился к грузовику.

Если и был визит, который они могли ожидать меньше всего на свете, так это точно был мой. Девять обычно брали к себе на службу сильных парней и далеко не трусливых. И все же, увидев меня, один от неожиданности стал испуганно икать, а второй открыл рот, но ничего, кроме писка, из него не вышло. Надо отдать им должное, парни быстро пришли в себя. Им хватило на это времени, пока они вышли из кабины с руками на затылке, и встали у борта грузовика уже будучи настороже, готовые мгновенно отреагировать.

Но я им не предоставил такой возможности. Поставив обоих в классическую позу, известную всем по полицейским фильмам — тело наклонено вперед, упираясь руками на капот, ноги широко расставлены в стороны — я обшарил их карманы, но не нашел ничего примечательного. Двое мне были не нужны, и я вновь пустил в ход тесак, пощадив того, который стал икать от страха.

По моему приказу он подвел грузовик задним ходом к краю обрыва и показал, как пользоваться лебедкой. Затем я связал ему руки на животе и усадил в люльку, объяснив, что от него требуется, если он хочет сохранить себе жизнь. Конечно, он мог воспользоваться моментом, когда я отошел от него и залез в кабину грузовика, чтобы выскочить из люльки на землю и побежать, громко крича и стараясь поднять тревогу, но я не думал, чтобы героическая смерть так уж привлекала его. Я оказался прав. Он позволил спокойно опустить себя в провал, где тут же заковылял в сторону хижины.

Вскоре оттуда показались фигуры Дика и Клары, закутавшиеся от холода в одеяла. Их подъем из пропасти занял некоторое время, но я справился и с этим. Солдат остался внизу, полагаю, из опасения, что я могу передумать насчет него.

Клара быстро избавилась от наготы, сняв то, что ей казалось необходимым, с тела одного из солдат. Его форма оказалась ей почти впору, все, кроме ботинок, оказавшихся гораздо большего размера. Дик выбрал себе шинель, которая хоть и несколько стесняла его движения, но хорошо защищала тело от холода. Пока мы совещались, они немного подкрепили свои силы, съев по тарелке супа и выпив кофе. Я держался настороже и доверял им теперь еще меньше, чем раньше.

Вообще-то, учитывая ту опасность, которую они представляли для осуществления моего плана, самым разумным с моей стороны было бы оставить их там, где они находились. Но, как и большинство людей, я не всегда поступаю, исходя из принципов холодного рационализма, и часто позволяю себе руководствоваться чувствами любви и дружбы в ущерб очевидной реальности. Это та черта моего характера, в которую никак не хотел поверить мой биограф, считая, что звериная сущность всегда превалировала во мне над человеческой. Правда, он строил свое заключение на фактах моего поведения при первой встрече с людьми, когда я еще не привык к человеческому обществу и не отождествлял себя с людьми, продолжая считать себя членом Племени.

С точки зрения рафинированного цивилизованного представителя человечества, во мне остаются черты и рефлексы зверя, или чудовища, как некоторые считают, но лишь в моих отношениях с врагом.

Клара выудила из аптечки и смазала мне порезы и ссадины знаменитой анестезирующей мазью Калибана, что сразу избавило меня от личных неприятных ощущений. Потом я подобрал себе кое-что из одежды. Даже она, хорошо зная меня, с трудом могла поверить в то, каким образом мне удалось выбраться из нашей тюрьмы. Но факт был налицо, и им с Диком ничего не оставалось другого, как признать тот факт, что я если и не совсем еще избавил их от опасности, то, по крайней мере, вытащил из этой дырки в земле и дал возможность сражаться за свою жизнь.

Мы загрузили стоящий там же джип провизией, боеприпасами и оружием. Определенного плана не было. Для начала необходимо было добраться до лагеря. Дальше будет видно. Если бы я был один, я попытался бы найти вход в пещеры. Теперь же было необходимо вначале укрыть Дика и Клару в лесу. После этого я мог бы не бояться за их судьбу. Там они сами смогут выбраться, куда решат. Я же мог бы вернуться, чтобы продолжить свои поиски здесь.

Я оставил себе пистолет, положил пулемет так, чтобы он оставался под рукой, и проверил, хорошо ли скользит кинжал в ножнах. Он мог понадобиться мне в любую секунду. Во мне все больше росло недоверие к Дику. Клара тоже могла быть опасна, но Дик, который соединял в себе огромную физическую силу и быстроту гориллы со знанием стрелкового оружия, знакомством с боксом и каратэ, мог оказаться страшным противником, таким, с которым мне еще никогда не приходилось встречаться. Пока что он вел себя в соответствии с тем, каким хотел казаться. Но теперь я опасался поворачиваться к нему спиной.

Дик ловко управлялся с джипом. Впрочем, я бы не удивился, если бы он проявил подобную ловкость в обращении с большинством механизмов, изобретенных человеком. Наши разговоры с ним ограничивались чисто материальными потребностями и не касались абстрактных понятий. Но какая разница, был ли он способен заметить тонкости рассуждений Платона, Спинозы, Шекспира или Джойса? Много ли найдется таких и среди людей?

Я решил доверить вести джип Кларе. Дик сел рядом с ней, а я устроился сзади. Мы ехали не торопясь, не быстрее тридцати километров в час, с зажженными фарами, когда у подножия очередной скалы вдруг открылась пещера. Вооруженные люди, заполнившие ее, не обратили на нас особого внимания. Вероятно, они не нашли ничего необычного ни в самом появлении джипа в такое время, ни в нашей одежде, ни в том, как мы ехали. На это-то я и рассчитывал. Слава Богу, они не страдали маниакальной подозрительностью ко всем и всему!

Через четверть мили пути, лежащего между высокими остроконечными склонами, которые мы огибали, едва не касаясь бортами их граней, прямо перед нами показался лагерь. Горящие электрические лампы обозначили его периметр. Все палатки были задернуты и темны, за исключением самой последней: сторожевой пост с четырьмя часовыми, стоящими по обе стороны дороги. В палатке виднелся офицер, сидящий за столом.

Клара притормозила. Мы договорились заранее, что она остановится, если у нас потребуют документы. Если нет, то она должна будет спокойно ехать вперед с постоянной скоростью до тех пор, пока кто-то не попытается нас остановить. Над дорогой, на протянутой поперек проволоке, раскачивалось несколько ламп. Но их света было вполне достаточно, чтобы солдаты с первого взгляда признали в Кларе женщину, а в Дике человека-обезьяну из каньона.

Я рассчитывал, что удивление и неожиданность парализуют их действия не менее чем на три секунды. И не ошибся. Ни Клара, ни Дик не сделали ни единого жеста, который можно было расценить как сигнал или предупреждение. Может быть, потому, что боялись, как бы я не пристрелил их тут же на месте.

Один из часовых вышел на дорогу и направился к джипу, предостерегающе подняв руку вверх. По мере приближения автомобиля лицо его приобретало все более удивленное выражение. Дальше медлить было нельзя. Как мы и договаривались, Клара открыла огонь в тех, что были справа от нас. Мой «брен» выпустил длинную очередь в тех, что были слева. Эффект был одинаковый, все четверо часовых растянулись на земле. Вторую очередь я выпустил в темноту, несколькими метрами дальше, а затем чуть-чуть приподнял ствол пулемета. И в самое время. Офицер, сидящий в палатке, прыгнул по направлению к выходу. Очередь вначале прошила ему живот, а потом кровавой строчкой прошлась по груди.