И вдруг засияли огоньки в каждом окне — будто сказал Господь: «Да будет свет!» Это мужчины засветили в каждом доме лампы, где горел жир «чистых» животных. При свете этого пламени совершалось вечернее молебствие — мужчины возносили хвалу Создателю, а семьи их стояли у окон.
Потом загасили фитили и включили электричество, семьи сели за торжественную праздничную трапезу, и радость струилась, как вино.
В доме Ширази, где ужинали все четверо землян, было оживленно, но не радостно.
— И вообще это могла быть не овца, а робот! — утверждала Мадлен Дантон. Она бросила вилку возле тарелки, где давно уже остыла еда. — Да по-другому просто быть не может. Это единственное разумное объяснение, а неразумных я слушать не желаю!
— Сама ты неразумна, — ответил ее муж. — Разве можно сделать такого робота?
— Для нас — нет. Но они далеко нас обогнали.
— Ты еще скажи, что Иисус робот. Или что все марсиане вообще.
— Не нужно столько сарказма, Надир. И не смотри на меня так, будто у меня приступ паранойи.
— Я бы так не сказал, — ответил Ширази. — Что я бы сказал, так это то, что тебе не хватает научного подхода. Ты слишком упряма. И не только в этом деле.
Надир все еще злился, что Мадлен отказалась готовить еду для семьи. Она заявила, что это его обязанность не меньше, чем ее. И вообще она готовить не умеет.
— А еще биохимик! — сказал тогда Надир с презрением.
Они рассмеялись и потому не поссорились.
— Ладно, я-то не робот, — вмешался Орм. — И я точно знаю, что никакие механические или электрические устройства для моей левитации не применялись. Если у этих людей и есть антигравитация, то на мне антигравитационных устройств в любом случае не было.
Мадлен снова взялась за вилку, глянула на остывшее мясо, вареный картофель и спаржу и отложила вилку опять.
— У них должны быть какие-то силовые лучи.
— Их бы я точно почувствовал, — рассмеялся Орм.
— А испарившаяся кровь? — напомнил Бронски.
— Химическое соединение или смесь, — стояла на своем Мадлен.
— Послушай, — сказал Орм, — разве ты не почувствовала, что этот баран живой?
— Ничего я не почувствовала!
— Ты вообще ничего не чувствуешь, — резко сказал Надир. — Я это стал замечать последнее время.
— Воздержимся от перехода на личности, — холодно заметила Мадлен.
Надир раздраженно и резко встал и вышел из дому широкими шагами. Он от души хотел бы хлопнуть дверью, но гидравлическая система такого не позволяла.
— Не знаю, что мне с ним делать, — сказала Мадлен. — Мы бы вполне с ним поладили, если бы не это… вокруг Иисуса…
Орм и Бронски промолчали. Их тоже не обошли проблемы, волнующие иранца. Но неприятие Надира было куда сильнее — он же был мусульманином.
В конце концов, Бронски был воспитан в ортодоксальном иудаизме, и вернуться к вере отцов ему было проще. Орм бы христианином, и пусть ему даже придется стать марсианином, он все равно останется христианином, хотя вряд ли большинство землян его таковым признает. Пока что, мрачно подумал он.
Надир Ширази, как и эти двое, тоже был ошеломлен очевидностью, что человек, известный как Иисус Христос больше чем человек. В его религии Иисус был великим пророком — величайшим до появления Мухаммеда. Ни один набожный мусульманин не позволил бы себе пренебрежительного упоминания об Иисусе. Что раздражало мусульман в христианах — это то, что они обожествляли Иисуса. Он не был сыном Бога от божественного зачатия, не был сам Богом, и никакой Святой Троицы на свете нет.
Но вот человек, по всей видимости тот самый Иисус, отрицающий свою божественность и девственное рождение. Однако он сын Бога, пусть даже приемный сын Его. Он был воскрешен, хотя священный Коран мусульман отрицает, что он вообще умер на кресте.
А главное, что мешало обратиться — для этого пришлось бы стать евреем. Мухаммед в борьбе за свою религию был предан пустынными племенами иудеев, состоявшими в основном из новообращенных арабов, и так родилось давнее и стойкое предубеждение против евреев. Но Пророк назвал евреев в числе Людей Книги, Ветхого Завета, который Пророк почитал. А терпимые вожди мусульман раннего средневековья, особенно на Иберийском полуострове, позволяли евреям молиться, как им вздумается, и даже назначали их своими визирями. Высоко почитались еврейские философы и ученые. Но конфликт обострился и углубился в связи с сионизмом, палестинским вопросом и возникновением Израиля. Этот конфликт носил в той же мере экономический и политический характер, что и религиозный, но для мусульман дело было прежде всего в религии. Ширази был не арабом, а иранцем, и его страна до последнего времени не была вовлечена в прямую войну с Израилем. Но большинство иранцев сочувствовало своим единоверцам-мусульманам, так что быть мусульманином означало ненавидеть евреев.
Ширази без труда мог подружиться с Бронски. Человек высокообразованный, он скептически относился к буквальному истолкованию Корана. В Иране у него хватало осторожности держать свой скепсис при себе, высказываясь разве что в обществе друзей-единомышленников. Ему даже пришлось в конце концов покинуть страну — он не мог вынести подавления свободы слова и арестов своих друзей за недостаток веры.
Да, он мог дружить с отдельными евреями, но в нем по-прежнему жила глубокая антипатия к их религии. Он мог признать, что это отношение в основе своей эмоционально, и все же эти рефлексы были выше рациональности. И, сознавая это, Ширази все же был не в силах ничего изменить.
Сейчас же перед ним, мусульманином, появилось неопровержимое доказательство, что иудаизм — истинная религия. Как могло быть иначе, если эта религия представила ему живого Иисуса, которого Ширази, согласно Корану, считал горсткой истлевших костей в скальной гробнице, ждущих всеобщего воскрешения в последний день? Признав, что Иисус тот, кем себя объявляет, Ширази все еще терзался противоречиями. И битва в его душе шла столь же яростная, как в душе Мадлен, хотя боролись там другие силы.
Собственная гражданская война была и у Орма. И казался очевидным способ, как ее прекратить. Всего только и нужно, что пойти к ближайшему раввину и сказать, что хочешь обратиться в веру. И разумом, и чувствами Орм склонялся к этой мысли. Но что-то в душе восставало против этого, рождало мощное глубинное противотечение. Что это было — Орм не знал. Быть может, то, что он слышал когда-то об Антихристе — лже-Христе, который появится перед днем Страшного Суда. Об этом он читал в Библии, слышал в проповедях, и много говорили об этом его родители.
Сказано было, что многие примут Антихриста за истинного Христа. Уж не был ли им Иисус?
Орм не знал и не мог ни подтвердить этого, ни опровергнуть. Мог он положиться лишь на свою веру, или, говоря другими словами, на интуицию. Если он истинный христианин, он должен суметь увидеть правду за фасадом, определить, настоящий перед ним Иисус или ложный.
Да, быть может, дело было в этом. Не настоящий он христианин. Может быть, он и умеет произносить молитвы от всего сердца, но этого мало.
Молчание длилось. Орм неожиданно встал:
— Пойду пройдусь. А то сидим как на похоронах. Хочу посмотреть на живых людей.
Бронски тоже поднялся:
— А я домой. Прости, что так вышло, Мадлен. И спасибо за ужин.
— Похоже, все мы немного тронулись, — ответила она. — И ничего в этом странного. Мир вокруг сумасшедший.
Орм тоже поблагодарил за ужин и вышел. До середины улицы Бронски дошел с ним.
— Хочешь пройтись со мной? — спросил Орм.
— Да нет. Мне надо кое-что продумать. Или прочувствовать — не знаю, как сказать. Как бы там ни было, пропустить через голову.
— Да, если мы сбиты с толку и растеряны, то у нас хорошая компания. Миллиарды жителей Земли.
— Их это не так трогает, как нас. Они это видят по телевизору, а мы-то здесь живем. Одно дело — получить пулю, другое — смотреть, как пристрелили актера в телесериале.
Они попрощались, и Орм пошел дальше. Улица освещалась лишь светом из окон и «луной». Она, правда, светила куда ярче полной земной луны. Полоска тьмы по краю диска имитировала спутник Земли в последней четверти. Когда-то, увидев такое впервые, Орм поинтересовался, зачем это нужно. Ему ответили, что фазы здешней луны точно совпадают с фазами луны в Палестине. Таким образом сохраняется график древних праздников, хотя и с некоторыми изменениями. Здесь ведь три сезона жатвы, и потому приходится приспосабливаться.