За день до того космонавтам сказали, что они будут пассажирами на корабле марсиан. Это не было большим сюрпризом: ожидалось, что их представят как свидетелей, а также дадут жителям Земли убедиться, что космонавты не лгали под давлением своих хозяев.

Орм пересказал остальным свой разговор с Иисусом, и Мадлен Дантон сразу ухватилась за историю с энергетическим существом.

— Он с нами играет, — сказала она. — Рассказывает правду, зная, что мы не поверим.

— Но ты-то поверила, — возразил Надир. — Я лично думаю, что ты просто смущена и растеряна. Иначе ты бы и гроша ломаного не дала за такую невероятную сказку. Это чистая научная фантастика.

— Уж скорее я в нее поверю, чем в то, что он истинный Иисус Христос! — крикнула Мадлен.

— А почему нет? — спросил Бронски. Последовала горячая дискуссия, где все перебивали друг друга, срываясь на крик, как вдруг Бронски сказал такое, что все сразу замолчали. Он сообщил, что решил обратиться в веру и договорился на эту тему с окружным раввином. Час назад рабби перезвонил ему и возбужденно заорал, что у него чудесные новости. Церемонию проведет сам Мессия!

— Вот это да! — сказал Орм. — Завидую. За шуткой пряталась правда. Он и в самом деле завидовал и презирал себя за это. Накануне вечером, когда Бронски спал, Орм молился в гостиной:

— Господи, яви мне истину. Скажи мне, правда ли этот человек — Иисус Христос, Сын Твой, или он — Антихрист. Или… в самом деле это энергетическое существо? Выведи меня к свету, Господи! Не дай мне ошибиться там, где решается судьба мира. Я — один из детей Твоих, о Господи, и так немногого прошу — укажи мне путь истины. О просветлении молю тебя, Господи! Смилуйся надо мной, Отче! Аминь.

Орм не ждал, что вдруг в комнате вспыхнет молния или раздастся громовой голос И все же был разочарован, когда не произошло ничего. Даже тихий внутренний голос не прозвучал и не засиял робкий внутренний свет. Орм встал, взвинченный, напряженный, и вдруг глубоко вздохнул. На секунду ему показалось, что за спиной кто-то есть. Это было то же чувство, что и в ту ночь, когда померещилось, что кто-то стоит возле его постели.

Что это было? Или кто это был? Игра натянутых нервов? Смутное ощущение присутствия Бога? Или истинный Иисус дал ощутить свое присутствие, дал Орму знать, что он не оставлен? Но какой это Иисус? Тот, о котором говорили ему в детстве, или этот Иисус — живой человек, Мессия иудеев, а потом и всего человечества? А есть ли разница между ними? Не ошибались ли всегда все христиане? И не был ли этот Иисус на самом деле всего лишь энергетическим сгустком?

Если бы Орму не казалось это кощунством, он бы проклял Иисуса за тот рассказ. От него у Орма зародились сомнения, хотя вряд ли Иисус хотел этого. Или действительно хотел? Может быть, лишь испытывал искренность Орма?

Все утро Орм продолжал бороться с собой. И это, думал он, куда тяжелее, чем бороться с ангелом. Иакову было куда легче.[4]

Орм перестал ходить по комнате и выглянул в окно.

— Вон Надир, — сказал он. — Вид у него такой, будто он сквозь ад прошел.

Через секунду вошел иранец. Он побледнел и осунулся, под глазами залегли черные тени, руки тряслись.

— Мадлен от меня уходит, — сказал он хрипло. — Сегодня я ей сказал, что собираюсь перейти в иудаизм. Она завопила и велела мне убираться. Я пытался с ней объясниться, но она совсем взбесилась. Спорить было бессмысленно — она кричала, что убьет меня, если я не оставлю ее в покое, и издевалась — как это я, мусульманин, пошел в евреи.

Орм взглянул через улицу на дом Ширази, но ничего сквозь закрытые окна не увидел.

— Мне очень жаль, что с Мадлен так вышло, — медленно сказал Бронски. — Но рад за тебя, что ты пришел к такому решению. А Мадлен, даст Бог, успокоится. Я думаю, она знает, где верный путь, но все еще не может себя заставить по нему пойти.

Орма тоже обеспокоило состояние Мадлен Дантон. Но заявление иранца о смене веры его подкосило. Что заставило их с Бронски изменить мнение? И почему он не может изменить своего?

— Мне все равно пришлось бы ее оставить, — вздохнул Надир. — Она — язычница, а Людям Завета жениться на язычницах запрещено. Мы бы развелись, хотя это, пожалуй, и так случилось бы. С ней невозможно жить.

Трудно сказать почему, но именно в этот момент, после этих слов, Орм принял решение. Не просиял свет, не прогремела труба. Все было тихо, как рождение мышонка в темном буфете.

Дрожа от возбуждения, Орм сказал:

— Ладно, до встречи.

Они повернулись к нему. Подойдя к двери, он услышал недоуменный вопрос Бронски:

— Куда ты собрался?

— Узнаете!

Через час, разузнав сначала, где она сейчас, Орм остановил машину перед школой, где работала Гультхило. Предупрежденная его звонком, она ждала в кабинете около входа. Сегодня на ней было платье с голубыми и красными цветами. Орм почувствовал мускусный аромат ее духов. Волосы рассыпались по спине золотой волной. Синие глаза сияли, а улыбка была так широка, что Орм, казалось, мог в ней утонуть.

— Ты не сказал, почему так важно сейчас увидеться, — заговорила Гультхило. — Но я догадываюсь. Ты хочешь на мне жениться?

— Верно! — ответил он и схватил ее в объятия. За дверью кабинета раздалось девчоночье хихиканье.

Церемония посвящения в веру оказалась краткой, но впечатляющей. Собралась огромная толпа — по прикидкам Орма, тысяч сто пятьдесят. Зрители собрались по двум причинам: во-первых, такой ритуал выполнялся впервые за две тысячи лет. Но главное — ожидалось присутствие Мессии.

Иисус прибыл в наземной машине, разочаровав тех, кто ждал, что он прилетит по воздуху. Он был одет в небесно-голубой хитон, на нем был тефилин, или филактерии — две небольшие кожаные коробочки, содержащие каждая четыре строки Закона и носимые на лбу или на левой руке. Еще на нем был таллиф — молитвенное покрывало. По закону еврей должен заворачиваться в покрывало и носить тефилин во время молитвы, но во время завтрака с Ормом Иисус этого не делал. Однако он, как Мессия, мог себе позволить некоторую свободу. Теперь он все же явился в том виде, который полагался верховному раввину.

Его жена Мириам тоже появилась на публике, что бывало редко. Она приехала в другой машине, и когда она вышла и направилась в синагогу, ближайшие к ней пытались коснуться ее одежды. Те, кто не сумел, дотрагивались до тех, кому это удалось. Будто ей от ее мужа должна была передаваться сила, и эта сила могла быть передана дальше. А может быть, это было проявлением обожания со стороны толпы.

Орм, Бронски и Ширази ждали на ступенях бет-киннесет — синагоги. Изнутри вышел оркестр из ста человек. Среди музыкантов была Гультхило, она подмигнула Орму, когда он проходил мимо. Торжественность церемонии ее не подавляла.

Взвыли трубы, ударили цимбалы, и вошел Иисус. За ним шли новообращенные и почетные граждане. Орм как в оцепенении прошел через процедуру обетов, символического обрезания (у всех троих крайняя плоть была удалена при рождении), молитв и, наконец, торжественной трапезы в большом зале в университете. Его счастье было омрачено сомнением. Правильно ли он поступает? Не увлекла ли его волна эмоций? Но ведь в этих вопросах всегда последнее слово за сердцем, а не за разумом.

На следующий день он подвергся почти столь же ошеломительной церемонии, но здесь у него никакой неуверенности уже не было. Их с Гультхило поженил сам Иисус. Мистита — свадьба — была торжественно-серьезна, но последующий праздник — куда как живым. Арамейское слово «мистита» изначально означало попойку, я именно таковой она и была. Орм был уверен, что она разошлась бы еще сильнее, не присутствуй на ней Иисус. При нем никто не стал шутить на тему о брачной ночи жениха и невесты или напиваться до бесчувствия. Когда же он ушел, пир пошел круче, но новобрачные тоже долго за столом не засиделись. Мать Гультхило хотела рассказать Орму о своей дочери, но та поцеловала ее со словами: «Мама, он все про меня знает», — и новобрачные улизнули.