— Отсюда совершенно ясно, — продолжал Радикс, — что поскольку… Впрочем, этот маленький инцидент тоже можно полагать исчерпанным. Не правда ли?

Илюша еле выдавил из себя неопределенное мычание.

Но все-таки он несколько приободрился.

— Так вот, — вымолвил Радикс, — скажи, пожалуйста, как ты относишься к песенкам?

— К песенкам?.. — нерешительно повторил мальчик, не понимая, куда он клонит. — Да, в общем… как тебе сказать… ничего отношусь.

— Так не спеть ли нам песенку?

— Какую?

— А вот увидишь. Повторяй за мной и не сбивайся. А ну-ка!

И они запели следующую песенку:

Песенка понравилась Илюше, а самое главное — Илюша заметил, что песенка эта волшебная. Волшебство же ее заключалось в том, что хоть Илюша никогда ее не слыхал, он ни разу не сбился, когда пел ее.

— Ну, что ты скажешь? — вопросил Радикс. — Ты ведь понимаешь, что автор этой песенки я, а автора хлебом не корми, а только похвали. Что ж ты не хвалишь мою песенку?

— Очень хорошая песенка, — торопливо выговорил Илюша как только мог любезно, — но только, видишь ли, мне очень стыдно, что я запутался и забыл эту формулу…

— А у нас об этом, — вкрадчиво отвечал ему собеседник, — еще будет случай потолковать по душам. Не бойся, но забудем!

— 15 —

А пока поставим точку. Вопрос исчерпан. Вернемся лучше к песенке. Усвоил ли ты ее содержание?

— Содержание… — отвечал несколько ошеломленный Илюша, — я усвоил. То есть, видишь ли…

Тут Радикс глянул на мальчика очень важно.

— Хм… — протянул он. — Усвоить содержание дело хорошее. Но что бы ты мог ответить на эту песенку?

Илюша посмотрел на Радикса, помолчал, потом сказал:

— Может быть, если бы я просто попробовал разложить этот трехчлен на множители, вместо того чтобы сидеть да злиться, так он бы разложился в лучшем виде и я бы все вспомнил?

— Вот это дело! — воскликнул Радикс. — Хорошо сказано. Поддерживаю и присоединяюсь… А поскольку это действительно так, то я готов предложить тебе в качестве премии еще одну песенку. Тут, видишь ли, вот какая история…

При этих словах Радикс задумчиво почесал себе бровь (потому что затылка в его распоряжении не имелось).

— Кто-то мне недавно говорил, уж не помню кто, будто ты любишь математику…

— Конечно, люблю. И даже очень, — отозвался немедленно мальчик. — Да ты не думай, пожалуйста, что я хвастаюсь! Сам Василий Иваныч в классе говорил, что мы у него с Колькой Неверовым математический актив.

— А ведь это, братец, довольно ответственное звание — «математический актив», если положить, к примеру, что Василий Иваныч говорил всерьез.

Илюша замялся. Ему хотелось согласиться, а все-таки немножко неловко самому о себе говорить как о «довольно ответственном математическом активе»…

— Ничего, брат, не поделаешь, — отвечал Радикс. — Хочешь быть в математическом активе, так нечего трусить. Давай попробуем?

Илюша не знал, что на это ответить, и спросил:

— А про какую ты песенку говорил?

Радикс улыбнулся, стал рядом с Илюшей и протянул ему свою руку.

— Это будет, — сказал он, — совершенно новая и особенная песенка — и заметь: она с секретом. Внимание!

— 16 —

— Песенка хорошая, — сказал Илюша, — только я не совсем понял, в чем тут дело.

— Я ведь тебе сказал, что песенка эта с секретом. Дано: совы, мыши и так далее, рифмы, строчки и все такое. Спрашивается: о чем повествует данное сочинение?

Илюша думал, думал, но придумать ничего не мог.

— Слабо, слабо! — отозвался собеседник. — Тогда вот ты мне что скажи: слыхал ли ты что-нибудь о музах?

— Слыхал, — отвечал мальчик. — Это такие, вроде богинь у греков были, и они разными искусствами занимались: одна театром, другая стихами, и так далее.

— Справедливо! А тебе никогда не приходилось слышать, чтобы эти музы действовали хором?

— Хм… — протянул Илюша. — Постой-ка, я как будто бы что-то слышал на этот счет… только не помню что.

— А насчет любви к родному краю?

— К родному краю?.. — удивился Илюша. — А-а! Стой-ка, я, кажется, теперь вспомнил. Это такие стихи, мне их папа уже сколько раз читал. Их сочинил Валерий Брюсов:

Ты об этом говорил?

И так как Радикс подмигнул, мальчик воскликнул:

— Понял! Это ты спел песенку про архимедово число. Двадцать две совы на суках, то есть наверху, — это числитель. А семь мышей — те внизу, это знаменатель. Выходит дробь двадцать две седьмых, отношение окружности к диаметру. Только ведь это не очень точное значение! У папы в справочнике я видел это число π с пятнадцатью десятичными знаками, а папа говорит, что на самом деле этим знакам и конца нет. Впрочем, папа сказал, что очень уж много знаков и не нужно. А все-таки хочется запомнить побольше. Да никак не запомнишь!

— Это пустяки! — сказал Радикс. — Могу помочь тебе и

— 17 —

выдумать хоть тысячу песенок для этого, и все будут разные.

Про что хочешь? Про длинное π? Так я такое π тебе подарю, что с ним ты можешь делать микроскопы, телескопы и все, что хочешь. Только эту высокоторжественную песенку надлежит петь погромче:

Ну-с! — произнес Радикс. — Вот мел, вот тебе плоскость, то есть стена, она же доска, пиши!

Илюша взял мел и написал на стене:

3,1415926…

— Ясно. Теперь не забуду. Превосходная песенка!

— Песенка полезная, — отвечал, задумчиво улыбаясь, Радикс. — Ты можешь быть уверен, что это приближенное значение π годится для самого точного расчета, потому что если ты возьмешь даже не семь, а только шесть знаков, то и тогда получишь прекрасные результаты. Если, например, вычислять длину окружности, диаметр которой равен одному километру, то ошибка будет меньше миллиметра… В пятом веке нашей эры китайские математики предложили дробь 355/113 в качестве приближенного значения π. Эту дробь запомнить нетрудно.