Урал встал на обратный след Байтама и потянул за собой старшего сержанта.

Пока нарушитель был далеко, собака обычно принюхивалась к его следу. Теперь же Урал бежал, задрав морду, напружинив тело! До нарушителя оставалось несколько сот метров.

Колесников с трудом остановил Урала, погладил его по голове — хорошо, Урал, молодец! И дальше пошли осторожно, готовые в любую минуту вступить в схватку.

Байтам видел уже, что игра проиграна. Он выбросил маузер, патроны, разбросал все свои вещи.

— Не стреляй! — притворно слезливо попросил он, когда приблизились пограничники.

Осматривая мягкую, взрыхленную поверхность следовой полосы, сержант Углов заметил небольшие частые углубления. Это случилось недалеко от старого дуплистого дуба, где пролегала кабанья тропа.

— Опять кабаны к нам пожаловали, — докладывал он потом лейтенанту Стахову, начальнику заставы. — Когда они оставят нас в покое!

Слушая сержанта, Стахов внимательно смотрел на его круглое со вздернутым носом раскрасневшееся лицо. Сержант всегда приходил с границы возбужденным: с душой несет службу. Офицер был доволен, что наряд благополучно вернулся с границы; и в эту ночь на участке ничего не случилось. Правда, не совсем понятно, почему это вдруг разгулялись кабаны? С чего бы?

Углов поймал мелькнувшее в глазах начальника заставы сомнение.

— Точно говорю, товарищ лейтенант, — поспешил он заверить офицера. — Следы кабаньи!

Углов не любил, когда его слова брались под сомнение. Он знал, что начальник заставы считает его пограничником опытным и серьезным. Сержант служил здесь больше самого Стахова, прибывшего на границу лишь год назад, после военного училища.

Стараясь не обидеть сержанта, Стахов мягко спросил:

— Как же все-таки выглядят следы? Расскажите более подробно…

Углов шумно глотнул воздух, словно отпил из стакана, и стал докладывать. Он особенно напирал на то, что кабаны прошли через полосу несколько раз туда и обратно, чего не сделал бы нарушитель.

Лейтенант слушал его, не перебивая. «Пожалуй, он прав, — подумал Стахов. — Ему действительно нельзя не поверить».

Отпустив Углова, лейтенант подошел к от» крытому окну. После бессонной ночи и постоянного ожидания тревожных сообщений с границы лейтенант чувствовал себя усталым. Он еще не обладал тем завидным качеством владеть собой, каким отличаются опытные начальники застав. Как попавший впервые на фронт молодой, еще не обстрелянный офицер, он и суетился больше других, и горячился там, где надо быть хладнокровным.

После училища Стахов полгода работал заместителем начальника одной из застав этой же части. Там он и услыхал о сержанте Василии Углове, задержавшем нарушителя в холодную зимнюю ночь.

Границу перешли трое вооруженных лазутчиков. Когда за ними погнались пограничники, все трое кинулись в разные стороны. По следу одного из них пошел Углов, в то время ефрейтор. Только утром ему удалось сблизиться с врагом. Завязалась перестрелка. Нарушитель расстрелял все патроны и, со злостью бросив в снег ненужный больше наган, побежал в степь. Меткая пуля могла бы сразу остановить врага, но Углов решил взять его живым. Сбросив шапку, полушубок и сапоги, Василий по сугробам бежал за ним, пока не догнал.

Стахов узнал эти подробности из многотиражки. А потом на заставу приехал и сам Углов, чтобы рассказать солдатам о задержании. Тогда и познакомился с ним Стахов.

Приняв заставу, он, естественно, видел в Углове свою опору, часто советовался с ним, доверял ему больше, чем кому-либо из остальных сержантов.

…Стахов насторожился, услышав вдруг писк полевого телефона. В этот час обычно звонил майор Кравцов, комендант участка.

— Ну, как дела, товарищ Стахов? — раздался в трубке жестковатый голос Кравцова. — Полосу проверил?

— Так точно, проверил, — доложил Стахов. — Только что вернулся сержант Углов. Опять замечены кабаньи следы.

— Где именно? — нетерпеливо спросил комендант.

— Все там же, у старого дуба.

Майор с минуту помолчал, потом, шумно вздохнув, спросил:

— А вы сами осмотрели их, товарищ лейтенант? Действительно ли кабаньи?

Стахов почувствовал, как кровь ударила в виски.

— Я лично? Нет, не выезжал, товарищ майор. Там был Углов.

— За участок отвечаете вы, лейтенант Стахов!

Кравцов опять замолчал. В трубке слышалось только шумное сопение. Потом донеслись обрывки каких-то неразборчивых фраз, — комендант, видимо, с кем-то переговаривался в кабинете.

— Слушай, Стахов, — наконец отозвался майор. — Сию же минуту садись в седло. Лично проверь!

— Слушаюсь! — Стахов торопливо полей жил трубку, пожал плечами, потрогал кобуру.

Углов чистил автомат, когда по коридору, гремя каблуками кирзовых сапог, пробежал дежурный. С шумом захлопнулась дверь канцелярии.

— Что там случилось? — проговорил Василий и взглянул на рядового Ныркова, с которым ходил в наряд.

Нырков прислушался. Из канцелярии донесся необычно громкий голос лейтенанта.

— Приказывает подать коня, — сообщил Нырков шепотом. — И еще велит зачем-то поднять инструктора.

Торопливо дочистив оружие, Углов и Нырков выбежали на крыльцо. Коновод уже вел под уздцы оседланных коней. Толкнув плечом дверь, вышел Стахов. Он спустился с крыльца, даже не взглянув на сержанта. Сказав что-то инструктору, державшему на поводке овчарку, вскочил в седло. Через минуту всадники были уже за воротами.

— Куда это они, а? — спросил Углов дежурного, старшего сержанта Мищенко.

— Известно куда, к дуплистому дубу… Следы проверять…

— Проверять? — удивился Углов. — Зачем? Я же лично осмотрел.

— Лично, лично! Проверить никогда не лишне. — Мищенко внимательно посмотрел на Углова. — Иди, отдыхай, ночь-то всю не спал. Да и Нырков тоже…

Вернувшись в казарму, Нырков сразу же лег в постель, а Углов с полчаса сидел у тумбочки, задумавшись. Задето было самое больное — его самолюбие.

Как это так, не поверить ему, Василию Углову? Никогда еще этого не было! Что же, собственно, случилось, что сегодня ему не поверили? Почему вздумали проверять?

Углов не спеша разделся, лег. Долго ворочался с боку на бок, но сон не шел. Через койку от него лежал Нырков. Натянув на себя простыню, он незаметно следил за сержантом. Нырков уважал Углова, ловил каждое его слово и ничего плохого не видел в своем полнейшем, безоговорочном послушании. Правда, сержанту порой не нравилось, что Нырков никогда не предложит что-либо от себя, не проявит инициативы. Вот и сегодня так же. Сказал Углов, что следы кабаньи, и Нырков тут же согласился. Даже не взглянул на следовую полосу: «Сержант лучше меня разбирается!» Конечно, это льстило Углову. Возможно, именно поэтому он ни разу и не пытался спросить Нырков а: «А как вы полагаете, товарищ, Нырков? Каково ваше мнение?»

Нырков знал характер сержанта, и сейчас, наблюдая за его странным поведением, начинал догадываться, в чем тут дело. Пожалуй, было бы лучше, если бы Углову не сказали, что лейтенант уехал к дуплистому дубу. Давно слышалось бы тихое похрапывание сержанта. Ведь он порядком устал: за ночь отшагали немного-немало 20 километров! Да и сам Нырков уснул бы, лишь прикоснувшись лицом к подушке.

— Товарищ сержант, а товарищ сержант? — тихо позвал Нырков. — Почему не спите ?

Но Углов потянул на голову простыню и притих. Так он пролежал около часа. Затем встал, тихонько оделся и на цыпочках, чтобы не разбудить Ныркова, вышел во двор. Он решил дождаться возвращения лейтенанта, чтобы высказать ему свою обиду.

Стахов торопил коня. Ему не терпелось взглянуть на следы, проверить, прав ли сержант. В душе лейтенант и сейчас был убежден, что опытный пограничник Углов не мог ошибиться. Но комендант своими вопросами заронил в его душу сомнение. Ну, а если на этот раз сержант действительно плохо осмотрел следы? Это было бы ужасно потому, что упущено самое драгоценное — время! Попробуй теперь погоняйся за нарушителем? Ищи ветра в поле! Лейтенант помнит, как на совещании рассказывали об одном случае. Только из-за того, что промедлили 10 минут, целых трое суток гонялись за нарушителем!