Лесной Кот не обратил на ворчание Лисицы ни малейшего внимания. Он кашлянул в кулак и заговорил:

— Горностай, который почему-то стал с некоторых пор величать себя громким титулом Князя, захватил в свое владение озеро Лехилампи, то есть тот самый водоем, куда все присутствующие здесь звери намерены были переселиться по той причине, что река и прибрежные окрестности стали непригодны для жизни. Река окончательно загрязнилась и причиняет животным массу неприятностей. Я думаю, что город подошел к реке слишком близко. Причины этого явления нам неведомы. Ведь мы ничего не рассчитываем, не прогнозируем, не планируем, не ведем статистических исследований, мы просто живем, и все тут. Мы смутно сознаем, что что-то кроется за этим неблагополучием. Но об этом не будем сейчас Говорить. Мы поговорим о том… Что же я хотел сказать?.. Ах да, поговорим о том, что этот самозванец Князь Горностай сидит на берегу Лехилампи в большом дворце, а его сородичи и приспешники охраняют озеро с оружием в руках. Они наворовали этих «пушек» у маленьких мальчишек; говорят, там уже целый арсенал. Пока они стреляют для забавы, подбивают разную водоплавающую дичь и прочих птиц: Чомгу — большую поганку, Козодоя и даже Кликуна, лебедя. При каждом выстреле над озером стелется голубоватый дымок и летят перья. А в лесу они бьют из своих «пушек» все, что только на глаза попадется. Ласка, Выдра, Черный Хорь и даже Еж могут стать их жертвой. Стоит только приблизиться к озеру, как сразу стреляют в воздух, вроде предупреждают: не ходи! Но этому надо положить конец. Мы пойдем и заявим негодяю Горностаю, что он должен отказаться от своих привилегий, от исключительного права владеть озером Лехилампи!

Со всех сторон послышались одобрительные выкрики, и даже Большой Лягух осмелился высунуться из кармана ночной рубашки Анни и проквакал:

— Горностай — царь разбоя. Он сеет смерть и ужас! Он кровожадный, он убивает убийства ради!

— По-моему, все ясно, — сказала Мама Ласка. Нас так много, что им такую силу не одолеть. Окружим дворец и изгоним тирана на край земли. А все его ружья и «пушки» побросаем в болото.

Звери были очень воодушевлены и полны смелости. Лесной Кот попросил слова, и все в один голос закричали:

— Говори!

И Кот сказал:

— Я хотел бы спросить, каково на этот счет мнение Дитя Человеческого. Люди ведь веками ведут подобные войны.

К своему удивлению, Анни ощутила, что рот ее раскрылся, и она произнесла звонким и серебристым, как колокольчик, голосом:

— Раз и птицы стали жертвами тирана, их тоже надо позвать в этот поход. Подумайте, какое впечатление произведет это крылатое войско!

Все поддержали предложение Анни и дали священную клятву, что ни один хищник — ни большой, ни малый — не тронет ни одну птаху — ни большую, ни малую, — пусть даже она скачет у него под самым носом. Выслушав дружную клятву, Анни двинулась вперед, словно подхваченная мощным порывом, поднялась на высокую скалу и запела. Она пропела свою песню на восток и на запад, на север и на юг. И когда Анни пела, она была полна величия и силы, как настоящая Повелительница Лесных Духов:

И именно так, как говорилось в песне Анни, стал усиливаться птицекрылый шорох, наполнив собою весь лес вокруг болота. Пернатые слетелись на зов девочки со всех сторон света. Они расселись по веткам, по камням и кочкам, не испытывая ни малейшего страха в присутствии хищников… Птицы чирикали, чистили перышки после полета, взлетали, подпрыгивали, щебетали… Гомон стоял неумолчный. Забравшись на макушку высокой ели, Ворон громко заговорил:

— Корпп… кронк… клонг… Бояться меня никому не надо, хотя я и летаю по пятам за волком. Я вам горя не доставлю. Ведь я веселый парень. Я умею передразнивать даже кукушку, эту легкомысленную вертихвостку.

И действительно, неожиданно Ворон испустил на весь лес звонкое «Кук-куу!».

Ничего подобного Анни никогда в жизни своей не видела и не слышала. Даже бывалый Лесной Кот усмехнулся:

— Ай да шельмец, ай да ворон!

— Хьють-ли-плис-плоо, тиу-лиу, тиу-лиу — прокричала Иволга. — Зимую я на Мадагаскаре, но летом меня тянет в тенистую рощу, поближе к светлой воде! Хочу на Лехилампи! На Лехилампи!

— На низинных покосах из-под ног путника нередко пугливо взлетает маленькая серенькая птичка, и эта птичка — я! — пропищал луговой конёк. — Ви-вии-ви!

Потом перед Анни деловито прошествовал щегол, на нем был щегольской, очень веселенький, цветистый наряд, и песенка его лилась звонкой трелью: дьюй-дудли-дудли-теп…

— Я тоже хочу на Лехилампи, где по берегам стоят стройные камыши, — сказала камышевка-барсучок. — Моя бодрая песенка оживляет сумерки летней ночи: кати-кати-псили-и, тр-тр-тр! Пси-ли, тр-тр-тр!

— Летним вечером, в сумеречной прохладе, на сосновых перелесках журчит и моя любовная песенка: р-р-р-р-р-р-р, — нашептывал козодой прямо в ухо Анни.

С маленького мохового болотца вдруг донесся звонкий металлический голос: крик-крик… Там, в укромных зарослях, купался чирок-свистунок. Но вот с верхушки елки раздался глухой голос лесного мохноногого сыча:

— Бу-бу-бу-бу. Ночью охотиться буду. Добычу себе добуду. Залечу хоть на хутор, хоть на двор, поближе к сараям, скользну беззвучной тенью…

Еще до слуха Анни долетела печальная призывная песнь: сии-пиин… Так пел серенький куличок, и песня его кончалась тонким, пискливым: ти-ли-ли… Этого куличка люди называют перевозчиком, потому что он все время перелетает с одного берега на другой, как будто что-то перевозит через речку. Анни помнила еще много разных названий куликов — ходулочник, шилоклювка, краснозобик, бекас, вальдшнеп, кроншнеп, большой улит, сорока, чибис, черныш, белохвостик, зуек… Еще Анни знала из одной сказки, что кулик — это беспокойная душа повара, готовившего обеды для фараона… Этот повар все мечется по побережью, созывая к обеденному столу воинство, погребенное в волнах Красного моря: где вы, где вы? где затеря-ялись?

Среди всего этого разноголосья — пересвиста, щебетания, бормотания, пения, трепетания, средь шороха крыльев, среди лисьего лая, лягушачьего кваканья, игривых трелей — раздался вдруг твердый, громкий голос Лесного Кота, и не было в этом голосе ничего похожего на кошачье мяуканье: