— Мэт! — закричала она. — Мэт, ты должен мне верить! Я действительно не знаю… Понятия не имею…

— Твоя московская альма-матер должна гордиться тобой, милая! — сказал я. — Может быть, в назидание молодым курсантам у вас в главном корпусе установят мемориальную доску: «Вечная память Ваде, до конца оставшейся немой». Черт, я же прекрасно понимаю, что эта игра в молчанку предписана тебе уставом, но стоит ли игра свеч? Неужели твои начальники одобрили бы твое поведение, если бы ты спросила их совета? Разве какая-то дурацкая блондинка дороже жизни первоклассного агента? — Немного придушив ее, я склонился над ней. — Так где она, черт тебя побери? Где Уинни? Где ее прячут твои люди? Э, нет, руки назад!

— Мэт, прошу тебя, я не могу дышать!

— Слушай, хватит, а? — взорвался я. — Ты можешь наконец понять, что умрешь, если не скажешь? В последний раз спрашиваю: где моя жена?

— Мэт, — зашипела она. — Мэт, я клянусь… Прошу, не надо…

Она хорошо смотрелась: такая перепуганная и отчаявшаяся. Ну я-то тоже был хорош: обуян яростью, расточаю угрозы… Два профессионала ломали друг перед другом комедию, да только кожаную петлю затягивал я.

— Прощай, малышка, — сказал я. — Когда попадешь в ад, передай мой горячий привет бедняге Максу. Он тоже думал, что я блефую.

Я с силой дернул за свободный конец ремня, а Вадя, обеими руками схватившись за него, попыталась было ослабить петлю, но не успела просунуть пальцы под кожаную ленту. Она упала на колени, вскочила на ноги, вцепившись ногтями себе в горло, и рванулась прочь. Я почувствовал, что петля затянулась еще туже, и отпустил немного, опасаясь повредить ей шейные позвонки или что-нибудь еще, столь же жизненно важное.

Я поспешно обежал вокруг кресла, полагая, что мне придется с ней побороться. Однако увидел, что она стоит на коленях, отчаянно силясь распустить кожаную петлю. Но мягкий ремень вместо того, чтобы ослабнуть, когда я его отпустил, намертво впился ей в шею, точно повинуясь таящемуся в нем убийственному импульсу. Глаза Вади вылезли из орбит, лицо стало мертвенно-серым. Она повалилась на пол и стала конвульсивно извиваться, разрывая ногтями воротничок блузки и царапая кожу в кровь, однако черный обруч не разжимался. Дело зашло слишком далеко. То есть какие бы угрозы я ей ни сулил, от мертвой Вади не было никакого прока, и хотя за ней водился должок за проделки с раскаленным утюгом, которые она проводила со мной пару лет назад, не могу сказать, что этот долг снедал мою душу.

После нескольких попыток я сумел припечатать ее к полу. Мне пришлось изрядно поднапрячься, чтобы удержать ее в лежачем положении и пробраться сквозь спутанные пряди волос к кожаной удавке. Я попытался ослабить ремень, но тот не поддавался. Я всмотрелся в него внимательнее — настолько, насколько позволяли мне конвульсии Вади, — и наконец понял, что же такое я обнаружил среди галантерейного хлама Уинни в ящичке комода. Неудивительно, что она «случайно» забыла его выдвинуть. Ибо невинная новобрачная, собираясь в свадебное путешествие, вряд ли спрятала бы в своем гардеробе такую штуковину. Стоило ее похитителям попристальнее присмотреться к этому поясу, как они бы ее тут же вывели на чистую воду.

По-видимому, я был не единственный в нашей организации, кто обожал ремни с секретом. Но такое я видел впервые: закамуфлированная гаррота. Замысловатая пряжка на самом деле оказалась замком, который намертво захлопывался после того, как пояс сильно затягивали. Разумеется, им можно было подпоясываться как обычным ремнем (если, конечно, ваша талия была не больше двадцати одного дюйма), пока сие хитроумное приспособление не требовалось для иных целей. Вот так-то.

Сопротивление Вади затухало. Я стал искать защелку замка и не смог найти. Тогда я полез в карман за ножом, но понял, что мне придется перерезать Ваде горло, чтобы освободить ее из смертельных объятий удавки: кожаная петля глубоко врезалась в шею. Пока я раздумывал, что бы предпринять, она и вовсе затихла. Воспользовавшись этим, я еще раз осмотрел пряжку и, поняв наконец, как она действует, повернул ее в нужном направлении. Ремень распустился, я снял его и перевернул Вадю на спину.

Вид у нее был ужасный. Однако она пролежала без доступа воздуха не более минуты, а людей удавалось вытаскивать с того света после куда более длительной задержки дыхания. Я стал поднимать и опускать ей руки, вспомнив современную технику искусственного дыхания. Когда-то, помню, надо было просто устроиться поудобнее верхом на жертве и сильно нажимать на грудную клетку, но сейчас маятниковые качания вытянутых рук считаются более эффективным способом спасения удавленников. Я в этот способ не особенно-то верю, но то ли он все-таки сработал, то ли сама Вадя уже была готова задышать— как бы там ни было, ее грудь скоро стала вздыматься, а землисто-серый цвет лица начал понемногу таять. Наконец она раскрыла глаза.

— Черт тебя возьми! — прокаркала она сдавленно.

— Разумеется! Сесть можешь?

С моей помощью она села, прислонившись спиной к кровати. Потом смахнула волосы с лица и потрогала посиневшую, в кровоподтеках, шею. Ее пальцы наткнулись на свисающий конец оторванного воротничка блузки. Она в недоумении схватилась за ткань, рванула и скосила глаза вниз. Вид вырванного с корнем куска шелка, похоже, привел ее в ужас. Она выронила его и стала оглядывать себя, с видимым страхом взирая на то, во что превратился ее маскарадный костюм в ходе нашего единоборства.

— О Боже, ну и лохмотья! — каркнула она и обреченно передернула плечами. На ее губах заиграла ехидная улыбка. — Впрочем, как ты правильно заметил, это рабочая одежда и она подвержена естественному износу. Но тебе придется одолжить мне пальто, чтобы я смогла добраться до гостиницы. Помоги мне, милый!

Я помог ей подняться и удержаться на ослабевших ногах.

— Не думай, что все позади, куколка, — напомнил я ей. — Ты мне должна назвать один адресок, помнишь?

У нее перехватило дыхание. Она с ужасом взглянула на меня. Огромные голубые глаза ярко выделялись на ее. бледном лице.

— О, ты не станешь… — прошептала она хрипло. — Я… правда не знаю… Мэтью, ты же не можешь… снова…

Я распознал подлинные нотки страха в ее голосе — по крайней мере, прозвучали они очень натурально. И в мою душу закралось сомнение. Она была хорошая актриса — это я знал, но настолько ли хорошей, чтобы продолжать игру и после того, как ее чуть было не придушили до смерти? До сей минуты я был уверен, что ей все известно, но теперь почувствовал, как моя уверенность улетучилась.

Пытаясь выдавить из себя суровые интонации, я спросил:

— Детка, помнишь гараж в Тусоне? И стул, к которому был привязан мужчина? И симпатичный новенький электроутюг, включенный в сеть? Я вот что-то не припомню, чтобы меня отпустили на все четыре стороны только потому, что время от времени я терял сознание. — Я поднял с пола ремень-гаротту и мотнул головой в сторону кресла. — Возвращайся на свое место!

Она на секунду замешкалась и медленно двинулась к креслу. Потом я услышал сдавленное рыдание— она упала на колени, схватившись за ножку кровати, повернула ко мне лицо: в ее глазах стояли настоящие слезы.

— Пристрели меня! — задыхаясь, произнесла она. — Прошу тебя! Все равно ты меня убьешь. По крайней мере сделай это быстро. Не надевай на меня… эту штуку! Тебе она не поможет. Я понятия не имею, где твоя чертова жена! Не мы ее похитили, понял! Клянусь!

— Если не вы, то кто?

Она закусила губу и отвернулась.

— Спроси у мадам Линь.

— Мадам — кто?

Вадя перевела взгляд на меня и торопливо заговорила:

— Это она умыкнула твою блондиночку. Она и один из ее подручных. Я видела их, когда сидела в коктейль-холле. Спроси у портье. Он тебе скажет. Если бы ты занялся розысками, а не бросился на меня, как бешеный пес…

— Черт, я же разговаривал с портье. Ну и что? В таком космополитическом городе, как Лондон, подручных из числа азиатов нанять не труднее, чем из европейцев. И ты ведь тоже знаешь, где их искать, а?