— Это не лошадь, а пони, — подвел итог Росс.

— Ха, она еще немного подрастет. Она хорошей породы, точно тебе говорю, молодой капитан.

Губы у кобылы оказались мягкими, а выпученные глаза скорее свидетельствовали о волнении, чем о дурном нраве.

Росс отпустил лошадь.

— С женщинами ты меня надуть можешь, Толли, но не с лошадьми. Ей лет шесть или семь, не меньше. Посмотри на центральные резцы. Нехорошо обманывать старого друга.

Трегирлс сгорбился и громко кашлянул.

— Ты всегда был глазастым, мой мальчик, будь то женщины или лошади. Я с радостью взял бы тебя в партнеры. Тридцать пять гиней, и она твоя. Я ничего на этом не заработаю — на самом деле даже потеряю, но мне не хватает наличности, так что принесу жертву в память о старых добрых временах.

— Так пожертвуй чуть больше, и я могу заинтересоваться.

Пока они препирались, Россу пришло в голову, что, купив у Толли, он, вероятно, заключит плохую сделку. Многое может оказаться не в порядке, любые трюки могли пойти в дело. Но здравый смысл заглушало приятное ощущение, что эта сумма больше не имеет для него особого значения. Он помогает старому другу. Если и произойдет худшее, то без особых потерь: кобылу можно использовать в шахте.

И потому торговался он вполсилы и тотчас расстался с двадцатью шестью гинеями. Бартоломью Трегирлс обрадовался всем изменениям, которые произошли с его младшим товарищем за прошедшие тринадцать лет. Он был готов возобновить старые отношения в роли добродушного предводителя. Росс не стал его разуверять. Трегирлса нельзя было назвать дураком, и он бы понял – или, если потребуется, ему можно было бы растолковать. Но эта случайная встреча двух людей, друзей, многое переживших вместе, возможно, больше никогда не повторится. Росс не верил, что Трегирлс мог вернуться к своим старым делишкам. В деревнях он не пользовался популярностью, особенно среди женатых мужчин.

Хотя она никогда не жила дальше двенадцати миль от моря, Морвенна Чайновет редко проводила время на берегу и даже не знала о его близости, пока пребывала в Тренвит-хаусе. Её отец, человек пуританского склада ума, что объясняет его преданность «Низкой церкви» [13], относился к вере со всей серьезностью и не считал прогулки по побережью приемлемым даже для своих младших детей. Что же до старшей дочери, то она была так занята, помогая матери по дому и с младшими детьми, или занимаясь общественными и благотворительными работами, что времени не хватало даже на верховую езду или прогулки с друзьями. Лишь четыре раза, будучи совсем юной, ей довелось сходить к морю с отцом, когда он читал проповеди на побережье. Но тогда у неё не было возможности полюбоваться пейзажем.

Теперь же всё было иначе. Девушка, в чём-то серьёзная, как отец, с собственными религиозными идеалами и сильным чувством долга, приняла эту должность и так же горько переживая разлуку, как и её семья, но пообещав себе сделать всё, чтобы стать достойной гувернанткой. Однако, несмотря на то, что её новое положение нельзя было назвать престижным, она понемногу стала замечать, что такая жизнь нравится ей больше прежней.

Джеффри Чарльз был своенравным и смышлёным, но она так же ловко справлялась с его воспитанием и обучением, как с воспитанием собственных сестер; мистер Уорлегган, хотя немного и пугал её, был весьма любезен в своем равнодушии; кузина Элизабет — сама доброта и всячески старалась смягчить любое чувство дискомфорта или стыда, которые могла испытывать девушка в новой должности; прислуга же делала всю чёрную работу. Кроме того, не ради удовольствия, а по долгу службы, они с Джеффри Чарльзом могли просто бродить по окрестностям, взбираться на скалы, гулять по пляжам, да и лошадь всегда находилась в её распоряжении.

Они жили в Тренвите, чуть дальше мили от моря, но там, где земли поместья примыкали к морю, не было ничего, кроме острых голых скал да пары заросших водорослями бухточек, куда можно было добраться только узкими и опасными тропами. В миле слева (если стоять лицом к морю) шел склон к бухте Тревонанс с расположенной за ней деревней Сент-Агнесс. В миле или чуть дальше справа находилась деревня Сол и ее узкий галечный залив, который снова переходил в невысокую отвесную скалу, прежде чем достичь владений капитана Росса Полдарка. После отлива на берегах бухт Тревонанс и Сол оставался мелкий песок. Нетронутые золотые крупинки соблазнительно сверкали там, где до них практически невозможно было добраться. Но лучшим пляжем безоговорочно считалась Хендрона, сразу за землями капитана Росса Полдарка, тянущаяся почти до владений Тренеглоса. Четыре мили с лишним, если идти напрямую, пять или шесть — в обход.

Морвенна знала об напряженных отношениях между двумя семьями, но пока не выяснила их причин. Проявлялось это в том, как в доме избегали разговоров о семье Росса Полдарка. Один раз, когда Джеффри Чарльз упомянул это имя при всех, его сразу же заставили замолчать.

Она точно не знала, в чем именно заключается вражда: кто, кого и каким образом оскорбил, случилось ли это на самом деле или было лишь плодом чьей-то фантазии. При упоминании этой темы Джордж внезапно становился опасным, раздражительным и саркастичным. Но его злоба никоим образом не была направлена на Элизабет. В ней сквозила та же раздраженность и холодность. В своей неприязни они были едины. Морвенна не могла этого понять. Несмотря на любые домашние невзгоды, она всегда была дружна и приветлива со всеми знакомыми родственниками. Ясно, что семейство Росса совершило нечто непростительное, но что именно — было трудно вообразить. Естественно, ее снедало любопытство, но она не хотела спрашивать единственного человека, который действительно мог что-то рассказать.

Тетушка Агата не внушала Морвенне отвращения — слишком часто девушка находилась в обществе дряхлых и умирающих стариков; но ей было несподручно выкрикивать свои вопросы в волосатое ухо старухи. О таком говорят тихо, а не кричат, как при бортовом залпе.

Элизабет напрямую не запрещала им гулять вблизи Нампары, но задним умом Морвенна понимала, что ей не следует водить туда Джеффри Чарльза. Поэтому каждый раз, когда они шли к Хендроне, они обходили вокруг, привязывали лошадей к гранитному столбу в песчаных дюнах, и заходили на пляж там, где волны дюн уступали место невысокому скалистому выступу, на котором стояла шахта Уил-Лежер. Где-то в полутора милях от места, куда они выходили, виднелись трубы поместья Нампара.

Конец июня выдался ясным, с востока дул легкий, едва ощутимый ветерок. Морвенна довольно часто приходила на этот пляж с Джеффри Чарльзом. При этом их непременно сопровождал конюх, но его они оставляли с лошадьми.

Джеффри Чарльза веселили прогулки босиком по кромке воды: вместе они шлёпали по берегу, вдавливая ноги в песок и наслаждаясь нежными прикосновениями накатывающей воды. Иногда они встречали людей, которые здоровались и проходили мимо. Это были охотники за добычей, приносимой приливом; женщины, согнутые пополам под тяжестью преждевременной старости; бывшие шахтеры в лохмотьях и с ужасным кашлем; голодные бродяги; матери с детьми, путающимися под ногами; иногда попадались и работающие шахтеры — они спокойно прогуливались или высыпали отходы на берег, чтобы при отливе их смыла вода. Но таких было мало, особенно в спокойные дни, когда море было слишком тихое и не могло принести ничего ценного.

Конюху не нравилось, что они уходили одни, но, как верно заметил Джеффри Чарльз, лошади были намного более ценным товаром для воров, чем они. И к тому же с того места, где стоял Кейгуин, их было отлично видно. Однажды они поскакали галопом на пляж, но дорога оказалась слишком опасной и крутой для поездок верхом.

Как-то в среду, в начале июля, они увидели идущего навстречу человека. Джеффри Чарльз узнал в нем одного из тех парней, что тащили корабельную балку по чужим владениям, чем сильно их удивили. Когда они подошли ближе, парень тоже их узнал и, перепрыгивая через влажные кучки песка, приблизился. В знак приветствия он коснулся рукой головы.